Виктор и Катерина

  От автора: Вот он, один из ярчайших плюсов писательства – можно создать всё что угодно, даже собственную страну.

Пролог
  Позвольте коротко рассказать вам о Юполии – небольшом государстве, затаившемся на просторах Европы, ближе к центру оной части света, нежели к востоку. Климат здесь не тропический и даже не совсем субтропический, но довольно мягкий, лето не изнурительно жаркое, зима не люто холодная, правда, весна с осенью щедры на дожди, туманы и слякоть. Моря в Юполии нет, зато есть горы, на которые приходится примерно три четверти территории страны. Эти места богаты целебными источниками, лечебными грязями, да и просто чистым свежим воздухом и радующей глаз природой; благодаря чему в стране развит оздоровительный туризм. Он представлен не огромными санаторными комплексами, а в основном частными гостиницами с медицинским уклоном. Также развито сельское хозяйство, недаром более половины населения живёт либо в деревнях, либо в маленьких городках. Промышленность тоже представлена - в лице нескольких заводов и фабрик, однако её масштаб, размах и успехи воображения не поражают и приносят доходов отнюдь не больше, чем экспорт овощей, фруктов и мясомолочной продукции.
  Самый крупный город Юполии и по совместительству её столица – Леуд. Мегаполисом его назвать трудно, численность населения не дотягивает до одного миллиона, хотя городские власти умудрились доказать государственным обратное, и в Леуде построили метро. Столица не изобилует выдающимися шедеврами архитектуры, вряд ли здесь есть хоть одна постройка, на которую можно смотреть, разинув рот; всё довольно стандартно и в какой-то степени скромно, зато чисто и аккуратно. В этом вся Юполия – тут живут не богато, но достойно. Ни одному иностранцу и в голову не придёт вкладывать свои сбережения в юполийские динары (к слову, на пятьдесят таковых можно приобрести один евро), тем не менее, данная валюта вот уже много лет спокойно занимает на мировом рынке своё скромное, но прочное место.
  Как и в любой нации, среди юполийцев встречаются абсолютно разные люди – добрые и злые, спокойные и скандальные, миролюбивые и вредные, бескорыстные и жадные, честные и подлые. И, опять же, как любая нация, юполийцы имеют некоторые свои народные особенности, ярче проявляющиеся в массах, чем в отдельно взятых людях. Одна из таких черт – здоровое недоверие к тому, что пытаются навязать другие, не-боязнь открыто сомневаться в чужих истинах и уверенность в том, что сородичи тебя поддержат, а не будут стоять и молчать, опасаясь вызвать чей-то гнев. Именно по этой причине в Юполии в своё время не прижилась инквизиция. Один молодой, рьяный, всей душой преданный своему делу священник принялся горячо обвинять нескольких крестьянок в том, что они ведьмы. Он произнёс пламенную речь, привёл убедительные (на его взгляд) доказательства и потребовал, чтобы несчастные прошли проверку: с камнем на шее были брошены в пруд; если выживут – значит, ведьмы и подлежат сожжению на костре, если умрут – значит, невиновны и получат вознаграждение на небесах. Остальные крестьяне переглянулись. Кто-то откашлялся и радушно сказал: о чём речь, святой отец, ежели надо, мы не против; только и Вы уж нас уважьте, проверьтесь первым, для надежности, подайте пример народу. И как священнослужитель ни упирался, ни убегал, ни кричал и ни грозил всем адовыми муками, его поймали и протестировали. Священник проверку не прошёл – выжил после двух с лишним минут под водой, после чего, по пути на костёр, резко сменил свои правовые убеждения. Слухи об этом быстро расползлись по стране, и с тех пор все обвинённые в колдовстве отделывались административным штрафом. Юполийцы вообще никогда не отличались особенной религиозностью, но к вере, и к своей, и к чужой, привыкли относиться уважительно или, как минимум, спокойно. Потому-то ни одна террористическая организация мира до сих пор не может сформулировать к Юполии ни единой внятной претензии: на религиозной почве тут никого не притесняют, во внешние военные союзы и прочие объединения вступать не спешат, мол, куда уж нам, мирным землепашцам, вам надо, вы и воюйте, а у нас сбор урожая на носу, коровы не доены, промышленность до должного уровня не поднята, столько дел, столько дел… Поговаривают, что несколько веков назад один из Римских Пап всерьёз взъелся на Юполию - и за то, что инквизиционными традициями там пренебрегают, и за то, что некоторые, пусть и редкие, жители других европейских стран, прослышав о Юполии, уезжают туда, спасаясь от Церкви. Наместник Господа отправил приличное войско, которое должно было призвать Юполию и юполийцев к порядку путём разрушения страны и массовых убийств, однако вышла накладка. Юполия – страна, как уже говорилось выше, некрупная, популярностью у туристов она не пользовалась, а навигаторов в те стародавние времена не было, вот папины посланники её попросту и не нашли, видимо, пару раз свернули не туда. В итоге воины вернулись обратно, загоревшие, окрепшие, румяные (горный воздух всем на пользу), к тому моменту прежний Папа как раз приказал долго жить, а у нового нашлись дела поважнее, и историю попросту замяли. Правда это или ложь, теперь уж и не разберёшься. А «инквизиционные» беженцы в Юполии действительно имели место быть. Поэтому теперь в небольшой, но, как водится, гордой юполийской нации кого только не намешано.

1
  Слабый ветерок бережно и ласково играл даже не с ветвями, а только с листвой деревьев, что бравыми рядами выстроились вдоль парковой дорожки. За одним из этих рядов пыталось незаметно скрыться солнце, медленно уползающее за горизонт, и причудливые силуэты клёнов и тополей казались чёрными на ало-золотом фоне заката.
  Девушка лет двадцати, смеясь, вскочила на бордюр с таким торжествующим видом, словно покорила Эверест, а не двадцать сантиметров бетона. Но парень, шедший рядом и если бывший старше, то не больше, чем на год, всё равно восхитился. Он вряд ли смог бы проделать подобное на таких каблуках, как у неё.
  - Не упади, - улыбнулся русоволосый, беря спутницу за руку.
  У девушки волосы тоже были русые, но темнее и рыжеватые, а не пепельно-серебристые.
  - А если упаду? – Девушка, прищурившись, остановилась.
  Мимо степенно прошли несколько других посетителей парка.
  - Придётся быть рядом, чтоб тебя поймать, - ответил парень.
  - Да? – Русоволосая вдруг рассмеялась, и смех этот был совсем не под стать каблукам – простой и уверенный. – Ну так лови. – И она не то упала, не то прыгнула на собеседника и, к его чести, оказалась в крепких объятьях.
  Её распущенные длинные волосы на миг укрыли его лицо блестящей волной, затем схлынули, заставив рассмеяться уже обоих молодых людей.
  Девушка на мгновение будто опомнилась и чуть смущённо спросила:
  - Я не очень тяжёлая?
  - Нет, - проговорил молодой человек тише, чем мог бы. Для него были важны уже не столько слова, сколько румянец на щеках любимой, веснушки на носу, которые она безуспешно пыталась замаскировать пудрой и тональным кремом, блеск в карих глазах.
  Собственно, душой парень не покривил, его ноша впрямь не была особо тяжёлой, впрочем, как и особо лёгкой – среднестатистическая такая представительница женского пола, которая не ест жареную картошку тоннами, но в холодильник по вечерам, а то и ночам иногда всё же заглядывает.
  Улыбка девушки из деланно-уверенной стала превращаться в рассеянную. Белоснежные зубки сначала перестали казаться столь острыми, а потом и вовсе частично скрылись за мягкими, полными губками. Девушка осторожно сняла с парня очки, скрестила запястья за его шеей.
  Нетрудно догадаться, что последовало потом.
…Парня звали Ной, девушку – Эллей.

2
(11 лет спустя)
  Ровно в полдень у Женевы Лерм сжалось сердце. Не заболело, не заныло, не ёкнуло – именно сжалось. Этот спазм охватил всю грудь, а потом поднялся комом к горлу, перекрыв дыхание. Женева резко остановилась и ещё более резко прислонилась к стене, упёрлась в ту плечом. Папка с подготовленными для совещания документами, которую брюнетка пару мгновений назад уверенно держала в руках, звучно шмякнулась на недавно вымытый пол одного из коридоров Леудской мэрии.
  - Женева, Вам плохо? – засуетилась Роза, секретарь Лерм.
  Вообще, Роза не могла похвастаться большой наблюдательностью, равно как и профессиональным рвением, Женева всё чаще задавала себе вопрос – зачем она держит такую бестолковую секретаршу, забывающую то подготовить документы, то напомнить о приближающемся совещании. Недалёк был час расставания Женевы и Розы, обе чётко это сознавали, может, потому и обходилось без конфликтов на рабочей почве.
  - Женева? – Роза покосилась на бумаги, лёгшие веером, но решила, что прежде, чем поднять их, стоит потормошить начальницу. Ладонь помощницы осторожно опустилась на плечо Лерм. – Что случилось? Позвать кого-нибудь?
  Женева, пока с закрытыми глазами, отрицательно замотала головой, отмахнулась.
  - Ничего не надо, Роза, я в порядке.
  Вопреки своим заявлениям, она, распахнув карие глаза, положила руку на грудь – частый жест для людей, у которых побаливает сердце. Но у Женевы оно не болело. За все тридцать шесть лет жизни у этой брюнетки не было ни единой проблемы, связанной с сердцем, если говорить о здоровье, а не о всяких сантиментах.
  - Что-то не похоже, - констатировала секретарша.
  Ей показалось, что Лерм вот-вот разрыдается, будто маленькая девочка, разбившая коленку. Женева действительно испытывала подобное желание, но отнюдь не из-за какого-то недомогания, а от растерянности. Женщина не понимала, что только что произошло, но это её напугало, очень-очень. Даже не так; это привело её в ужас, который усиливался незнанием и дезориентацией. Словно Женеве только что ампутировали часть тела, а какую именно – женщина ещё не поняла.
  - Я в порядке, - максимально уверенно повторила Лерм, не столько помощнице, сколько себе самой.
  Да что же это? Откуда такая тяжесть в груди?.. Неожиданно, подобно молнии, ударила мысль, умещающаяся в одно-единственное слово – «Виктор». Виктор! Женева полезла за сотовым телефоном.
  - Я должна позвонить брату!
  - Совещание начнётся через минуту, - робко напомнила Роза, заранее представляя ответ.
  Женева в столь взбудораженном состоянии пребывала нечасто, но если уж подобное случалось, с условностями она не церемонилась.
  - Пусть оно пропадёт пропадом, это совещание, - прорычала брюнетка, судорожно прижимая к правому уху телефон и напряжённо вслушиваясь в первые гудки, - провалится прямиком в ад, вместе со всеми совещающимися!
  Роза болтнула головой из стороны в сторону. Это ещё очень приличный ответ, Женева способна и не такое загнуть.
  «Пожалуйста, пожалуйста, ответь!» – мысленно молила черноволосая женщина. Сильнее всего на свете ей хотелось услышать голос брата. Только бы Виктор отозвался, только бы сказать что-нибудь, хоть что-нибудь, и больше ничего не надо!
  В голове промелькнул их последний разговор. Виктор звонил сам, сегодня утром. «Привет, сестрёнка! Угадай – что!» «И тебе привет, - ухмыльнулась тогда Женева, поглядывая на свои наручные часы. – Я не гадалка, так что сразу сдаюсь. Выкладывай». Виктор ни капли не разочаровался и восторженно выдохнул: «Нева, - при этом певуче растянул первый, ударный, слог, как и всегда, когда собирался сообщить сестре нечто с его точки зрения потрясающее, - я сделал Эли предложение!» Новость брюнетку впрямь порадовала, пусть и не удивила – к этому давно шло. «Поздравляю, - тепло рассмеялась Женева, после чего с притворным ехидством поинтересовалась: - Она согласилась?» «Пф, ещё бы! – с напускным самодовольством пропыхтел Виктор и тоже засмеялся. Потом его голос, войдя в обычную колею, стал привычно мягким и глубоким, не лишённым задоринки. – Мы едем в Хижину, - так он почему-то всегда называл их с Женевой маленький домик километрах в тридцати от Леуда, доставшийся от бабушки с дедушкой, - хотим отпраздновать это дело на природе. Присоединяйся к нам вечером, обязательно! Никакие возражения не принимаются. И прихвати с собой своих мальчишек». «Всенепременно. Прости, Вик, я правда безумно счастлива за тебя и Эли, но мне пора бежать, надо успеть на координационный совет». «О чём речь, - ничуточки не обиделся Виктор, - я же понимаю, мэрия без тебя пропадёт. – Они с Женевой прыснули в унисон. – Ладно, давай. До вечера, Нева». Женева в тот момент подумала: вечер будет отличным. Они посидят всей семьёй, никуда не торопясь, и спокойно останутся ночевать в Хижине, ведь завтра суббота, а значит, Женеве не нужно на работу (по крайней мере, в эти выходные), а мальчикам на учёбу.
  После пяти гудков сработал автоответчик. «Здравствуйте, вы дозвонились, вернее, не дозвонились до Виктора Лерма. Как только услышите «Пи-и-и-и», излагайте всё, что имеете мне сказать. Если это важно или интересно, я вам обязательно перезвоню». Пи-и-и-и…
  По оконным стёклам хлестал дождь.

3
  - Доктор Калем! Доктор!
  Ной и сам уже со всех ног бежал по коридору, навстречу каталке, которую стремительно везли младшие работники больницы, отчаянный призыв медсестры был необязателен.
  - Что тут у нас? – Затормозив возле каталки и не дождавшись ответа, врач принялся за осмотр.
  Перед Ноем лежал темноволосый мужчина в серых джинсах и светло-коричневой рубашке. Одежда пострадала серьёзно, но куда меньше, чем её владелец. Значительную часть бледного лица покрывала подсыхающая кровь, не так давно сочившаяся из раны во весь висок. Через несколько секунд Ной понял, что у пострадавшего минимум шесть переломов и несколько разрывов; но самое главное – что пострадавший этот мёртв и не меньше, чем полчаса.
  - Автомобильная авария, за городом, - тем временем рапортовал медбрат. – Машина сорвалась со скалы на опасном участке дороги. Он, - кивок на покойного, - был за рулём.
  - Он, - Ной скопировал жест младшего сотоварища, - уже труп, неужели сами не поняли?
  - Поняли, - пролепетала медсестра так жалобно, словно лежавший тут человек был ей небезразличен. Это предположение соответствовало действительности, в какой-то степени. – Просто я подумала, вдруг ошиблись…
  - Никаких ошибок, Мари, - сочувственно цокнул языком Ной, глядя на медсестру осторожно, с готовностью соболезновать. – Ты знала его?
  - Его многие знали, - всхлипнула Мари. – Присмотритесь сами. Это же Виктор Лерм.
  Ной последовал совету. И впрямь – Виктор Лерм.
  Этого мужчину знать почти весь город, больше того - чуть ли не вся страна, хотя Виктор принципиально не снимался в кино, не любил мелькать на телевидении и не пытался любыми правдами и неправдами попасть на обложки журналов или первые полосы газет. Он был театральным актёром, играл только на сцене, но как играл! Удивительного, непередаваемого, потрясающего таланта был человек.
  Пару лет назад Ной, которому жгуче хотелось удавиться от пребывания в своей пустой, бездушной квартире, не стерпел и вышел на улицу. Потопал в никуда, вернее, куда глаза глядят. Дошёл до Государственного Леудского Театра, в котором вот-вот должен был начаться очередной спектакль. Если бы Ной захотел приобрести билеты в кассе, у него ничего не получилось бы; но к молодому мужчине подкатился спекулянт и вполголоса предложил билет по приемлемой цене. «А почему бы нет?» - равнодушно и отстранённо подумал врач. Так он и попал на «Сон в летнюю ночь». Это была полностью классическая постановка, без всяких новомодных выкрутасов и якобы гениальных режиссёрских придумок. Создатели ни на миллиметр не отступили от замысла Шекспира. Всё радовало глаза и уши: яркие декорации, прекрасные костюмы, отличная акустика; более же всего ласкала душу игра актёров – каждый отдавался своей роли без остатка, при этом не переигрывал, не фальшивил. Женская половина зала моментально влюбилась в Деметрия – этакую помесь Джонни Деппа с Хью Джекманом. Зрительницы перешёптывались между собой: ну и дура же эта Гермия, раз променяла такого парня на какого-то там Лизандра! Лерм не исполнял роль Деметрия, нет, он жил и дышал ею. Каждая реплика, каждое движение героя были для актёра такими же родными, как его собственные плоть и кровь. Ной прекрасно знал, о чём эта пьеса, знал, чем она закончится, и всё же смотрел, как зачарованный, затаив дыхание. А когда представление завершилось, понял, что стало легче дышать, что уже не столь нестерпимо хочется выть на луну от тоски и боли, что он может вернуться в свою квартиру и не проклинать ту на все лады. Разумеется, в этом была заслуга всей театральной команды, да и самого Уильяма Шекспира. Тем не менее, Деметрий, оживлённый Лермом, наиболее впечатлил Калема. Удел врача мало чем напоминал участь шекспировского персонажа, и всё же Виктор позволил Ною увидеть в этом герое что-то невероятно близкое и понятное, сокровенное. Деметрий-Виктор словно говорил, говорил именно Ною: «Всё будет хорошо, парень, вот увидишь. Сейчас тебе непросто, но ты помни – это не навсегда, это пройдёт, и обязательно станет лучше. Всё будет хорошо, я ручаюсь». После спектакля Ной затесался в толпу фанаток и фанатов, столпившихся у заднего входа-выхода в ожидании появления актёров. Калем не собирался просить автограф, хотел лишь сказать спасибо. Он не сразу узнал Виктора, да и другие поклонники тоже. Вне сцены Лерм оказался, точнее, казался абсолютно обыкновенным, ничем не примечательным гражданином – не такой уж высокий, не такой уж молодой (хотя, безусловно, далеко-далеко не старый), не такой уж красивый. Это никак не повлияло на ноево чувство благодарности, и врач выполнил задуманное. «Спасибо. Вы и не представляете, как много сделали для меня сегодня». Его тон был куда проникновеннее его слов, и Калема ничуть не волновало, что подумают другие люди и подумают ли вообще. А Виктор смутился прямо по-детски, за годы своей актёрской карьеры он так и не научился без стеснения принимать комплименты. Не зная, что сказать, Лерм улыбнулся и крепко пожал Ною руку.
  Да, жаль Виктора. Ох как жаль.
  Ной встряхнулся. Как ни печально, Лерму уже ничем не поможешь, но вдруг ещё можно спасти кого-то другого?
  - Есть другие пострадавшие? Выжившие?
  Мари указала затылком назад, видимо, имея в виду участок коридора за поворотом, находившийся ближе к выходу и приёмно-распределительному отделению.
  - С ним в автомобиле была девушка, ею занимается доктор Шимунек.
  Ной бросил последний взгляд на мёртвого актёра и быстро направился в обозначенном направлении. Не то чтобы Калем не доверял коллеге, просто счёл, что не лишним будет чуток постоять рядом. Шимунек только-только прошёл ординатуру – кстати, именно под руководством Ноя – и пока что не всегда действовал уверенно.
  Начинающий врач осматривал девушку, лежащую на каталке, вплотную припаркованной у стены. Он явно обрадовался появлению бывшего наставника, однако от осмотра не отвлёкся; сообщил, не глядя на старшего товарища:
  - Скорее всего, сотрясение мозга и, судя по всему, разрыв селезёнки, внутреннее кровотечение. Несколько переломов рёбер, перелом левой руки; возможно, повреждены шейные позвонки. Девушка двадцати пяти – тридцати лет, уже взяли пробы крови для определения группы и резус-фактора.
  - Вторая группа, положительный резус-фактор. – Ной подступил к каталке, также склонившись над лежащей без сознания пациенткой, чьи светлые волосы разметались по подушке и отливали насыщенным медовым оттенком. Одна из щёк превратилась в сплошной синяк-кровоподтёк, под разодранной тканью свитера и брюк виднелись многочисленные мелкие порезы и ушибы. – Возраст – тридцать один год.
  Шимунек поглядел на Калема со смесью изумления и восхищения. Ной едва заметно качнул головой, заранее отметая комплименты, и, ненавязчиво взяв продолжение осмотра и дальнейшие действия на себя, объяснил:
  - Я знаю её, мы встречались, когда учились в университете. – Нахмурившись, он посмотрел на вставшую в нерешительности медсестру. – Пускай готовят операционную, живо!
  - Уже.
  - Какая?
  - Седьмая.
  - Отлично. Везём Эллей туда.
  - Эллей? – вкрадчиво переспросил Шимунек.
  - Так её зовут.
  Ной, на пару с медбратом, уже вёз каталку к операционной. Младший врач не отставал.
  - Доктор Калем, простите, что спрашиваю, но при таких обстоятельствах я обязан уточнить: встречались – в смысле…?
  - В смысле: ходили на свидания, целовались и так далее, - буркнул Ной, отлично понимая, к чему клонит коллега. Докторам не рекомендуется оперировать своих близких, потому что личное волнение может плохо сказаться на профессиональных навыках. – Не волнуйся, это было давно и сейчас никак не повлияет на меня. Мы с ней не общались десять лет, теперь фактически чужие люди.
  На финальной фразе Калем вместе с младшим персоналом проскочил в операционную.
  - Держись, Эли, - услышал Шимунек напоследок приглушённые слова.
  Ной теперь впрямь мало что испытывал к Эллей, за исключением благодарности за всё хорошее, что у них было – обычное и приятное послевкусие первой любви. Правда, в их случае к этому примешивалась остывшая обида и воспоминания о пережитой боли, потому что расстались молодые люди не очень хорошо. Если б Ноя попросили охарактеризовать их тогдашние отношения, мужчина с высоты нынешнего возраста и опыта сделал бы это так: Эллей строила из себя не пойми что, а он старался не придавать тому большого значения.

4
  Инспектор Драгович пару раз кашлянул для приличия и упёрся взглядом в женщину, находящуюся рядом с ним. Одетая в строгий брючный костюм, она сидела вполоборота на металлическом стуле, поставив пятку одной ноги на краешек сиденья и обхватив обеими руками колено. Больничный коридор не самое удачное место для допроса; с другой стороны, бывают варианты и похуже; тут сейчас хотя бы не многолюдно и не шумно.
  Иво снова кашлянул, пристально сузив глаза, прикидывая, какова вероятность того, что у женщины сейчас случится нервный припадок. Ведь она прямиком из морга, где ей пришлось смотреть на бездыханное тело родного брата. Внешне Женева держится неплохо, слёз не видно, но кто знает, что творится у неё внутри? Драгович давным-давно понял, что искреннее горе далеко не всегда сопровождается слезами и криками, а спокойствие отнюдь не признак равнодушия.
  Мужчина посмотрел на блокнот, который держал в руке. Первая страница уже пестрила кое-какими данными, в основном бездушной протокольной информацией. Имена, места, даты. Взглянув на женевину дату рождения, Иво нахмурился – она была той же, что и у погибшего.
  - Вы с Виктором близнецы? – Полицейский решил пока обойтись без слова «были».
  - Двойняшки, - слабо хмыкнула Женева, слегка вздрогнув и оторвав взгляд от стены напротив. Как же часто они с братом сами путались в этих терминах, и даже до сих пор не разобрались окончательно: одни специалисты утверждали, что всех двойняшек можно назвать близнецами, другие говорили, что близнецы – только идентичные и однополые. Жалкое подобие улыбки угасло, брюнетка сама произнесла чудовищный глагол: - Были.
  Драгович деликатно осведомился, имелись ли у Виктора враги.
  - Хотите сказать, катастрофа не несчастный случай? – встрепенулась Женева. До этого момента ей и в голову ничего подобного не приходило.
  - Нет-нет, - поспешил опровергнуть Иво. – Вовсе нет. Наоборот, всё указывает именно на несчастный случай: опасный участок дороги, дождь, скользкий асфальт, плохая видимость. Просто я обязан задавать подобные вопросы. Но если Вам неприятно…
  - Ничего неприятного, инспектор. У Виктора не было врагов, во всяком случае, насколько я знаю. К нему время от времени привязывались не совсем адекватные поклонницы, а то и поклонники, но он умудрялся по-доброму их усмирять. – Она помолчала. – Он был очень хорошим человеком.
  - А каким он был водителем? Тоже хорошим?
  - Как минимум, неплохим, но автомобильная езда не входила в список его страстных увлечений.
  - Он мог сесть за руль в нетрезвом состоянии?
  - Да Вы что! – Тёмные глаза возмущённо расширились. Брюнетка опустила ногу на пол. – Виктор никогда бы себе такого не позволил! Он подходил к вождению ответственно, и был вдвойне, втройне осторожен, если с ним в машине ехал кто-то ещё.
  - К слову, что за девушка была в автомобиле?
  - Эли. Эллей Моро, его невеста.
  - Как она сейчас?
  - Её прооперировали, отвезли в палату. Говорят, очнётся только завтра, а то и послезавтра.
  - Вы хорошо её знаете?
  - Более чем. В каком-то смысле это я познакомила её с Виком. Раньше Эллей работала со мной, была секретарём, так и встретилась с моим братом. Потом, когда их отношения развились, она уволилась и стала администратором в том театре, где играет… - Женева быстро сглотнула, - …играл Виктор.
  - Вы, кажется, работаете в мэрии.
  - Всё верно. Комитет по работе с общественностью, заместитель начальника.
  Шатен пошевелил губами. То-то ему показалась знакомой внешность женщины. Должно быть, он видел Лерм по местному телевидению. Вообще-то, Драгович не жаловал политиков любого уровня, возраста и пола, однако, учитывая обстоятельства, решил оставить свою неприязнь при себе.
  - Как бы Вы оценили материальное состояние своего брата?
  - Имеете в виду, был ли он богат? – Женева покачала головой, прядь длинных волос цвета воронова крыла, до того полностью откинутых назад, скользнула через плечо Лерм и медленно сползла к груди. – Нет, не был. Хотя и бедняком его бы никто не назвал. Квартира, машина, зарплата. Сомневаюсь, что у него были сбережения, Вик не умеет… не умел копить, никогда.
  Драгович подробнее расспросил Женеву об имуществе её брата, затем пробежался по другим темам и откланялся, напоследок вручив свою визитку и попросив сообщить, когда очнётся Эллей.
  Прежде чем миновать дверь, ведущую к лестнице, Иво оглянулся и увидел, что Женева плачет. Теперь брюнетка сидела, вынув ноги из туфель, поставив обе пятки на сидение и уткнувшись лицом в колени. Плечи и спина вздрагивали. Иво вздохнул и перешагнул порог.
  Женева тихо проплакала больше получаса, и никто их редких «прохожих» не осмелился её тревожить. Да и чем они могли бы помочь? Вика уже не вернёшь.
  Всё детство и большую часть подросткового периода двойняшки враждовали, точно бы обижаясь друг на друга из-за того, что приходится делить на двоих один День Рождения и статус первенца в глазах родителей. Виктор и Женева часто ссорились, острословили и обменивались холодноватыми колкостями. Детки ещё больше разобиделись, когда их, в целях экономии времени, отдали в одни и те же кружки, театральный и спортивный. Правда, мама с папой надеялись, что дочка будет воодушевлённо играть на сцене, а сын начнёт свой путь к чемпионскому пьедесталу; однако вышло наоборот. Виктор с удовольствием занимался спортом, но куда больше его захватила актёрская игра, он буквально загорелся ею. На первой же репетиции шестилетний мальчик поразил педагогов, они смотрели и слушали, будто заколдованные. Женева практически сразу поняла, что не хочет быть актрисой, зато с каким энтузиазмом она спешила на каждую тренировку! Девочка тоже добилась существенных успехов, выиграла несколько чемпионатов, в том числе и международных. Ей всерьёз грозила прекрасная спортивная карьера.
  А потом случилось несчастье – погибли родители. Виктор и Женева осиротели за год до своего совершеннолетия. Этот год они провели под опекой дальней родственницы. Женщина была хорошая, добрая, но заменить маму с папой она не могла, да никто от неё этого и не требовал. В тот период брат и сестра ощущали одно и то же, им казалось, что они остались одни в целом мире. Тогда-то двойняшки и начали по-настоящему сближаться. Виктор бережно провожал сестру на тренировки и встречал с них, Женева помогала брату с репетициями дома.
  Женеве было семнадцать, когда она впервые влюбилась по-настоящему. А спустя некоторое время девушка поняла, что станет матерью гораздо раньше, чем хотелось бы в перспективе. Самое обидное: Женева прекрасно знала, откуда берутся дети, и что надо предпринимать, чтобы преждевременно не встать в очередь за родительским пособием; знала и предпринимала. Вот только даже самые скрупулёзные предосторожности не дают стопроцентной гарантии. Возлюбленного как ветром сдуло, и брюнетка осталась одна со своей катастрофой. Впрочем, нет, не одна. У Женевы был брат. Она-то думала, что он её прибьёт, а Виктор и осуждать не стал, наоборот, обнимал, успокаивал. «Что люди-то скажут?» - захлёбывалась слезами ревущая Женева. Виктор тогда пожал плечами и с необыкновенной для семнадцатилетнего парня взрослостью произнёс: «Какая разница? Люди всегда что-нибудь говорят. Они суются в чужие дела, поучают других, считая себя самыми умными. Они ноют из-за жары, а когда она уходит, начинают причитать и жаловаться на холод. Тебе что, важно мнение таких товарищей? Просто помни: я тебя всегда поддержу».
  Виктор. Вик…

5
  Ной дважды осмотрел Эллей, но вряд ли это можно было назвать общением, поскольку оба раза она продолжала находиться в бессознательном состоянии. Калем добровольно вызвался подменить коллегу и отработать лишнюю смену, чтобы всё-таки дождаться, пока Моро придёт в себя.
  У постели пострадавшей сидела её несостоявшаяся золовка.
  Когда Эллей очнулась и узнала о произошедшем, это понял не только Ной, но и всё больничное отделение. Врачи и медсёстры ко многому привыкли, однако мало кому из них раньше доводилось слышать столь отчаянный крик. Недолгий, но такой горький, такой пронизывающий.
  Пациентка быстро стихла, видимо, расплакалась. Или Женева сумела мягко и быстро утихомирить подругу. Не исключены оба варианта сразу.
  Ной осознавал, что сейчас туда лучше не соваться. В ту палату он заглянул позднее, уже после того, как Моро навестила медсестра. Женева как раз вышла.
  Эллей полулежала на неширокой койке, откинувшись на высоко поднятую подушку. Синяк на щеке уже отливал желтизной, в целом же круглое лицо было бледным, почти белым, и потому кожа разительно контрастировала с карими глазами, сейчас казавшимися ещё более тёмными и большими. Припухшие веки и покрасневшие белки свидетельствовали о недавнем плаче.
  - Здравствуй, Эли. – Ной подошёл к постели, но проигнорировал свободный стул.
  Пациентка ничуть не удивилась. Она медленно повернула голову в сторону врача и машинально попробовала улыбнуться. Гораздо позже Эллей подумает о том, как непривычно было слышать из уст Ноя имя, которым её часто величали другие. Раньше Калем всегда звал её Элли, и это двойное «л» неизменно выделялось. Парень одно время всерьёз предлагал завести щенка и назвать его Тотошкой, по аналогии с персонажами сказки «Волшебник Изумрудного города»… Как же это было давно.
  - Здравствуй. – Голос отдавал хрипотцой, но Калему показался прежним. – Я хотела сказать спасибо. Говорят, моя селезёнка всё ещё при мне только благодаря тебе, ты сотворил чудо.
  - Преувеличивают, - коротко открестился врач.
  - Сомневаюсь. Ты талантливый хирург, это было ясно всегда, даже когда мы только начинали учиться.
  Сама Эллей осилила лишь первые три курса медицинского университета, потом ушла. Тогда же закончились их с Ноем отношения. Неприятная история, и начать её стоит с того, что Эллей приехала в Леуд из, как она сама говорила, деревушки на отшибе Родины. Моро была обычной девушкой, но в столице хотелось выделиться, почувствовать себя значительной. Не обнаружив в себе каких-либо особенных талантов, Эллей решила стать стервой. Уверенной, сногсшибательной, острой на язык, равнодушной, эгоистичной, идущей к цели по головам других – такой, как показывают в кино, такой, от которой (опять же, согласно кино) мужчины теряют голову и с радостью волочатся хоть на край света. Быть стервой круто, постановила Эли. Получалось у неё, откровенно говоря, не очень, но она старалась, иногда себя же и восхищая собственными успехами. Девушка всерьёз считала, что стервозность привлекательна, и что окружающие мужчины должны приходить от этого в восторг. А они что-то не приходили. Ной старался не замечать проблесков так называемой стервозности, но всему есть предел. Предел этот наступил, когда один из профессоров пригрозил отчислить Эллей за неуспеваемость (конечно, какая уважающая себя стерва станет всерьёз заниматься учёбой?), а девушка, вместо того, чтоб плотнее засесть за книжки, попыталась сплести интригу. Начинание пошло прахом, и сейчас Эллей всей душой этому радовалась. Но тогда… тогда разразился скандал, её с позором выгнали из университета. Ной, к величайшему возмущению подруги, отказался её поддержать, заявив, что она сама виновата. Эллей в сердцах и ему наговорила гадостей, после чего ушла, хорошенько хлопнув дверью. С тех пор они встречались несколько раз. Случайно сталкивались на улице или в каком-нибудь супермаркете, но никогда не разговаривали, не подходили друг к другу. У Эллей не хватало смелости извиниться.
  - Ты теперь не носишь очки, - заметила пациентка.
  - А ты осветлила волосы.
  - Да. – Моро вскользь коснулась нескольких прядей. – И мне для этого не достаточно было просто постоять на солнышке.
  Она намекала на особенность Ноя, которая многих занимала, у некоторых вызвала зависть. У организма Калема была своеобразная реакция на солнце. К Ною загар всегда не приставал, а нагло привязывался. Даже зимой кожа не избавлялась от смуглоты полностью; весной, и тем более летом Ной приобретал равномерный бронзовый оттенок. При этом волосы у медика, наоборот, стремительно выгорали, и в жаркое время года он из русоволосого превращался в блондина.
  - Не напоминай, до лета ещё два месяца. – Ной тоже коснулся своей хоть и постриженной, а всё равно курчавой шевелюры, уже начавшей светлеть. О чём они говорят? Ведь у обоих на уме совсем иное! – Я соболезную тебе, Эли.
  - Спасибо, - покивала молодая женщина. Слёз у неё не осталось, или, во всяком случае, исчерпанный запас пока не восстановился. – Не знаешь, он успел почувствовать боль?
  - Не знаю, - признался Калем, понимая, что, вообще-то, мог бы и солгать, дабы успокоить пациентку. – Но, насколько я могу судить, от таких травм обычно погибают мгновенно.
  Эллей покивала снова. Она пока не чувствовала, что любимый человек мёртв. Умом-то понимала: Виктора больше нет, то есть, где-то он сейчас лежит – в больничном, или, скорее всего, полицейском морге, - неподвижный, холодный, и это уже не сам Виктор, а лишь бездушное тело, которое больше никогда не улыбнётся, не обнимет её, не заставит смеяться до слёз и чувствовать себя самой счастливой на свете. Но сердце отказывалось принять... Оно примет, рано или поздно. Постепенно, медленно и мучительно.
  В действительности Эллей не была плохим человеком. Она запуталась в своё время, сглупила. А кто в юности совершает сплошь здравые поступки? В итоге девушка взялась за ум. Выбрала другую профессию, стала секретарём. Моро познакомилась с Женевой, когда строительная фирма, в которой трудилась первая, занималась проектом, курируемым мэрией. Лерм заметила, что Эллей – весьма и весьма толковая девушка, предложила работу. «Мне как раз требуется секретарь порасторопнее, человек, на которого можно положиться. И не лишне, что ты в случае чего способна оказать медицинскую помощь». «Я не доучилась на врача». «Я же говорю про всякий случай, никто не собирается ставить тебя за операционный стол. Серьёзно, уже видеть не могу вокруг себя эти протокольные лица, хочется хоть кого-то нормального рядом». До того вечера Эллей не помышляла о смене места работы, и внезапно подумала: почему не попробовать? Перемены могут быть хорошими или плохими, но они в любом случае заставляют встряхнуться. Встряска была именно тем, что требовалось Эллей, жизнь которой в тот период застоялась. От перемены девушка получила гораздо больше, чем ожидала. Однажды в приёмную перед кабинетом начальницы забежал брюнет с синими глазами и спросил: «Женева у себя?» «Вышла на пару минут, можете подождать». «Вот спасибо, так и сделаю. Раньше я не видел Вас у Женевы». «Я Эллей, её новая секретарша». «А я Виктор, её старый брат».

6
  - Хорошо, пусть проходит, - несколько удивлённо проговорил Иво в телефонную трубку, после чего водрузил её на место и секунду-другую поглядывал на агрегат связи.
  - Что там? – спросил капитан Туиль,  коллега, сосед по кабинету и неплохой приятель Драговича.
  - Не что, а кто. Дежурный сообщил: пришла Женева Лерм.
  - Сестра того актёра?
  - Да, и не последняя шишка в нашей родимой мэрии. Правда, и не первая.
  Полицейские синхронно ухмыльнулись. Как и абсолютное большинство народов мира, юполийцы недолюбливают политиков. В данном государстве это когда-то выходило за рамки просто чувств. Вплоть до второй половины двадцатого века в Юполии, на законных основаниях, могли прилюдно высечь плетьми политика и любого другого чиновника, уличённого в воровстве. Если же субъект проворовывался по-крупному, ему отрубали правую руку на главной площади города или в центре деревни. Потом влезли всякие ООН со своими постановлениями и конвенциями, однако по сей день все юполийские чиновники испытывают смутную тревогу, слыша слова «порка» и «топор», поэтому опасаются загребать государственное добро. Тем более, не столь уж обширен список того, что можно незаметно присвоить. Как говорилось ранее, Юполия не очень богатая страна, здесь люди привыкли жить по средствам и в то же время не станут молчать, если поймут, что этих средств по непонятным причинам стало меньше. А вот взятки – совершенно другой вопрос, этим многие политики (во всяком случае, по мнению своего любящего народа) не гнушались.
  - Часто она так к тебе захаживает? – поинтересовался капитан, не отвлекаясь от написания посредственного отчёта.
  - Нет, обычно звонит и спрашивает, как продвигается следствие. Последний месяц без двух-трёх её звонков не прошло ни недели. Счастье ещё, что дама адекватная, спрашивает коротко и по существу.
  - Что с этим делом? Я слышал, всё проще пареной репы.
  - Ни вскрытие, ни техосмотр не выявили ни единой подозрительной детали. Невеста покойного не рассказала ничего настораживающего, хотя признаётся, что последнее воспоминание, и то расплывчатое – как они с Виктором садились в машину; но это нормально, с такой травмой головы удивительно, что у девушки вообще не отшибло память целиком.
  - Этот Лерм впрямь был таким отличным малым, как трындели в новостях? – Туиль поставил последнюю точку в отчёте.
  - Не поверишь, но да. - Драгович провел пятернёй по волнистым тёмно-каштановым волосам. – Судя по тому, что мне рассказали, с Виктора можно было иконы писать. Я столько народу опросил, и не услышал ни одного плохого слова о Лерме, и вовсе не потому, что о покойниках плохо говорить не принято. Его даже наркоманы любили.
  - Наркоманы?
  - Наркоманы, - подтвердил Иво. В тёмно-серых глазах заиграли отблески лёгкого лукавства, вызванные растерянностью соседа по кабинету. – В последней постановке Лерм играл наркомана, перед этим несколько недель вживался в роль. Ежедневно ходил в реабилитационный центр, общался с врачами. С пациентами тоже. Часами с ними разговаривал, спрашивал, наблюдал, перенимал повадки, жесты и прочее. И каким-то образом исхитрялся делать это, не обижая и не раздражая, а ты ведь представляешь, какие нервы у тамошнего контингента.
  - Чудной тип.
  - Насколько я понимаю, для Лерма такое было в порядке вещей. До этого он готовился к роли умалишённого и плотно засел в районной психушке; а перед тем старательно влезал в шкуру врача и отъездил двенадцать смен вместе с бригадой Скорой помощи.
  - Короче, парень был помешан на своей работе.
  - Навряд ли помешан. Просто любил её, старался выполнять как можно лучше, и у него отлично выходило. Знаешь, что творилось на кладбище в день его похорон?
  - Слыхал. Говорят, очередь из поклонников, желающих попрощаться, протянулась на километр. Я и не представлял, что у нас столько человек увлекается театром.
  Развить культурную тему мужчинам не удалось, ибо Женева, наконец, добралась до кабинета и вошла внутрь, предварительно постучав.
  - Добрый день, - поздоровалась брюнетка.
  На ней были водолазка, свободные штаны и кроссовки. Вместе с тем не возникало ощущения, будто это приходилось ей не по годам. Лерм умела подчёркивать плюсы того возраста, в котором находилась. Возможно, то было благословение Природы, а возможно, Женева сама наградила себя этим даром. Нельзя было сказать, что Женева Лерм выглядит старше своих лет. Нельзя было сказать, что она выглядит значительно моложе, чем есть на самом деле. Нельзя было сказать, что она красавица. Нельзя было сказать, что она очаровательна. Но можно было сказать, что она необычна и потому привлекательна.
  Здороваясь в ответ, Драгович подметил, что политик за минувший месяц похудела, лицо её стало казаться более узким и длинным, а круги под глазами грозили вот-вот превратиться в увесистые мешки. Видимо, она действительно тяжело переживает смерть брата.
  Представив коллегу, инспектор спросил, что привело Женеву сюда.
  -  Я могла бы опять позвонить, но на сей раз решила прийти. – Женщина перевесила полуспортивную сумку с одного плеча на другое. – Поправьте, если ошибаюсь. Дело Виктора ведь скоро закроют, не выявлено криминала, нет особых подозрений?
  Иво, обозначая согласие, опустил и поднял подбородок, весьма увесистый, зато с ямочкой. С таким подбородком только в боевиках сниматься, - не преминула бы заметить Женева при других обстоятельствах и в другом настроении.
  - Честно говоря, я, как главный расследователь, и порекомендовал закрыть дело. Оно представляется мне очевидным. Или у Вас появилась новая информация? – Шатен вспомнил о манерах и указал на стул возле стола, напротив своего рабочего места. – Пожалуйста, присаживайтесь.
  - Никакой, - покачала головой женщина, усаживаясь напротив инспектора. – Вероятно, то впрямь был несчастный случай, вот только не знаю, легче ли мне от этого, легче ли Эллей. Собственно, потому я и пришла. Я собираюсь уехать из страны, Эллей тоже. Мы ведь можем это сделать?
  - Не вижу причин вам мешать.
  - Полиции от нас больше ничего не нужно?
  - Нет, но всё же оставьте свои новые контактные данные.
  - Разумеется. – Женева поднялась, поправила ремешок сумки. – Как только сама буду точно знать их. – Красивые губы тронула полуулыбка. – Через пару недель ждите весточку из Сеула.
  Брови Драговича взмыли на лоб.
  - Уезжаете в Южную Корею?
  - В неё самую. У меня там будет должность при посольстве.
  - У Юполии есть посольство в Южной Корее? – удивился Туиль.
  - С недавних пор. Эли тяжело возвращаться в театр, я попросила её снова стать моей секретаршей, и она согласилась. Мы должны улететь на следующей неделе.
  - Не знал, что работники мэрии продвигаются по международной дипломатической линии, - вполголоса произнёс Иво.
  - К работникам мэрии я уже не отношусь, - усмехнулась брюнетка, положив ладонь на спинку стула. В ответ на явно вопросительный взор она многозначительно  объяснила: - К нам ведь на той неделе приезжал высокопоставленный деятель из одной крупной страны с другого континента, был большой приём.
  - Знаю, видел по телевизору.
  - Самое интересное вырезали. Деятель начал толкать речь, говорить о том, что их страна – старейшая демократия в мире. Ну, я не удержалась и поинтересовалась, какая оценка у него была в школе по истории, и слышал ли он когда-нибудь о Древней Греции, откуда, собственно, и пошло понятие «демократия».
  Драгович хихикнул, но быстро взял себя в руки и понимающе-печально произнёс:
  - Сочувствую.
  - Незачем. Оно того стоило. Будь брат жив, я бы смолчала, поскольку последствия мне бы представлялись катастрофой. А на самом деле, это такая ерунда, что и говорить о ней не стоит. – Женщина грустно ухмыльнулась. – К тому же, меня любят в Государственном Совете. – Она почти кокетливо пожала плечами, придав лицу слегка недоумевающее выражение. – За что-то. Посему, не успела я вылететь с одной должности, как меня порекомендовали на другую, даже в более высоком ведомстве.
  - Можно спросить? - подал голос капитан, всё это время пристально наблюдавший за Лерм. – Как Вы в принципе оказались в политике? Вы же спортсменка. Помнится, я с большим удовольствием смотрел Ваши выступления, болел; а на том чемпионате в Варшаве Вы были просто-напросто великолепны!
  - Как приятно, - искренне промолвила брюнетка, собравшаяся было уйти. Она остановилась у самой двери. – Благодарю Вас, капитан, в том числе за то, что не упомянули, в каком году проходил тот чемпионат.
  - Не так уж это было и давно.
  - Вы – чудо. А что касается Вашего вопроса, на него ответ не сложный. Моя большая спортивная карьера в беге закончилась рано, но я слишком любила спорт, чтобы уйти из него совсем, потому стала тренером в одной из детских школ. Видимо, работала я неплохо, потому что меня нередко ставили в пример другим преподавателям, так я ненамеренно привлекла внимание спортивного комитета при мэрии. Меня туда позвали, я согласилась, не в последнюю очередь из-за более высокой зарплаты. Со временем меня как-то - сама толком не понимаю, как – переманил Комитет по работе с общественностью. Вот и вся история. Всего доброго, господа полицейские. Берегите себя, работа у вас опасная. – Последние слова были сказаны не очень серьёзно, но действительно по-доброму.
  Когда дверь за Женевой закрылась, Туиль с прищуром посмотрел на Драговича, который в свою очередь смотрел туда, где только что виднелась Женева. Иво провожал Лерм взглядом, будто по-прежнему мог её видеть.
  - Она ничего, - выразительно протянул капитан, - симпатичная.
  - Ага. И сматывается в Сеул на неопределённый срок, - иронично подхватил шатен, обернувшись к другу.
  - А если б не сматывалась? – Прищур Туиля сделался проницательным.
На лице Иво появилась простая и приятная улыбка, ставшая лучшим ответом.

7
(Два года спустя)
  Эллей оглядывалась внимательно, не пропуская ни единой мелочи. Да, многое изменилось в этой квартире, где раньше жили они с Виктором, и всё же осталось то непередаваемое чувство уюта и спокойствия. Былое счастье осело на стенах и мебели несмываемым алмазным напылением. После смерти Виктора Эллей не смогла жить здесь одна, она даже вещи его не сумела толком разобрать, сложила всё в кладовку и попросту сбежала – ретировалась в Южную Корею, сдав квартиру жениха в аренду. Однако теперь прошло достаточно времени. Пребывание в Сеуле закончилось, Женева и Эллей вернулись в Леуд, и последняя решила, что хватит уже бегать от собственных воспоминаний.
  - Ты точно сумеешь остаться здесь, одна? – спросила Женева перед уходом.
  - Не говори так, будто я остаюсь тут в заточении на веки вечные, - улыбнулась светловолосая. – Это всего лишь ночёвка, первая из многих. Квартира в отличном состоянии, к бывшим съёмщикам не подкопаешься.
  - Эли, ты понимаешь, о чём я. – Лерм закусила губу, однако обошлась без трагической мины.
  - Понимаю, - выдохнула Моро, медленно прикрыв глаза ровно на одну секунду. – Я в порядке, честно. Не волнуйся за меня. Я большая девочка.
  Женева смолчала. Она не забыла, как тяжко пришлось этой большой девочке после смерти самого любимого на свете человека. Эли превратилась в тень, могла молчать сутками напролёт, что реально пугало. Порой Женеве казалось, что Эллей всерьёз хочет уйти следом за Виктором. К счастью, Моро выкарабкалась.
  - Ладно, большая девочка. - Брюнетка открыла внутренний замок входной двери. – Если что – сразу же звони мне.
  - Всенепременно.
  - И постарайся выспаться. Не забудь, завтра идём в участок.
  - Не забуду, ни за что.
  Впрямь, Женева могла бы не напоминать; это и так не выходило у Эллей из головы.
  Дело в том, что недавно, буквально в последние недели, Моро начала предположительно вспоминать подробности несчастного случая, унесшего жизнь Вика. «Предположительно» потому, что Эллей не была уверена – то ли это настоящие воспоминания, то ли попросту полубредовые сны и воспоминания об этих снах. Всё проползало перед мысленным взором вяло и размыто, в липком тумане. Однако Эллей начало казаться, что перед катастрофой рядом с их машиной ехала другая машина и не просто ехала, а буквально таранила автомобиль, направляя в сторону пропасти. В голове возникали не образы, а отголоски, словно Эллей сама себе пересказывала забытые события. Иными словами, всплывали не картинки, а пережитые эмоции, в первую очередь – страх и полнейшее недоумение. По всей вероятности, это игра воображения, ещё в Южной Корее подстёгнутого предстоящим возвращением на Родину. И всё же Эллей было бы спокойнее, расскажи она об этом инспектору, который когда-то вёл дело о смерти Виктора, и Женева горячо поддержала такое решение своей почти родственницы.
  - Доброй ночи, Эли.
  - Тебе тоже, Нева.
  Женщины обнялись на прощание, и Лерм вышла.
  После этого Эллей минут десять простояла в прихожей, нерешительно глядя на чемодан на колёсиках и дорожную сумку. По логике, перво-наперво надо разобрать свои вещи. Но… Есть другие вещи, с которыми нужно было разобраться ещё два года назад. Эллей поняла, что может уладить это прямо сейчас, больше не откладывая.
  Молодая женщина оказалась перед дверцей кладовки. Открыла. Обхватила большую картонную коробку, стоявшую на первом плане среди прочих предметов, спешно сложенных сюда перед отъездом. Квартиросъемщикам предоставили свободный доступ ко всем шкафам, а вот в кладовку попросили не лезть, и просьба была добросовестно выполнена. В обнимку с коробкой Эллей прошла в гостиную и попутно включила свет, ибо за окнами апрельский вечер уже заявлял о своих правах подступающей темнотой. Секретарь поставила ношу на большой бордовый диван.
  Коробку овдовевшей невесте привезли из театра вскоре после гибели Лерма. В картонный ящик работники ГЛТ бережно сложили всё, что принадлежало Виктору и находилось в его гримёрке, которую актёр использовал заодно как рабочий кабинет, и которую, как ни крути, надо было освобождать. Тогда Эллей не сумела отодрать скотч, скреплявший картонные створки. Она сделает это теперь.
  Надо же, сколько пыли скопилось. Не только на верхушке коробки, которую Эллей догадалась предварительно протереть, но и внутри.
  Джинсы, футболка, носки и кроссовки. Виктор всегда держал у себя такой набор про запас, на случай, если по какой-либо причине нужно будет сменить одежду.
  Ручки, календарь, просроченный ныне на два года.

Отредактировано Елена Бжания (2013-08-11 19:19:41)

- Ну и грива, - почти осуждающе пробухтела стилист, в очередной раз сильно дёрнув тяжёлые смоляные пряди.
  - Хватит, - не выдержала Женева, резко отодвинувшись вбок. – Уберите от моей гривы свои копыта! – Она отмахнулась и от стилиста, и от гримёрши.
  Маркус, сидящий в кресле неподалёку и беспрекословно сносящий все манипуляции со своей внешностью, подавил тяжкий вздох. И ведь сам же виноват, сам!
    - Декольте надо углубить, - не успокаивалась стилист, - тем более, есть, что показать. – Она попыталась расстегнуть верхнюю пуговицу на блузке Женевы, но тут же получила шлепок по ладони.
  - Эта грудь выкормила двоих детей, я бы попросила проявить к ней побольше уважения.
  …Как и задумал Георг, фотографии Маркуса и Женевы, идущих по улице, появились в кое-каких газетёнках. Брошти и Мирек ожидали гневных звонков от Лерм, но у неё были дела важнее. Женева либо не видела публикаций, либо сочла их недостойными своего внимания и времени. Слухи о предполагаемом романе кинозвезды всея Юполии с довольно высокопоставленным политиком и по совместительству сестрой одного из самых известных театральных актёров страны муссировались возмутительно вяло. Так считал Георг. Поэтому следующая «случайная» встреча Мирека и Лерм не заставила себя долго ждать.
  В свой законный обеденный перерыв Женева сидела в кафе неподалёку от здания Государственного Совета, мирно поедая варёную рыбу и овощной салат. Поэффектнее встрепав чёлку, Маркус подошел к брюнетке. «Можно присоединиться?» В глазах Женевы вырисовался подробный маршрут, по которому актёр мог бы пойти вместо того, чтоб навязываться. Но дипломатическое воспитание взяло своё, и женщина кивнула, даже не заметив вслух, что тут полным-полно свободных столиков.
  Будь Маркус просто скучным собеседником, Женева, закалённая многочисленными совещаниями и заседаниями, действующими сильнее любого снотворного, ещё бы смирилась. Но Мирек принадлежал к числу людей, которых от всей души хочется стукнуть половником прямиком по лбу. О, только не воображайте, что это была та жгучая неприязнь, сопровождаемая взаимными тонкими остротами, которая в книжках или фильмах непременно перерастает в страсть и любовь. Что вы! Это была банальная бытовая скука, к которой примешивалось раздражение, знакомое, наверное, каждому человеку. Такое чувство возникает, когда приходится общаться с субъектом, который тебе не интересен. Он мелет что-то, что тебе абсолютно до лампочки, притом мелет совершенно не остроумно, а громоздко и топорно, и тебе вроде как жалко его, такого придурковатого, но и себя тоже жалко, потому что сидишь, страдаешь ерундой и даже спокойно поесть не можешь. На ум сразу приходят тысячи вариантов более приятного или продуктивного времяпрепровождения.
  А Мирек ни в какую не затыкался, и Женева всё более и более страстно мечтала ощутить в своих руках приятную стальную прохладу половника. Почему именно сей предмет кухонной утвари? Лерм не знала. Отчего-то с самого детства в её фантазиях всем приставалам воздавалось по заслугам с помощью половника и никакого иного орудия. Правда, до практики спортсменка не доходила, хотя сейчас была близка, как никогда. Женщине невообразимо хотелось попросить официантку принести половник.
  «Маркус, - прервала раздражающий трёп собеседника Женева, убирая руки под столешницу. Голос стал медовым. Политик прищурилась, глядя словно в никуда, но при этом очень конкретно и прямиком на Мирека. Если б мужчина знал Лерм лучше, он понял бы, что это очень нехороший признак, и надо бежать подальше, пока есть возможность. – Ты представляешь, какое зрение надо иметь, чтобы профессионально заниматься пулевой стрельбой, не нося очки или линзы? По-твоему, я не вижу этих проныр с фотоаппаратами по ту сторону улицы? – Прищур усилился. – Хочешь рейтинга? Будет тебе рейтинг!» С этими словами она непринуждённо переместилась на колени к Маркусу, который от обалдения только и сумел, что всплеснуть руками. Склонилась и организовала актёру довольно-таки затяжной чмок в губы. Мирек едва успел сообразить, что получится нехорошо, если он при таких обстоятельствах будет запечатлён с выпученными глазами; посему глаза мужчина прикрыл и вообще попытался изобразить влюблённого. Женева же будто невзначай приложила к его щеке свою левую ладонь. Левая рука Лерм отлично просматривалась через окно, и на безымянном пальце поблескивало кольцо, которое просто обязано было сойти за обручальное. На самом-то деле, это рядовое украшение Женева носила пару лет на указательном пальце, однако ради такого случая она быстренько переместила колечко на безымянный. Спортсменка держала ладонь на щеке Маркуса максимально долго, чтоб фотографы наверняка успели заснять нежный жест и, главное, предсвадебный символ.
  И началось! «Маркус Мирек сделал предложение Женеве Лерм». «Мирек и Лерм не сумели сохранить свою помолвку в тайне». «Сестра Виктора Лерма станет женой Маркуса Мирека». Жёлтая пресса зарябила такими заголовками, да и во вполне приличных изданиях начало проскальзывать нечто похожее, правда, не столь категоричное, мол, ходят слухи, есть мнение и т. д. И отрицать что-либо было уже бесполезно.
  Георг пришёл в ужас. «Ты что натворил?! Это должны были быть сплетни, ничего больше!»  «Я не виноват». «А расхлёбывать придётся тебе!» «Чего расхлёбывать-то?» «В том и проблема – хотел бы я знать! В лучшем случае она – твоя тайная поклонница, и просто хочет женить тебя на себе. Оно понятно, женщине тридцать восемь лет, а она ни разу замужем не была… Хотя, ей это не помешало родить двоих детей». «А что в худшем случае?» «Что-то, чего мы не знаем. У неё могут быть небезобидные цели, а все шишки повалятся на тебя». «Какие шишки?..» «Тебе же юполийским языком сказано: не знаю!»
  Потом посыпались приглашения на телевизионные передачи. Надо отметить, что с памятного дня в кафе Маркус и Женева не общались. Мужчина был уверен, что спортсменка пошлёт куда подальше всех телевизионщиков вместе с их приглашениями. Однако Женева любезно согласилась принять участие в парочке шоу. Только сегодня, перед заходом в гримёрную, Миреку удалось выловить «невесту» и поинтересоваться, что ей надо. Женева в ответ хлопнула длинными ресницами, округлила глаза и с видом непорочной девы ответила: «А вот». Большего Маркус из неё не вытянул.
  - Возьми меня за руку, - не попросила, а велела Женева, когда они остались вдвоём перед входом в студию, из которой уже доносилась мелодия, сообщающая о начале шоу. И, не дожидаясь реакции, сама схватила Маркуса за пятерню. – Сделай влюблённую физиономию, ты же актёр.
  Отреагировать мужчина не успел, поскольку им обоим подали сигнал: пора красиво выходить.
  Свет софитов неприятно резанул по глазам, но Женева смогла не зажмуриться, Маркус и вовсе привык к подобному.
  Студия была небольшая. На одной стороне располагались ряды зрительских мест, на другой находилось нечто вроде сцены с мягкой мебелью и столиком посередине. На пухлом красном кресле сидела холеная блондинка неопределённого возраста. Едва завидев гостей, она подскочила и отправилась встречать их. К своему глубокому удивлению, Женева оказалась расцелована блондинкой в обе щеки. До чего же неприятно и фальшиво, когда чужой, незнакомый человек делает вид, будто радуется тебе как родной кровиночке. Понятно, почему Вик подобные мероприятия не жаловал. Сама-то Женева на телевидении раньше участвовала только в политических или социальных дебатах, там всё построже.
  - Вы здесь! – ликовала ведущая, целуя и Маркуса. – Фантастика!
  В её голосе было столько энтузиазма, словно Женева и Маркус прибыли на летающей тарелке и объявили себя посланцами дружественной внеземной цивилизации. Лерм поздоровалась, скромно кивнула зрителям и с милой улыбкой приземлилась на диван, не отпуская руку Маркуса. Ведущая вернулась в кресло, а «влюблённые» теперь сидели рядышком, трогательно держась за руки, и старательно лучились счастьем.
  - Итак, - с неуместным, на взгляд Женевы, затягиванием начала блондинка, - нам всем не терпится узнать: вы правда собираетесь пожениться?
  Маркус открыл рот, но Женева опередила:
  - Да. – Столько смущения в тихом голосе, в стыдливо опущенных глазках. Ну прямо монашка, невесть как угодившая в мужскую баню. – Мы не хотели, чтоб это стало известно всем, не хотели привлекать внимание, но… - Она подняла взор, продемонстрировав трогательную растерянность. Пожала плечами. – Так получилось.
  - Фантастика! А как давно длятся ваши отношения?
  - На самом деле, довольно давно. – Женева вновь оказалась шустрее «жениха». – Что-то около полутора лет. Мы познакомились, когда я ненадолго прилетала в Юполию из южнокорейской командировки.
  Мирек решил, что пора брать быка за рога.
  - Да, - бурно кивнул мужчина. – И познакомились мы благодаря работе. Компания «Ю-Фильм» собиралась и собирается снять фильм о Викторе Лерме. А я, как исполнитель главной роли, захотел повидаться с семьёй Виктора, узнать, каким он был.
  - Я была категорически против съёмок, - Лерм убийственно нежно посмотрела на Мирека, - и в итоге Маркус со мной согласился. Между карьерными амбициями и мной он выбрал меня.
  - Но тут сама Женева решила уступить. – Мирек не намеревался сдаваться.  – Она сказала, что не допустит, чтобы я шёл на такие жертвы, и я ей за это очень благодарен.
  - Мой хороший, - пропела Женева.
  - Моя милая, - прощебетал Маркус.
  - Фантастика!

18
  Он должен был догадаться, что что-то не так! Ведь целых две недели от этого трио не было ни слуху ни духу! А он, Иво, вместо того, чтоб насторожиться, расслабился и спокойно занялся своей работой. И тут сюрприз!
  Драгович потёр глаза, склонив голову подобно философу, окончательно убедившемуся в бессмысленности бытия.
  - Вы понимаете, что не имели права этим заниматься? – исключительно для галочки уточнил инспектор.
  Хорошо ещё, что Туиля здесь нет, незачем, чтоб кто-то из коллег видел Иво таким удручённым.
  - Разве мы совершили что-то незаконное? – ангельски взмахнула ресницами Женева.
  Ной и Эллей вовсе не отреагировали на вопрос полицейского.
  Теперь Драгович потёр глаза, переносицу, а под конец прошёлся ладонью по всему лицу.
  - Заниматься расследованиями могут только специализированные органы.
  - Что поделать, если ваши органы не очень-то шевелятся, – без всякой задней мысли выдала Лерм.
  Моро не то икнула, не то хихикнула, но в целом сохранила непоколебимо законопослушный вид.
  Иво закатил глаза и докончил мысль:
  - …И я даже не спрашиваю о том, как вы добыли сведенья, которые точно не валяются на дороге! За одно лишь это вас всех можно было бы привлечь к ответственности!
  Женева тряхнула распущенными волосами, не сводя с Драговича взгляда. Полицейский вдруг открыл для себя, что глаза у Женевы не просто карие, а синевато-карие, хотя, казалось бы, это в принципе невозможно.
  - Так вы хотите узнать, что мы выяснили, или нет, инспектор?
  Мысленно Иво застонал, как десяток-другой библейских мучеников. Вздохнул. Обречённо кивнул.
  На его стол легла пухлая папка с распечатками.
  - У Лешена была богатая криминальная биография, - взяла слово Эллей. – Пьяные драки, дебоширства, хулиганство в общественных местах, даже пара несчастных случаев со смертельным исходом; смертельным, само собой, не для Лешена, а для его собутыльников.
  - Зря старались, я и так в курсе, - злорадно хмыкнул Драгович. – Материалы по Лешену я просмотрел уже давно. Не святой, конечно, но и экстраординарного – ничего. А что насчёт погибших собутыльников, так один утонул по пьяни, другой, по той же причине, попал под автобус. Мстить тут не за что и не кому.
  - Мы пришли к такому же выводу, - подал голос Ной, - после двух недель поисков, бесед и проверок.
  Драговичу захотелось по-детски передразнить медика, чтоб не строил из себя детектива. Почему людям так сложно уяснить, что каждый должен заниматься своим делом?
  - Но есть ещё одно интересное событие, - продолжила Эллей, подойдя к столу, взялась за бумаги, которые Драгович просматривал, и «навела» инспектора на конкретную страницу. – Диана Румель.
  - Кто? – Вместо того чтоб вопросительно поднять глаза, Иво стал жадно всматриваться в указанный текст.
  - Девочка, вернее, теперь уже девушка, если жива. Дочь Златана Румеля. Пропала четырнадцать лет назад, ей было всего шесть.
  - Того самого Златана Румеля?
  - Да.
  Стоит сделать отступление и пояснить, что Златан Румель не являлся знаменитостью, однако его имя слышали многие в столице и за её пределами. Компания Румеля занималась строительством и занималась весьма успешно и долго. Смерть от нищеты Румелю однозначно не грозила, но и олигархом его бы никто не назвал. Впрочем, гражданина, могущего позволить себе большой двухэтажный дом и прислугу, безусловно, не грех квалифицировать как богача.
  - Какая связь между ним и Киром? – Пробежавшись цепким взором по тексту, Драгович оной связи не обнаружил. – Здесь совершенно другое дело.
  - Другое, но Лешен в нём фигурировал, - качнул головой Ной, подходя и вставая рядом с Эллей.
  - Где?
  - В основных записях этого нет, - пояснила Женева, становясь по другую сторону от секретарши, и у инспектора возникло ощущение, что его отсюда не выпустят, пока он всё не выслушает. Ха, как будто раньше был выбор. – Но иногда, если попросить друзей искать всё, что связано с определённым человеком, они находят действительно всё.
  - Какие у вас исполнительные друзья, - кисло похвалил Драгович.
  - В тот период, когда девочка исчезла, - преспокойно продолжила светловолосая посетительница, - Лешен как раз работал в доме Румеля. Точнее, в саду, где Златану взбрело в голову разбить цитрусовую аллею. А Лешен тогда ещё не растерял мастерства и был на хорошем счету, хотя к бутылке уже прикладывался крепко. Кстати, именно после того, как более-менее улеглись страсти с исчезновением ребёнка, Кир пустился во все тяжкие, начал пить по-чёрному. Спиртное употреблял в таких количествах и такого качества, что невольно задумываешься: с чего бы это и на какие деньги?
  - Вы вызнали, что он пил четырнадцать лет назад? Не дадите координаты друзей? Мне такие помощники тоже не помешают. – Инспектор в который раз вздохнул. – Считаете, кто-то заплатил Лешену, а Лешена потом заела совесть? Но ведь Кир не проходил свидетелем по тому делу. Стойте-стойте, я знаю, что вы скажете: вероятно, ему заплатили именно за молчание или вовсе за соучастие. А теперь позвольте, я разобью ваши детективные фантазии и напомню: у вас есть одни догадки, основанные на домыслах и размытых, притянутых за уши фактах. Я вообще не понимаю, с чего вы так вцепились в дело несчастного Златана.
  Ной, доселе поджимающий губы, выдохнул:
  - Катерина упоминала о нём. Я вспомнил: незадолго до гибели, Кати ни с того ни с сего спросила, слышал ли я о Златане Румеле. Внятного разговора у нас тогда не получилось, мы оба торопились на работу.
  Иво скептически скосил брови.
  - Она сказала именно «Златан Румель»? Ваша память могла подстроиться под воображение.
  - У меня нет проблем с памятью, - вспыхнул Ной.
  Прежде, чем беседа переросла в ссору, негромко вмешалась Эллей:
  - Я нашла имя и адрес Румеля в записной книжке Вика.
  На несколько секунд Иво, уронив голову, обхватил её руками, после чего воспрянул над своим письменным столом и, образно выражаясь, поднял белый флаг:
  - Давайте, излагайте, я же не в теме. Что там с этой сгинувшей дочуркой?
  - Ничего неизвестно. – Светловолосая облизнула губы. – Девочка однажды просто взяла и пропала, утром её не нашли в спальне. Никаких следов, никаких требований выкупа или чего-то подобного впоследствии. Даже официального предположения толком не сформулировано. Диана как будто растворилась в воздухе.
  Великолепно. Замечательно. Чудесно. Именно растворяющихся в воздухе девочек Иво и не хватало для полного счастья. Разумеется, сейчас он запретит троице проводить дельнейшее самостоятельное расследование и убедительно пригрозит суровым наказанием в случае неповиновения. Только это не поможет ни на йоту. И почему он не стал пожарным? Или поваром?

19
  Оставив инспектора Драговича распутывать затянувшиеся узелками мозговые извилины, Ной, Эллей и Женева покинули участок. Всем нужно было ехать на работу – у женщин заканчивался обеденный перерыв, у мужчины после обеда начиналась смена. У Ноя не было машины, и политическая элита страны в лице Лерм предложила  свои услуги государственной медицине в лице Калема.
  Врач занял место рядом с водителем, поскольку Эллей забилась на заднее сидение. Уже два года Моро с трудом уговаривала себя не паниковать, когда приходилось ездить на автомобиле. На то, чтобы сидеть сзади, силы воли ещё хватало, а переднее кресло продолжало пугать до чёртиков. Ведь когда Виктор погиб, невеста находилась аккурат подле…
  Что касается страха вождения, то его после аварии у Моро не появилось по той причине, что Эли вообще никогда не водила машину. За всю жизнь она освоила управление только двумя видами транспорта – велосипедом и лошадью, и в этом плане не стремилась к покорению новых вершин.
  - А не зря мы сунулись с докладом к Драговичу? – усомнилась Моро. – Парню, по-моему, до лампочки и выше всё это дело.
  - До лампочки или нет, а расследовать он обязан, он за это получает зарплату, - не переставая следить за дорогой, отозвалась Женева. – По идее, инспектор нам должен спасибо сказать, мы облегчаем ему задачу.
  - Я что-то не заметил у него признаков жгучей благодарности.
  - В любом случае, - брюнетка глянула на Ноя и опять вернула своё внимание дороге, - лучше, если полиция будет в курсе.

20
  Внешность Златана Румеля можно было определить как благообразную, даже при наличии плотного домашнего халата вместо делового костюма. Каждая чёрточка облика, каждая волосинка на небогатой растительностью голове, каждая морщинка безвозвратно посмуглевшего за годы работы под открытым небом лица наводили на мысли о безобидности, интеллигентности и добродушии.
  Поначалу Драгович ощущал неловкость. Не слишком-то удобно взять и прийти к человеку, чтобы разбередить ему рану многолетней давности и при этом не дать никакой новой информации – не обнадёжить его и не пресечь неизвестность пусть жестокой, но правдой. Пришлось солгать, что в полиции проводятся контрольные проверки по незакрытым делам, этакие формальные опросы. Инспектор посетил особняк Румеля, поскольку сам Румель себя сегодня плохо чувствовал и работал дома.
  Однако вернёмся к ощущению неловкости. Оно начало уходить на второй минуте беседы, уступая место уверенности в том, что Златан знает больше, чем рассказывает.
  - Я бы всё на свете отдал, чтоб вернуть мою девочку, - едва слышно произнёс маститый строитель своим глубоким, хрипловатым от простуды голосом. Глаза его покраснели отнюдь не из-за хвори.
  И Румель не лгал, об этом опыт и интуиция Иво хором вопили своему владельцу. Вот только Златан понимал, что его мечта никогда не сбудется, что свою девочку он уже не увидит. И то было не отсутствие чаянья, то было твёрдое знание, которое, возможно, ярче проявилось с годами, или же наличествовало с самого начала, но почему-то было упущено следователями. Нет, всё же первый вариант вероятнее. Драгович многое повидал за годы работы в полиции. Он общался с теми, кто уже не надеялся, и с теми, кто не надеялся никогда, с самого начала, и инспектор научился отличать одних от других.
  - Простите, что потревожил. – Драгович поднялся со стула, ранее предложенного хозяином дома. Златан вёл себя действительно любезно и неподдельно вежливо. – И простите, что зря.
  - Это же Ваша работа, - понимающе и вымученно улыбнулся предприниматель. – Тут не за что просить прощения. Мне тоже жаль, что я не смог помочь Вам с этими молодыми людьми. Виктором и… Катериной, верно? Апчхи!
  - Да. Будьте здоровы.
  Златан цивилизованно воспользовался носовым платком, тяжело выдохнул.
  - …Правда, я так и не понял, как эти двое могли быть связаны с Дианой.
  - По-видимому, никак. – С каждой секундой Иво становилось не по себе всё больше. – Они лишь фигурировали в похожих делах.
  - Были другие похищения детей?
  - Не детей. – Уж врать так врать. – Пара человек, как и ваша дочь, бесследно исчезли из собственных жилищ ночью. Это случилось гораздо позднее и не в Леуде… - зачем-то добавил Драгович.
  - Виктор Лерм был замешан в похищении?
  Вот же дотошный!..
  - Нет, никоим образом. Мы предполагаем, что он мог оказаться свидетелем. Но я был бы признателен, если б Вы не распространялись на этот счёт.
  - Конечно, инспектор. – Златан сделал крупный глоток горячего ромашкового чая, кружку с которым до этого держал в руке.
  Инспектор направился к выходу, однако на стыке гостиной и прихожей столкнулся с… Эллей Моро, которая несла поднос с лекарствами, водой и подогретым апельсиновым соком. Поднос в руках секретарши накренился, но Иво успел его придержать, и катастрофы удалось миновать.
  - Извините. – Эллей вела себя, будто не происходило ничего особенного, и смотрела на полицейского безукоризненно честными глазами, словно видела его впервые в жизни.
  - Я сам виноват, - пробормотал Иво и посторонился.
  Молодая женщина поставила поднос на столик перед Златаном, а строитель решил представить незнакомых с его точки зрения людей друг другу.
  - Эли, это инспектор Драгович, но не переживай, ничего криминального нам не грозит. Инспектор Драгович, это Эллей Шекко, наша помощница по хозяйству. – Термин «экономка» в Юполии использовали редко, считая его старомодным и необоснованно вычурным. – Точнее, сестра нашей помощницы по хозяйству. Стелла подхватила грипп, а Эли, по счастью, как раз оказалась свободна и согласилась подменять сестру, пока той не станет лучше. Кстати, как Стелла чувствует себя сейчас?
  - По-прежнему лежит в стельку с температурой под сорок, - жалостливо промолвила Эллей.
  - Бедняжка. Выходит, мне с моей простудой ещё повезло. Апчхи!
  - Будьте здоровы, - хором пожелали инспектор и секретарь.

21
  - Почему Шекко? – вполголоса спросил инспектор, когда «помощница по хозяйству» провожала его из дома.
  Они сошли с крыльца и оказались на тропинке, пересекающей сад от ступенек до высоких кованых ворот. Деревья хвастались яркой зеленью, на клумбах пестрели фиолетовые и оранжевые цветы.
  - Потому что это фамилия Стеллы, а я вроде как стеллина сестра.
  - Ни за что не поверю, что Стелла действительно гриппует.
  - Она в добром здравии и полностью довольна жизнью. Вы бы тоже не жаловались, если б Вам предложили месячную зарплату взамен на двухнедельное безделье. А мне, Женеве и Ною пришлось скидываться на эту взятку.
  - Не сильно обеднели? – саркастически осведомился полицейский.
  - С голоду не умрём, благодарю за беспокойство.
  Молчание длилось полтора метра.
  - Послушайте, я даже уже не спрашиваю, какого ладана вы это затеяли, - почти простонал Драгович. – Вы мне объясните, на что рассчитывали, затесавшись сюда, шпионка Вы доморощенная. Поработаете Вы тут, и что? Думаете, в один прекрасный момент к Вам под ноги бросится некто Икс с воплем: «Признаюсь, это я во всём виноват, я похитил Диану, я убил Виктора и Катерину?» Дело Дианы не могут раскрыть полтора десятка лет, неужели считаете, что ваша игра в тайных агентов хоть что-то изменит?
  Тон его навряд ли сошёл бы за добродушный, но на Эллей и не такие шишки наезжали.
  - Вы прямо как Ной. - Моро отбросила назад прядь волос, в свете майского солнца полыхнувших янтарным пламенем. Эллей не была блондинкой, не была рыжей, её шевелюра имела насыщенный цвет хорошего, настоящего деревенского мёда. – Он звонит мне по три раза на дню только за тем, чтоб сказать, что это всё ему не нравится и не имеет никакого смысла.
  - Надо же. – В глазах инспектора Калем начал понемногу расти.
  - Ной иногда бывает редкостным занудой.
  Иво хотел даже встать на защиту врача, но Эллей не дала, быстро переключившись:
  - Я не жду детективного чуда, я лишь хочу приглядеться к обстановке, может, кое-что понять для себя.
  - Что? – едва не взвыл Драгович, остановившись возле массивной металлической створки.
  - Не знаю, - призналась секретарь.
  Инспектор закатил глаза и вышел за ограду.

22
  Фото висело на стене гостиной. Это был крупный снимок, с которого на вас смотрели рыжая девочка лет трёх и парень-подросток с волосами не такими яркими, но тоже рыжеватыми. Девочка восседала на трёхколёсном велосипеде, парень стоял чуть позади и поддерживал её, словно боялся, что она упадёт даже со столь простого транспорта. Растрёпанные косички, круглое лицо, щедро усыпанное яркими веснушками, и широкая улыбка, сверкающая щелью между двумя передними верхними зубами. Это Диана. Нарочито разгильдяйские джинсы и футболка, бейсболка, надетая задом наперёд, попытки казаться взрослее и вместе с тем ещё детская весёлость в блестящих тёмных глазах. Это Алим, её старший брат. Кстати о нём.
  Человек, ныне бывший моложе Эллей всего на пару лет, какое-то время находился за спиной Моро и наблюдал, как светловолосая смотрит на фотографию.
  - Это незадолго до её исчезновения.
  Эллей быстро обернулась.
  - Простите… - Неплохо было бы срочно схватиться за какое-нибудь занятие, но ничего подходящего под рукой не имелось. – Я просто…
  Румель-младший с полуулыбкой покачал головой.
  - Всё нормально. И сколько можно повторять – обращайся ко мне на «ты».
  - Договорились, - нескладно улыбнулась Эллей, невольно сравнивая паренька на фото с молодым мужчиной в костюме, при галстуке, с короткими волосами, в коих не осталось ни намёка на рыжину, и с дипломатом в руках.
  - Ты не первый раз смотришь на фото, - продолжил Алим, он и сам подошёл ближе к снимку. – Хочешь спросить, кто эта девочка, или уже всё знаешь?
  - Знаю. Слышала… Жаль девчушку.
  Не меньше минуты Алим пристально всматривался в лицо сестры на снимке. Казалось, ещё чуть-чуть, и взгляд молодого человека проделает в фотографии дырку. Эллей не шелохнулась, она ждала – вдруг Алим скажет что-нибудь…
  Он сказал.
  - Мне пора возвращаться на работу. - И был таков.
  Алим, давно живший отдельно, однако трудившийся в компании родителя, и заезжал-то лишь справиться о самочувствии отца. Сам отец уже переместился в свою комнату на втором этаже и продолжил чихать там.
  А Эллей предстояло заняться покупкой продуктов для ужина.
  Личико полненькой, хорошенькой девочки стояло и стояло перед глазами Моро. Совсем ведь ещё малышка, полный несмышлёныш. Неужели и её тоже нет?
  «Виктор. Катерина. Возможно, Лешен… Диана. Да что это творится?! Какой-то проклятый клубок, потянешь за ниточку – и чем дальше, тем страшнее. Вик, во что же ты влез?..»

23
  Женева потёрла переносицу, упёрлась указательными пальцами в виски и вновь нависла над бумаженцией, представлявшей собой ещё одну жалобу, кем-то прилежно запротоколированную, перепечатанную и направленную ей, главному специалисту службы общественных приёмных Государственного Совета Юполии. Заметьте, словосочетание «главный специалист» было для Лерм лишь должностью, а никак не состоянием души.
  Некоторые жалобы касались действительно серьёзных вещей. Половина затрагивала проблемы, в которых люди просто не разбирались или которые человек прекрасно мог решить сам, употребив побольше усердия. Встречался и откровенный маразм. Нет, мнения, естественно, могут быть разные, но лично Женева считала, что выкрученная в подъезде лампочка – это ещё не повод катать кляузу в правительство.
  Эллей оформила больничный, и её обязанности пока выполняла девочка-практикантка, направленная для обогащения опытом перед выпускными университетскими экзаменами. Что ж, пускай обогащается, таков удел практикантов. Вот только секретарь и даже просто помощник из неё был несуразный, Эллей она и в подмётки не годилась, хотя старалась. Женева не стала мучить студентку и отпускала ту домой пораньше. Поток обращений в любом случае не иссякал. Лерм раньше и не подозревала, что её сограждане настолько любят жаловаться.
  Брюнетка только-только подобралась к середине детективного триллера о банде похитителей лампочек, орудующей в одном из леудских многоквартирных домов, когда дверь в кабинет отворилась, явив инспектора Драговича.
  - Вы соображаете, что делаете? – с порога начал служитель закона, в два крупных шага преодолев добрую треть кабинета.
  - Как Вы прошли? – Не то чтобы Женева обрадовалась вторжению, но приятно было отвлечься от лампочной эпопеи. – Это Государственный Совет.
  - Если на то пошло, у меня тоже имеются связи и возможности. И, клянусь Вам, я их употреблю, если ваша троица не перестанет лезть в следствие!
  Женева отложила список подозреваемых в воровстве лампочек (занимавший три с половиной страницы и включающий жильцов, уборщиц и гостей подъезда). Усталость в карих глазах быстро затмилась синей искоркой вредности.
  - Мы перестанем, как только от вашего следствия будут хоть какие-то результаты.
  Драгович раздул ноздри. Инспектор имел внушительный вид, даже находясь в спокойном состоянии; природа не обделила мужчину ни ростом, ни шириной плеч, и хорошее телосложение вкупе с очевидной неплохой спортивной подготовкой подчёркивалось футболкой и джинсами, не скажешь, что очень обтягивающими, но и не слишком широкими. А уж рассерженный Драгович вовсе мог поразить воображение впечатлительных барышень. Будь здесь та же студентка-практикантка, наверняка бы онемела от переизбытка опасений и восторгов.
  - А Вам кто-то докладывает о результатах следствия? – Иво глубоко вдохнул.
  - А что, есть, о чём докладывать? – Лерм подпёрла подбородок ладонью.
  На это полицейскому ответить было нечего, посему он перешёл к следующему пункту, а заодно подступил вплотную к столу Женевы.
  - Вы не подумали о том, что если в доме Румеля впрямь окопался убийца, то Вашей подруге грозит серьёзная опасность?
  - С чего вдруг? – спокойно произнесла Женева. На самом деле, разумеется, подумала. И она, и Эллей, и Ной. Эли сама решила попробовать. – У неё на лбу не написано: «Я – невеста Виктора Лерма, ищу, кто убил его и Катерину Калем, а также хотелось бы узнать, что стало с Дианой Румель». Согласитесь, это была бы слишком длинная надпись для одного лба, тем более такого аккуратного, как у Эли. – На самом деле Женева переживала за подругу, однако показывать сие Драговичу было необязательно.
  Иво взвинченно потряс головой и собрался, наконец, высказать этой Лерм всё, что накипело на душе, притом отнюдь не по поводу политического курса Юполии.
  - Мам.
  В дверях маячил беловолосый мальчик с рюкзаком на одном плече. Выглядел Стефан как обычно после учёбы, то есть так, будто возвращался из школы по минному полю. Каждое утро Женева отвозила в храм детских знаний опрятно одетого ребёнка, но Стефан в принципе не мог обойтись без приключений – то лез куда-нибудь, то откуда-нибудь скатывался, то с кем-нибудь дрался, то куда-то бежал. В общем, Стефану до всего на свете было дело, и остаётся только гадать, сколько седых волос из-за этого прибавилось у мамы.
  - Ты кто? – Иво, уже настроившемуся на серьёзную ругань, нужно было хоть что-нибудь произнести.
  - А Вы кто? – подозрительно прищурился мальчик, переступив в ноги на ногу. В руках он держал нечто серовато-коричневатое в крапинку, при рассмотрении оказавшееся небольшой птицей.
  Не дожидаясь ответа, ребёнок приблизился и выглянул из-за спины полицейского, обратившись к Женеве:
  - Только не ругайся.
  - Что там? – тихонько выдохнула Женева подобно подсудимому, заранее знающему, что он приговорён.
  - Вот. – Стефан полностью выступил из-за Иво и предъявил матери свою живую ношу.
  Птичка дёрнулась, мальчик осторожно её придержал.
  - Что это? – очень чётко вопросила брюнетка.
  - Наверное, кукушонок, -  предположил Стефан и обосновал свою версию: - Я посмотрел в Интернете, вроде похож.
  - Кукушонок, - повторила Женева. – Кукушонок. Конечно, - на кресле с колёсиками она сделала поворот в 360 градусов вокруг своей оси, - кукушонок. Только кукушат мне и не хватало. – Вернувшись в исходное положение, женщина воззрилась на кровиночку. – Где ты его взял?
  - Нашёл возле школы, он лежал прямо на асфальте. – Стефан бережно погладил пальцем голову своего пернатого друга (во всяком случае, мальчик уже считал птичку своим другом, мнения птички никто не спрашивал). – Его чуть кошка не съела. Он ещё не умеет летать. Можно оставить его дома?
  - Нет.
  - Ну, мама!
  - Нет.
  - Мам!
  - Я, пожалуй, поеду, - надумал откланяться Иво.
  Злиться как-то расхотелось. Нелегко этой Женеве приходится. Шутка ли – одной заниматься воспитанием двоих детей. Вдобавок, она и работает, и за собой следит, да ещё организовала следственный кружок. Даже удивительно, откуда берутся силы и время.
  Судьбе было угодно, чтобы то, что началось, как драма, и продолжилось, как комедия, закончилось, как фарс. На сцене, в смысле, в кабинете появилось очередное действующее лицо. Маркус Мирек.
  - Тебя-то как сюда пропустили? – Ещё немного, и она, наверное, захнычет. День сегодня был тяжёлый, работы – по горло.
  - Охранник попросил автограф, потом сказал: «Проходите», - обыденно объяснил актёр. – Ты не забыла, у нас сегодня съёмка передачи?
  Забыла.
  Съёмки, актёры, полицейские, лампочки и кукушата… За один раз это определённо многовато для хрупких женских плеч и, главное, психики.
  - У-у-у, - коротко выдавила Женева, на миг уткнувшись носом в столешницу и запуская пальцы в волосы, до того собранные в приличную причёску. После чего вскинулась, наткнулась взглядом на Маркуса. – Уже шесть часов вечера?
  - Четверть седьмого.
  Взгляд синевато-карих глаз переместился на юного худосочного блондина.
  - Надо показать твоего цыплёнка…
  - Кукушонка
  -  …ветеринару.
  Пока Женева и Стефан решали, что делать с птичкой после ветеринара, Маркус и Иво любовались друг другом. Хотя, честно говоря, «любовались» - не совсем подходящее слово. Скорее уж обозревали.
  - Прошу прощения, где же мои манеры, - нервно прощебетала брюнетка. – Иво Драгович, Маркус Мирек. Маркус Мирек, инспектор Иво Драгович.
  Мужчины сухо кивнули друг другу. Драгович-то прекрасно знал, кто такой Мирек, а вот актёр ответной осведомлённостью похвастать не мог.
  Маркус был немногим выше полицейского и значительно уступал тому в плечистости, если б этим двоим сейчас вдруг захотелось подраться, Женева, не задумываясь, поставила бы на инспектора. Иво смотрелся более… более настоящим, что ли. Маркус тоже был в футболке, предоставляющей неплохие возможности для созерцания, но мускулы Мирека казались чем-то искусственным. Словно это были и не мышцы, а закачанный под кожу силикон. Интересно, такое возможно на практике?.. Вообще, кому как, а Женеве упорно чудилось, что Маркус с ног до головы покрыт чем-то прозрачным, эдаким блеском холёности, гламурной оболочкой. Чего точно нельзя сказать о полицейском, который выглядел как нормальный парень, крепкий не потому, что это красиво, а потому, что действительно способен постоять за себя.
  Стоп. Откуда такие мысли? Нашла время! «Съёмки, лампочки, кукушата», - напомнила себе Женева лишь о малой части насущных дел.
  - Давайте я возьму вашу птичку, - неожиданно предложил Иво. – У меня есть знакомый орнитолог, который о ней позаботится.
  Женева едва удержалась, чтобы не взвизгнуть от радости, не броситься инспектору на шею и не объявить ему, что он лучший полицейский в мире и она прощает ему все его профессиональные огрехи.
  - Спасибо, - улыбнулась брюнетка. Сине-карий взгляд заметно подобрел.

24
  Вопреки статусу столицы, Леуд не в состоянии похвастаться богатым криминальным миром, по любому району этого города можно спокойно ходить днём и ночью. Конечно, никто не застрахован от форс-мажора, однако громких уличных преступлений здесь не было уже лет этак тридцать, а то и больше. Да, в особо неблагополучных кварталах вас могут ограбить, но сделают это по-тихому, без драки. А поскольку путь от ГСЮ до жилища Женевы пролегал далеко от оных кварталов, Лерм со спокойной душой отправила Стефана домой одного, хотя и велела обязательно отзвониться по приходу.
  Сама Женева вместе с Маркусом приехала на телестудию, где им предстояло стать участниками еще одного шоу. На сей раз встречать их с распростёртыми объятиями вышел мужчина средних лет, видимо, также намеревавшийся расцеловать гостей. Женева предусмотрительно встала за Миреком, а поскольку Маркус тоже не горел желанием целоваться с ведущим, актёр максимально быстро протянул ладонь, и дело ограничилось рукопожатием.
  Ведущий выглядел солидным, но его вопросики были похлеще, чем у «фантастической» девицы. Какие позы предпочитаете в постели? Как относитесь к ролевым играм?
  - Ещё один такой вопрос – и я встану и уйду, - предупредила Женева тем спокойным строгим голосом, коим ей приходилось в своё время усмирять расшалившихся ребят в спортивной школе.
  А от последовавшей затем милой улыбки, лишь подтверждавшей серьёзность намерений, ведущий вконец растерялся.
  Маркус еле заметно хмыкнул. Его такие вопросы тоже раздражали, но у него был свой метод – мужчина предпочитал отшучиваться или переводить разговор на другую тему. Даже странно, что самому Миреку ни разу не пришло в голову прибегнуть к угрозам.
  После этого беседа вошла в нормальное русло, хотя ведущий, судя по всему, чувствовал себя не в своей тарелке, разговаривая на приличные темы.
  - Тебя отвезти домой? – предложил Маркус после съёмок.
  - Нет, спасибо, меня встретят и проводят. – Женева остановилась на углу у здания телестудии и принялась ждать.
  Маркус постановил: это подходящая возможность снова поговорить о проекте, а заодно выпытать-таки у Женевы, что она задумала.
  - Не передумала насчёт фильма? – Мирек пристроился рядом, засунув руки в карманы и ретиво показывая, что никуда не спешит.
  - Даже не надейтесь, можешь так и передать своему Брошти.
  - Не понимаю, чего ты упрямишься. Многие на твоём месте порадовались бы.
  - Вот и идите к этим многим. – Женева покусала нижнюю губу. Маркус умом не блещет, но человек, похоже, не плохой. – У тебя есть братья или сёстры?
  - Нет.
  - Жаль. Я уже приготовила тираду «Поставь себя на моё место». – Брюнетка покачала головой. – Серьёзно, кто-то близкий у тебя должен быть. И представь, что этого человека не стало. Хотел бы ты, чтоб его личная жизнь вышла на экраны по всей стране?
  Маркус застопорился лишь на мгновение.
- Но ведь жизнь твоего брата и так постоянно обсуждали.
  - Это не моя проблема, это личное дело тех, кто любит почесать языками. – Она достала из сумочки заколку-палочку и, закрутив волосы в плотный пучок на затылке, закрепила их.
  Мирек помолчал, затем, как ему показалось, хитроумно применил другой подход.
  - Вы с Виктором ведь были близнецами, да?
  - Двойняшками.
  - А правду говорят, что бли… двойняшки чувствуют друг друга?
  Женева, кажется, понимала, на что рассчитывает собеседник. Хочет пробудить в ней тёплые воспоминания, которые смягчат её сердце. Держи карман шире.
  - Как тебе объяснить?.. Если ты о том, что когда в одного тыкают иголкой, это ощущает другой, то ничего подобного у нас с Виком не наблюдалось. Но я всегда, в любую секунду чувствовала, что у меня есть брат; что даже если сейчас он не рядом, я всё равно могу рассчитывать на его поддержку; что если со мной что-нибудь случится, Вик меня не оставит и не успокоится, пока не поможет.
  - Наверное, приятно чувство.
  - Очень. – Женева сделала паузу, а потом, сама не понимая, почему и зачем, сказала вдруг: - …Но я почувствовала, когда его не стало. – Она слегка усмехнулась в ответ на взгляд повернувшегося к ней мужчины. – Точного времени смерти Виктора не знает ни полиция, ни Эллей, которая была с ним в машине. А я знаю. Ровно в полдень.
  Маркус не придумал, как продолжить тему. Взять и уйти было уже неудобно.
  За несколько секунд до того, как молчание стало бы критически неловким, субъект в чёрной рубашке и светлых брюках вдруг подошёл сзади и положил руки на Женеве на плечи.
  - Привет! – жизнерадостно проговорил парень, сверкая белозубой улыбкой.
  Он был худощавым, обладал достаточно длинными тёмными волосами, сейчас убранными назад, в хвост. На вид лет двадцать. Ну ничего себе, оказывается, политики предпочитают молоденьких.
  Маркус недовольно нахмурился. До личной жизни Женевы актёру не было никакого дела, но раз уж Лерм набилась ему в невесты, могла бы и не выставлять напоказ ухажёра-молокососа посреди улицы, где их случайно – действительно случайно – может заснять какой-нибудь пронырливый фотограф. Маркусу, в силу его популярности, везде мерещились папарацци.
  Женева тем временем обняла молодчика и преспокойно поинтересовалась:
  - Ты ведь остаёшься сегодня на ночь?
  - Обязательно, - улыбнулся парень.
  - Вот и правильно. Обещаю твой любимый пирог на завтрак.
  - С яблоками?
  - С яблоками.
  Улыбка брюнета сделалась довольной до неприличия. Маркус не смог не кашлянуть.
  - Женева, не хочешь мне, официальному жениху, представить своего ухажёра, а?
  Глаза женщины округлились, равно как и глаза парня. Брюнеты посмотрели друг на друга и расхохотались.
  - Значит, я ещё неплохо смотрюсь, раз меня можно принять за твою… э… пассию. – Женщина тряхнула чёлкой, положила ладонь на предплечье парня и чуть выдвинула молодчика вперёд. – Нико, знакомься, хотя ты и так уже всё заочно знаешь. Маркус Мирек, мой как бы жених.
  - Извините, что сразу не поздоровался. – С почти застенчивой улыбкой обладатель голубых глаз протянул Миреку руку.
  Тот не спешил подавать свою.
  - Маркус, это Нико, мой старший сын.
  - Сын? – Челюсть у актёра отвисла.
  «Это как дочь, только мальчик», - могла бы сказать Женева. Более того, не просто могла, а очень хотела, но во имя принципа «не стоит ссориться с кем-то, кто может тебе пригодиться» приходилось ограничиваться мысленным проговариванием.
  - Сын, - кивнул Нико, не мучась с условностями. Он сам взял руку Маркуса и потряс её.
  Маркус перевёл взгляд с парня на женщину, явно отяготив свой мозг математическими гипотезами и подсчётами. Женева облегчила актёру задачу, всерьёз опасаясь за его извилины – вдруг выпрямятся от перенапряжения.
  - Мне было восемнадцать.
  Неуклюжий и тяжёлый кивок Мирека стоило трактовать, как некое «Ага, ясно».

25
  - Извините за поздний звонок, я не очень Вас беспокою? – Брюнетка понимала, что телефонный собеседник её не видит, и всё же машинально сделала очаровательно-виноватое личико.
  - Женева, Вы меня беспокоите уже месяц, причём всерьёз, - ухмыльнулся инспектор на другом конце образного провода.
  - Зато Вам не скучно, это плюс. – Прежде, чем Иво успел сказать, что нескучно ему было бы и без её помощи, Лерм поспешила объяснить: - Звоню узнать, как дела у птички.
  - Лучше, чем у меня. Она в надёжных руках, друг обещал её холить, лелеять, кормить, поить и выпустить, когда настанет время.
  - У Вас замечательный друг. Надеюсь, мы с птичкой не доставили больших хлопот ни ему, ни Вам. Но если что, я могу искупить свою вину материально.
  - Вот ещё, глупость. Не думаю, что Андреас разориться на птичкином пропитании, и вообще, он ярый любитель пернатых; с меня и вовсе не убудет.
  - Интересно, как полицейского угораздило подружиться с орнитологом?
  - Это было ещё в школе, мы учились в одном классе, - опять хмыкнул Драгович. – Поговорим о моей ранней биографии, или я могу лечь спать?
  - Намёк поняла. Только ещё один вопрос. Не подскажете, куда нужно обращаться человеку, который хочет, чтоб было проведено расследование по поводу двукратного исчезновения лампочек из подъезда?
  - К психиатру.

26
  - Эли, не спишь?
  - Ты же знаешь, я сова.
  - Знаю, потому и звоню без зазрения совести в двенадцатом часу ночи. Хотела спросить, как у тебя дела.
  - Всё так же. В доме Румеля ничего особо нового и точно ничего необычного. – Моро вздохнула. – Оно и понятно, прошло столько лет. Мы же с самого начала не слишком-то рассчитывали на везение.
  - Отрицательный результат – тоже результат.
  - И я о том же.
  - Не собираешься уйти от Румеля раньше?
  - Я бы на всякий случай доработала эти две недели. Продержишься без меня?
  - Постараюсь. Но всё-таки помни, что ты незаменима. Мы с девочкой-практиканткой скоро сведём друг друга с ума, уже сейчас то мне хочется её прибить, то ей меня.

- Должен же человек чего-нибудь бояться.
  - То есть, если я тебе сейчас подробно распишу всю надежность конструкции, это не поможет?
  - Видимо.
  - Тогда опустим теорию и сразу перейдём к практике.
  - Эй, куда?!.. – только и успела вскрикнуть Женева, когда Иво не столько потянул, сколько потащил её вперёд.
  Через минуту они оказались в открытой круглой кабинке, медленно плывущей вверх по окружности колеса обозрения. Женева до конца не поняла, как позволяла затянуть себя сюда.
  - Не бойся, - нелицемерно посоветовал инспектор.
  - А ты бойся. – Пальцы Женевы сами собой вцепились в металлический бортик. – Когда снова окажемся на земле, ты поплатишься.
  - Главное, чтоб мы не оказались на ней незапланированно быстро, - хихикнул Драгович.
  Женева разрывалась между желанием демонстративно замахнуться на вредного инспектора и нежеланием отпускать бортик, за который она держалась уже обеими руками. Осторожность (читай: фобия) возобладала над мстительностью.
  Земля медленно уплывала вниз, скамейки, лотки и фигурки людей мельчали.
  - Кто ты по званию? – поинтересовалась Женева.
  - Майор.
  - А цинизма в тебе на целого полковника.
  - Спасибо, буду считать это комплиментом в адрес своего профессионализма.
  - Не обижайся за коллег и родную службу, но речь у тебя поставлена скорее как у какого-нибудь учёного-гуманитария, а не как у полицейского.
  - Прости, конечно, а каким ты представляешь себе среднестатистического полицейского? – Пока сдерживая смешок, Иво выразительно помавал не особенно густыми, зато ярко-смоляными бровями. – По-твоему, это необразованный, полудикий мужик, небритый, с зубочисткой во рту и полным отсутствием интеллекта в глазах?
  - Ты всё-таки обиделся. Извини. Я вовсе не считаю полицейских дикарями. Я лишь приятно удивлена, а приятно удивляться мне доводится нечасто, вот и ищу подвох.
  - Ищи-ищи, - добродушно подыграл Иво. – Заодно отвлечёшься от страха высоты.
  Чтобы ещё сильнее отвлечь спутницу, инспектор стал рассказывать о том, как его однажды на пару дней отправили в командировку на юг страны, пострадавший от наводнения. На самом деле, ничего чересчур серьезного, обошлось без человеческих жертв; однако столица решила продемонстрировать свою заботу и сослала в провинцию нескольких работников экстренных служб, чиновника из Госсовета и пару репортёров с государственного телеканала.
  - Как и договаривались, приехали в аэропорт к семи утра. Мы с коллегами и репортёры – как нормальные люди, в джинсовых или спортивных костюмах. А Эдгар Орин… Орев…, в общем, парень из Совета – в наглаженных брюках, в пиджачке и галстуке, да ещё с чемоданчиком для бумаг. Ладно, идём к самолёту. Нам сказали, что полетим мы на «Быке-40». Ты представляешь, что такое «Бык-40»?
  - Видела пару раз.
  - Летала на нём?
  - Не доводилось.
  - Мне довелось. Его сами пилоты прозвали «Сарай с крыльями», хотя на деле самолёт хороший, только в воздухе несколько побалтывает. В общем, поднимаемся мы по трапу, заходим, а там все кресла просто выдраны, и прямо на полу навалены огромные мешки с сахаром и макаронами. Гуманитарная помощь. Так всю дорогу и летели – мы с ребятами сидели на сахаре, общались и гоготали, а Эдгар – на макаронах, в сторонке. В обнимку с чемоданчиком, периодически держась за какую-то балку и частенько косясь на нас. Выглядело это примерно так. – Иво неестественно выпрямился, взялся за воображаемую балку и округлил глаза, придав лицу выражение лёгкой паранойи.
  Женева расхохоталась в голос. А инспектор-то, вдобавок ко всему, не лишён артистического таланта.
  - Дело идёт на лад, - удовлетворённо постановил Драгович. – Расскажешь мне, почему ты вернулась из Кореи? Сделала замечание очередной шишке?
  - Всё куда тривиальнее. Посольство закрылось за ненадобностью. За два года туда не забрело ни одного юполийца. У Юполии с Южной Кореей не такие уж многочисленные и тонкие связи, чтобы часто требовалась специализированная дипломатическая помощь.
  Внезапно Женева поняла, что они теперь на вершине, если можно так выразиться, колеса. Дыхание перехватило, по позвоночнику побежали мурашки, а по ступням – мелкое покалывание.
  - Всё хорошо. – Иво придвинулся и накрыл её ладонь своей ладонью. – Видишь, ничего страшного.
  Кабинка стала плавно опускаться. Не меньше минуты пара сидела молча, любуясь видами. Красные и тёмно-коричневые крыши домов в центральной, старой части столицы чередовались с зеленью многочисленных парков и скверов. Новые городские районы тянули к небу редкие щупальца небоскрёбов (то есть зданий, чья высота превышала двадцать этажей) и пухлые отростки менее многоэтажных строений. Отсюда были видны обе реки столицы – Костег и Алла, место их слияния, а также Серебряный мост (разумеется, на деле он был вовсе не серебряным, а обыкновенным бетонно-металлическим, просто очень уж красиво сверкал в солнечные дни), перекинувшийся с одного берега Аллы на другой.
  Почувствовав, как Женева расслабилась, Иво вернулся на прежнее место. Вскоре он рассказывал очередную забавную историю. На сей раз о том, как  в деле, которое он вёл, виновника приговорили к условному заключению сроком на один год. Всё бы ничего, но виновник сам умер в той пьяной драке, которую затеял в баре.
  - Самое интересное, что при условном заключении человек обязан раз в месяц приходить в полицию и отмечаться, - подытожил Драгович.
  - Интересно, как его собирались заставить?
  - Понятия не имею. Мне больше интересно, какие глаза были у того полицейского, которому поручили надзор и контроль. Бедолага. Небось, каждый месяц ходил на кладбище, смотрел на могилку, потом ставил галочку у себя в ведомости.
  «Остроумен, жизнерадостен, - мысленно оценивала Женева, улыбаясь инспектору. – Слегка неотёсан, но ровно настолько, чтобы это нравилось. Сообразителен, артистичен. Хорошее чувство юмора, правда, временами чёрноватое, но при работе Иво иного и быть не может. Наверняка умеет скрывать свои настоящие эмоции, однако не будет долго мириться с тем, что его не устраивает. Возможно, вспыльчив. Грамотен и любит это показывать. Посмотрим, какие из моих выводов окажутся правдой».
  Ей самой было неприятно превращать внутренний мир собеседника в эдакий психологический фоторобот. Но поделать Женева ничего не могла. Привычка. Привычка, за которую Лерм порой почти ненавидела себя.

36
  - А Вам самому не страшно людей резать? – лёжа на кушетке и сложив руки на груди, спросила девушка, над которой в данный момент склонялся Ной.
  Это была не обширная операция. Предстояло разобраться с атеромой, обосновавшейся на щеке Иветты. Бедняжка страдала от фурункулёза на лице. Очередной лечащий врач объявил: «У тебя атерома, срочно нужно резать», и Иветта прибежала в больницу, к дежурному хирургу, вся в слезах. Ей же даже не объяснили, что такое атерома. Калем успокоил: это вовсе не смертельная опухоль, а капсула внутри кожи, периодически воспаляющаяся, но не представляющая угрозы для жизни. Про себя отметил, что надо бы перекинуться парой словечек с врачом Иветты. Одно дело устало отмахнуться от заядлого ипохондрика, другое – перепугать до полусмерти совсем молоденькую девушку, которой и без того несладко.
  - Хирурги вообще страшные люди. – Ной улыбнулся, но заметно это было лишь по глазам, ведь нижнюю часть лица скрывала медицинская маска. – Иногда сам себя боюсь, аж в зеркало жутко смотреть. Что-нибудь чувствуешь? – Мужчина нажал на щёку пациентки рядом с атеромой.
  - Нет.
  - Тогда приступим?
  - Давайте, - покорно вздохнула блондинка. Она жмурилась из-за освещения, бьющего прямиком в глаза.
  Ей не единожды приходилось проходить через подобное: малая операционная, хирург, кушетка, местное обезболивание. Именно обезболивание, то есть введение лекарства, было самой болезненной частью всего процесса. Но доктор Калем сумел смягчить боль – уговаривал, отвлекал, и Иветта успокоилась.
  - Никакой атеромы нет, - сообщил Ной через некоторое время. – Только внутренний рубец. – «Поговорю я с этим козлом в белом халате». – Я удалю всё, что смогу.
  - Спасибо. Доктор Калем.
  - А?
  - Как думаете, это когда-нибудь закончится?
  - Конечно, - сказал Ной, не отрываясь от операции. – У меня была пациентка, которая мучилась с фурункулёзом шесть лет, в итоге он прошёл.
  - Он у неё был на лице?
  - Нет.
  - Повезло.
   - У тебя всё наладится, Иветта. Надо немножко потерпеть. И сменить врача-дерматолога. Одна моя хорошая знакомая специализируется на подобных проблемах, я дам тебе её номер.
  Ушла Иветта с блокнотным листом в кармане и с закреплённой пластырем марлей на щеке. На следующей неделе Иветта поймет, что шрам остался крошечный и очень аккуратный.
  Калем стянул и выбросил одноразовые перчатки, снял маску, подошёл к раковине, начал мыть руки. Попутно глянул в зеркало на стене. Да уж, июнь едва перевалил за середину, а Ной уже блондин блондином, да к тому же, если судить по цвету кожи, либо помешанный на солярии, либо имеющий в своей родословной пару-тройку представителей негроидной расы. Черты лица европейские, а кожа – будто всю жизнь провёл в Африке, причём не вылезал с пляжа.
  Едва хирург вытер руки, как в кабинете по ту сторону двери зазвонил мобильный телефон.
  Через четыре секунды врач прочёл на маленьком экране имя своей бывшей девушки. Надо же. Они практически не общались уже несколько недель, расследование, как говорится, зашло в тупик.
  - Привет, Эли.
  - Ной… - Её голос был не то слабым, не то приглушённым, но однозначно полным растерянности. – Где ты?
  - На работе. – Калем нахмурился, осознавая, что Эллей позвонила не просто так, и у неё вряд ли радостные известия. – Что случилось?
  - Я, - наверняка она облизнула губы, – я не совсем уверена, но, по-моему, меня пытались убить.

37
  Когда Эллей позвонила Женеве, та была на традиционной вечерней пробежке. Больница, где работал Ной и куда попросила приехать Эли, находилась в другом районе города, но дорога на своих двоих у чемпионки Европы – а чемпионы, как известно, бывшими не бывают - не заняла много времени. В больницу Женева прибежала лишь слегка запыхавшейся и даже не особо вспотевшей, в спортивных штанах и майке, с маленькой бутылкой воды в руке и с поясом на талии, к которому крепились кошелёк и мягкий футляр для телефона. Обычный вечерний наряд Женевы.
  Калем встретил политика в больничном холле, едва та миновала входные двери.
  - Что случилось? – взволнованно спросила брюнетка. – Я не разобралась по телефону.
  - Я и вживую до сих пор не могу разобраться. – Врач встал рядом со спортсменкой, рукой указал направление и зашагал вместе с визитёршей. – Правда, я на дежурстве и не могу находиться рядом с Эли постоянно, меня всё время вызывают.
  - Давно она здесь? – Женева сделала большой глоток воды и закрыла бутылку.
  - Часа два.
  - Почему мне не позвонили сразу?
  - Давай отложим претензии на потом.
  - Это не претензия. – Женева моргнула, её кольнуло странное ощущение. – Это просто… - Мозг запоздало обработал полученную информацию, воспроизведя и сверив с «базами данных» образ человека, только что свернувшего в коридор метрах в пятнадцати от Ноя и Женевы. – А он что здесь делает? – Женева стремительно, сердито протопала к вышеупомянутому коридору.
  - О ком ты? – Ной последовал за ней.
  - О нём. – Лерм остановилась на условном пороге и кивнула вперёд. Человек, на которого она показывала, юркнул за дверь одного из кабинетов. – Что он тут забыл? Да ещё в таком виде. – «Неужели очередная «внезапная» съёмка для папарацци?»
  Вид Маркуса Женеву не то чтобы смутил, лишь стал неожиданностью. Женщина не сразу узнала бывшего «жениха». Сегодня он выглядел абсолютно обычно. Лицо в толпе, не больше. Ни брендовой  одежды, ни смоделированной причёски, просто один человек из многих. Неудивительно, что окружающие его не замечали, никому бы и в голову не пришло пристальнее приглядываться к вопиюще рядовому гражданину.
  - Маркус? – Ной удивлённо поглядел на Женеву. – Он сюда больше двадцати лет приходит, ты что, не знала?
  - С чего бы мне знать?
  - Ведь ты же его…
  - Ах, да, экс-невеста. Скажем так, у нас были не очень доверительные отношения. – «Выходит, Мирек ещё и чем-то болен. Блеск». – Да и чёрт с ним. Пойдём к Эли.
  Эллей сидела на кушетке в кабинете Калема, рассеянно вертя в руках пластиковый стаканчик с чаем из автомата, презентованный врачом час назад. Секретарь выглядела как обычно, никаких следов покушения, во всяком случае, внешних не имелось. Увидев на лице подруги неподдельное беспокойство, граничащее со страхом, светловолосая поспешила уверить:
  - Я жива-здорова, всё на месте; нисколько не пострадала. Даже сомневаюсь, может, это дурацкое совпадение…
  - Расскажи ещё раз нам обоим, от начала и до конца, по порядку, - попросил Ной. – Я, например, так и не понял, как тебя занесло на стройку.
  - А я не поняла, что ты бормотала про торт, - призналась Женева.
  Моро допила остывший чай и поставила пустой стаканчик рядом с собой.
  - Хорошо. Сегодня Женева, как обычно, разбиралась с жалобами. В одной из них работник сообщал о нарушении правил безопасности на стройке здесь, в Леуде. Мол, его собственные коллеги часто пренебрегают касками, а начальство либо не знает, либо смотрит сквозь пальцы. Вообще, не понимаю, почему мужчина решил накатать кляузу именно в общественную приёмную, а не в инспекцию по безопасности или профсоюз. Но нам о чём только не пишут, на фоне некоторых других жалоб эта кажется вполне уместной.
  - Эли, не отвлекайся, - попросил Ной.
  - Извини, нервничаю. Рабочий день близился к концу, и мы с Невой решили, что прежде чем натравливать на эту стройку инспекцию, неплохо бы посмотреть на обстановку своими глазами. Женева отпустила меня пораньше с тем, чтоб по пути домой я зашла по указанному адресу и тихонько поглядела, что там творится. Через забор я увидела всего одного работника без каски, да и тот стоял в стороне от процесса. Но это не в тему. Я уже собиралась уходить, но тут меня окликнули. Оказалось, заправляет этим объектом Алим Румель. Мы поболтали пару минут, я обмолвилась о том, что проходила мимо. Он поглядел на часы, а потом предложил сходить в кафе.
  - И тут начинается самое интересное, - поджал губы брови Ной.
  - Что именно? – вопросила Женева.
  - Слушай дальше, - посоветовал врач.
  Эллей продолжила кулинарно-детективное повествование:
  - Мы пришли в кафе, сели за столик, Алим для начала предложил заказать чай, я ответила, что больше люблю кофе. Через пару минут нам подали напитки.
  - Не обязательно совсем уж ударяться в подробности, Эли.
  - Это не просто подробности, Женева, это важно. Я спросила о Златане, Алим сказал, что у того всё хорошо, потом спросил, как дела у меня, неуклюже махнул рукой, и мой кофе оказался на моём пиджаке и юбке. Алим, конечно, стал просить прощения, я, конечно, сказала: «Ничего страшного», помчалась в дамскую комнату замывать пятно. Когда вернулась, выяснилось, что Алим заказал нам по куску торта, и десерт уже принесли. Но не прошло и минуты, как Алим вспомнил о важном деле, извинился и смотался.
  - И? – Женева ни в какую не понимала, что во всём этом особенного. Разумеется, странновато убегать от девушки, которую сам же позвал в кафе, но Алим впрямь мог забыть о чём-нибудь.
  - Я доела свой кусок торта и только под конец поняла: он был с ореховой подсыпкой между бисквитными слоями.
  - И? – повторила Женева с ещё большим непониманием.
  - Я заглянула в сумку. Оттуда исчез газовый баллончик, подаренный Ноем.
  - Так, - помотала головой Лерм. – Я ничего не улавливаю. Что за баллончик? И чем тебе не угодила ореховая подсыпка?

38
  Ной отправился на плановый обход, Эллей и Женева временно остались в кабинете одни. Политик вслух раскладывала информацию по полочкам.
  - Будем считать, я разобралась, что к чему. Но это всё так, - Женева потратила секунду на поиск подходящего слова, - коряво. Я хочу сказать: Алим увидел тебя на стройке и подумал, что это никакая не случайность, а ты, допустим, шпионишь за ним. Если ему впрямь есть, что скрывать, он вполне мог занервничать, испугаться, что ты что-то выяснила. Это я могу понять. Могу понять даже то, что он решил избавиться от тебя. Только вот то, как он это сделал, было верхом неуклюжести. – Она улыбнулась подруге. – Конечно, я рада такому его непрофессионализму. Похоже на панически отчаянные меры. – Она сделала глубокий вдох. – Что будем делать, Эли?
  Эллей указательным пальцем поправила чёлку.
  - Эту ночь я проведу здесь. В больнице полно людей, вряд ли кто-то сунется сюда меня убивать. Стоит мне только закричать, и через две секунды в кабинет набежит целая толпа. На всякий случай жалюзи на окнах, как видишь, опущены.
  - Я останусь с тобой.
  - Как же Стефан?
  - Нико со своей девушкой поехал погостить к её родителям и прихватил Стефана с собой. Семья Ани живёт далеко от Леуда, моих чертят не будет пару дней.
  - Наверное, мы должны рассказать Иво.
  - Расскажем. Но я тебе уже сейчас могу изобразить его реакцию. Так и слышу, как он выдыхает: «И что вы от меня хотите? Чтобы я пришил к делу кусок торта? Предъявил человеку обвинение из-за ореховой подсыпки?»
  Скорее всего, так и будет, Эллей это понимала. Но понимала также, что в том нет вины Драговича. При всём желании нельзя будет ничего доказать, тем более что в действительности никакой аллергии на орехи у Моро не бывало отродясь.
  - Не надо так сурово с бедным инспектором.
  - Я не сурова, - пожала плечом Женева, - я объективна.
  Эллей покачала головой. Моро очень любила свою начальницу, но прекрасно видела, что та не безупречна. И порой стоило об этом напоминать, ради блага самой Женевы.
  - Ты придирчива, - по возможности мягко проговорила секретарь. – У тебя привычка выискивать в людях недостатки, которыми ты потом попрекаешь. Нева, я понимаю, что это неспроста, что ты не раз обожглась. Но ведь не каждый человек заслуживает того, чтоб его плохие черты рассматривали под микроскопом.
  Женева немного повернув голову вбок.
  - Не сердись, - тише произнесла Моро. – Но взять того же инспектора, который тебе нравится, и которому явно нравишься ты, и при этом вы не встречаетесь уже три недели, а только перезваниваетесь. Наверняка ему не по себе от твоего вечного ёрничества.
  - Да Иво сам тот ещё ёрник, - пробурчала брюнетка, бездумно подёргивая уголок поясного футляра. – У нас обоих много времени отнимает работа. – Женева тоже очень любила Эллей, однако Лерм попросту была не из тех людей, кто покорно принимает критику, даже объективную. Особенно объективную. – Хотя я не буду придумывать оправдания за себя и за него. Не хочет со мной встречаться – ну и дьявол с ним. Давай я сама буду разбираться в своих отношениях с Иво, а ты для начала разберись с Ноем.
  Эллей хлопнула добротно накрашенными ресницами.
  - Нам с Ноем не в чем разбираться, - твёрдо сказала Моро. Она по жизни предпочитала избегать конфликтов, но никогда не прогибалась под собеседника.
  - Замечательно. Тогда предлагаю поговорить о чём-нибудь другом.
  - Поддерживаю.
  Это не была ссора. Женева и Эллей хорошо знали, что ни одна из них не хочет обидеть другую. Лерм сознавала: подруга искренне за неё волнуется и желает добра. Моро, в свою очередь,  не могла, да и не хотела переделывать несостоявшуюся золовку. Да, доверие Женевы трудно  заслужить (уж это-то секретарь постигла на собственном опыте: хоть спортсменка сама предложила Эллей работу, новая помощница довольно долго была объектом весьма пристального наблюдения начальницы), но оно того стоит.
  В конце концов, обе они понимали, что необходимо ценить людей, которые, несмотря ни на что, скажут тебе правду в глаза.

39
  Разглашение информации о пациентах посторонним противоречит правилам медицины. Однако, во-первых, формально Женева не была Маркусу посторонней, во-вторых, она попросту довела Калема. Вышла из кабинета и подловила врача, чтоб поговорить наедине.
  - Ной, колись: от чего мой бывший благоверный лечится уже двадцать лет? Это заразно? Он же заходил ко мне в квартиру, общался с детьми.
  И внезапно Лерм обнаружила на лице медика то выражение, которое многие политики мечтают и тщетно пытаются освоить. Холодное негодование вперемешку с безмолвным осуждением, отчётливо дающее понять оппоненту, что ни черта он в этой жизни не смыслит, а потому лучше бы вовсе молчал.
  - Ты вообще ничего не знаешь? - не то лишний раз уточнил, не то лишь опять подивился врач.
  - Мы уже выяснили это там, у коридора, - напомнила брюнетка. – Не томи, что за страшная тайна у Мирека?
  Ной ухмыльнулся, прицокнув языком.
  - Ты даже не знаешь, что Мирек не его настоящая фамилия?
  - Теперь знаю. - Факт спортсменку не поразил. Актёры часто берут псевдонимы. Естественно, она поискала кое-какую информацию о Маркусе сразу после «помолвки», но не зашла дальше Всемирной паутины. По Интернету гуляла красивая история о том, что Мирек родился на далёком острове где-то близ Африки в семье отчаянной туристки и лихого моряка. Чем пышнее бред, тем обычнее и банальнее истина, скрывающаяся за ним, рассудила Женева.
  - Его настоящая фамилия – Обренок, и он в этой больнице стал завсегдатаем, ещё когда я учился в школе. Маркус приходит сюда регулярно, иногда каждый день целыми месяцами. Здесь лежит его мать.
  Нечто противное шевельнулось где-то под желудком Женевы. Ироничная ухмылка растаяла.
  - Что с ней?
  - Двадцать с лишним лет не приходит в сознание.
  - Кома?
  - Безнадёжный случай. Чаще всего при коме есть хотя бы теоретическая вероятность, что человек очнётся. В случае с Дорой шансов нет вообще. Организм живёт, но мозг не подлежит восстановлению. - Ной с горечью подумал, насколько сухо и технологично звучат его слова. – У Доры обнаружился рассеянный склероз. Слышала о таком? Болезнь можно замедлить, вылечить нельзя. Порой лекарства и процедуры дают очень хороший эффект, но матери Маркуса не повезло. Болезнь прогрессировала несколько лет, в итоге Дора не выдержала и попыталась покончить с собой. Её удалось реанимировать, буквально в последние секунды, но чересчур поздно, мозг слишком долго не получал кислорода. Вот и вся история.
  - Не весёлая, - по инерции попыталась съязвить Лерм. Она вспомнила,  что у актёра нет ни братьев, ни сестёр. – А отец Маркуса или кто-нибудь ещё из родни тоже приходят сюда?
  - Насколько я понимаю, Маркус – безотцовщина и на других близких родственников не богат. У него была только мама. – Ной помолчал, сверля Женеву взглядом. – И он лет с восьми или девяти смотрел, как она медленно умирает, как её тело постепенно отказывает ей, часть за частью, функция за функцией. Он же и нашёл её после попытки суицида. – Опять скупые, протокольные термины. – Представляешь, что это такое – в тринадцать лет прийти домой и увидеть маму, которая вскрыла себе вены, причём ножницами, потому что ни до чего более подходящего не смогла дотянуться?
  Брюнетка прикрыла губы кончиками пальцев.
  Ной решил вконец добить собеседницу:
  - Дора была преподавателем в университете, специализировалась на античной культуре. Маркус часто читает ей что-нибудь из мифов или трагедий, вслух. Наверное, он сам давно не верит, что она его слышит, но ему так легче. Он в этой больнице с детства, Женева. Начал приходить сюда задолго до того, как стал Маркусом Миреком, поэтому сейчас никто из персонала не обращает внимания на его «звёздность», а посторонние не узнают.
  Лерм крепко сжала губы и веки, дёрнула подбородком и негромко спросила:
  - Тебе когда-нибудь хотелось самому себе надавать по макушке за собственные слова?
  - Нет, но Эли это чувство должно быть знакомо, можешь поговорить с ней. – Ной возвратился в гущу больничной жизни, так и не посетив свой кабинет.
  «Он впрямь не забыл обиду, - подумала Женева, провожая взглядом быстро удаляющуюся фигуру врача. – Эли была права. И не только в этом».

40
  Женева тихонько постучала в палату. Ответа не последовало. Поразмыслив секунду-другую, брюнетка приоткрыла дверь и скользнула за порог. Внутри было светло, с вечерне-ночной темнотой самозабвенно боролись два настенных светильника.
  Женщина на кровати была, как показалось Женеве, обмотана всевозможными проводками или чем-то в этом роде; одни крепились к аппаратуре, расставленной по обе стороны от постели, другие тянулись к подобиям капельницы. Минимум два аппарата издавали тихое, размеренное пиканье. По лицу пациентки, нездорово светлому и жутко безмятежному, трудно было определить, сколько ей лет; Женеве подумалось, что не больше шестидесяти. Костлявые морщинистые руки, вытянутые вдоль тела, покоились поверх белого одеяла, и почему-то от этого спортсменке стало не по себе ещё больше. Словно пожилая женщина вот-вот потянется, зевнёт и встанет.
  Напротив окна, в полутора метрах от кровати, стояла кушетка. Человек, расположившийся там, полулежал-полусидел, привалившись к мягкому изголовью. Обыкновенная одежда, на левом запястье часы с потёртым ремешком. На лице видны морщинки. Глаза закрыты, очки для чтения забавно покосились и съехали к кончику носа, опущенная на колени рука сжимает книгу, надпись на обложке которой гласит: «Софокл. Трагедии».
  Несколько минут Женева изучала спящего Маркуса. Человек как человек. Какое же счастье, что она не говорила ему вслух и половины всего, что о нём думала! Сейчас было стыдно. Вопреки сфере своей деятельности, Лерм не распрощалась с совестью. Сейчас хотелось взять и извиниться, просто извиниться, искренне перед Мире… Обреноком. Если б Женева только знала раньше… Она не стала бы изображать любовь к Маркусу. Быть с кем-то из жалости или только из благодарности – дурная затея, сама себя потом возненавидишь, это Женева сознавала твёрдо. Она бы на такое не пошла ни за что и никогда, при всём уважении и сочувствии. Но она могла бы вести себя мягче.
  А ведь и с Иво Женева ведёт себя не многим лучше. Иронизирует напоказ, заранее демонстрируя, что если у них ничего не получится, она прекрасно это переживёт. Неудивительно, что у Драговича есть неясное опасение.
  У Вселенной определённо имеется чувство юмора, притом злобненькое. Это ж надо, настойчиво подкидывать Женеве придурка за придурком, а на тридцать девятом году жизни Лерм преподнести сразу двух, как оказалось, порядочных мужчин. Типа, на тебе, теперь ещё и с выбором мучайся. Правда, с проблемой выбора Вселенная запоздала – Женева уже решила, кто ей по-настоящему нравится.
  Маркус пошевелился, близость очков к кончику носа стала катастрофической. Женева подошла, осторожно сняла очки и положила их на кушетку подальше от владельца, чтоб он, когда очнётся, успел заметить их, а не раздавил в полудрёме.
  Бесцельно постояв пару минут, Женева глубоко вздохнула и покинула палату.
  Актёр плотнее сомкнул веки, затем распахнул, рассеянно огляделся. Увидел свои очки, подумал, что сам убрал их. Мужчина потёр глаза, приподнял книгу. Вспомнил, что дочитал одну из трагедий до конца, и постановил, что на сегодня хватит.
  Маркус Мирек появился на свет лишь девятнадцать лет назад. До этого был Маркус Обренок, ничем не примечательный паренёк. Неказистый, нескладный, низенький, гораздо мельче большинства сверстников, даже девочек. Единственное, что у Маркуса было крупным, это голова, и особенно большой и увесистой она казалась на фоне узких плеч. Другие ребята обзывали его головастиком. Незаурядным умом Обренок похвалиться не мог. Не то чтобы был дураком, однако далеко не всегда понимал юмор окружающих, запросто мог принять шутку за правду; если пробовал пошутить сам, всегда получалось невпопад.  Друзей не водилось. Добрые люди не воспринимали Маркуса всерьёз, а те, кто позлее, отыгрывались на нём. Не били, просто вечно насмехались; сами-то они считали, что остроумно подшучивают. Со временем Маркус научился особенно не расстраиваться из-за этого. К тому же, один друг у него всё-таки имелся – мама.
  После того, как Дора… заснула, Маркуса отправили в детский дом. Оттуда парень убегал с завидным постоянством, при каждом удобном случае. В конце концов, руководство учреждения плюнуло и сказало: живи, как хочешь, только периодически приходи и отмечайся, тогда мы больше не будем посылать за тобой полицию.
  Обренок крутился, как мог. Перебивался случайными заработками, спал и жил, где придётся. Только одно было постоянным – визиты в больницу. Ради мамы он не бросил учёбу, хоть и сменил прежнюю школу на вечернюю.
  Маркус не уловил, когда же он успел вытянуться в высоту, но в семнадцать лет сообразил, что существенная часть окружающих теперь смотрит на него снизу вверх. А когда миновал наплыв подростковых прыщей, Маркусу вдруг благосклонно заулыбались незнакомые девушки.
  Под прицел видеокамер он попал ненароком. Без всякой задней мысли шатался у кленовой аллеи, в которой проходили съемки рекламы. Режиссёр случайно бросил взгляд в сторону, увидел Маркуса и сказал: «О!»
  Наверняка бывшие школьные знакомые, когда видят по телевизору или на киноэкране «блистательного Маркуса Мирека», даже не подозревают, что это - «головастик» Обренок.
  Знаменитость зевнула, отложила книгу и потянулась к своему пакету, где лежали кое-какие бумаги. Заявление о приёме на вечерне-заочное отделение одного из Леудских колледжей. На самом деле, Маркус давно подумывал о том, чтобы получить профессиональное образование, далёкое от актёрства, но постоянно не хватало времени. Актёра подстегнули прощальные слова одной знакомой в минувшем месяце. Впрямь, вдруг подходящий момент наступит только тогда, когда будет уже поздно?
  Таким образом, оба – и Маркус, и Женева – из своего непродолжительного знакомства извлекли для себя пользу.

41
  Следующий день прошёл суетливо, но бестолково. Иво, философски возведя очи долу, отправился-таки пообщаться с Алимом Румелем, но того не оказалось ни дома, ни на работе, ни у отца. Златан, по его собственным словам, был удивлён, что сын устроил прогул без предупреждения. Однако старший предприниматель не видел в этом ничего настораживающего, ведь Алим – взрослый мужчина, и вместе с тем ещё молодой, а молодости свойственны маленькие глупости; наверняка отпрыск вернётся к вечеру, ну или через пару дней; кто знает, может, у него появилась новая девушка. Либо Златан правда не был в курсе происходящего и потому не волновался, либо притворялся воистину шедеврально.
  - Не хочешь уехать? – предложил Ной бывшей девушке.
  - Куда, например?
  - Хотя бы к матери.
  Эллей усмехнулась.
  - Да, это очень логично. Из многолюдного города умотать в маленькую деревню, где расстояние от дома до дома не меньше ста метров, и если предполагаемый убийца нападёт, орать можно в своё удовольствие, и никто не услышит.
  - Насколько я помню, у Евы в коттедже всегда было полно народу. Дела ухудшились?
  - Нет, мама по-прежнему успешно сдаёт отдыхающим все двадцать комнат, но отдыхающие же не сидят там безвылазно. Я, кстати, тоже не хочу запирать себя в четырёх стенах. И ещё меньше хочу привести убийцу в мамин дом, если Алим впрямь убийца и если он сумеет меня выследить. – Эллей выдохнула через нос. – Женева вчера правильно сказала: это всё коряво, как-то неестественно.
  - Коряво, не коряво, а одной тебе оставаться нельзя, - твёрдо заявил Калем. – Особенно ночью.
  - Я живу в многоэтажном доме, - с лёгкой иронией напомнила светловолосая. - Подо мной семь этажей, надо мной ещё четыре. Вряд ли Алим залезет в окно, разве что он бывалый альпинист. Дверь крепкая, вдобавок, Иво обещал на ночь прислать двух охранников, из стажёров. Он, по-моему, на всё готов, чтоб ещё больше понравиться Женеве, особенно после того, как она его сегодня утром пригласила на завтрак.
  - Я рад за Женеву и за Драговича, - бегло промолвил врач, - но на твоём месте лучше бы подсуетился.
  - Предлагаешь мне прикупить дробовик для самообороны?
  - Кстати, неплохая мысль, но я собирался предложить тебе пожить у меня хотя бы несколько дней. Твой адрес Румель, возможно, уже знает, мой – навряд ли.

42
  Поспешим разочаровать тех, кто подумал, будто ночью в квартире Ноя, где нашла приют и Эллей, сложилась романтическая обстановка. Романтики не могло быть уже потому, что помимо бывших влюблённых здесь присутствовали обещанные Драговичем охранники – Эрих и Константин, ребята совсем молодые, не старше двадцати пяти лет, но крепкие и жаждущие хорошо себя показать на задании. Оба стажёра расположились в гостиной, Ной остался в своей спальне, Эллей была выделана комната для гостей.
  По всем законам романтики Моро посреди ночи должно было приспичить прийти в комнату к Калему (ну или наоборот), однако на деле светловолосая предпочла прокрасться в кухню. То есть, не совсем предпочла, это случилось помимо воли, которая с утра заставляла молодую женщину жить на одном кефире и яблоках, ведь именно сегодня у Эллей по плану был разгрузочный день. По пути секретарь убеждала себя, что идёт к холодильнику именно за кефиром или за фруктами, которые привезла с собой.
  Константин и Эрих безмятежно спали, один на диване, другой в кресле. Эллей проскочила мимо них и вскоре стояла перед холодильником Калема. На одной из залившихся светом полок строго белели пакеты с молочной продукцией. А сбоку кокетливо выглядывали кусок пирога и расписная кастрюлька, в которой, насколько Эллей знала Ноя, не могло быть ничего радикально низкокалорийного.
  Заурчавший желудок подстрекал к воровству чужих продуктов, совесть и остатки воли направляли внимание на кефир и зелёные яблоки. Эллей прерывисто, мученически наполовину вздохнула, наполовину застонала.
  - Не терзайся ты так, возьми и съешь.
  Секретарь вздрогнула, глухо вскрикнула, прикрыла рот руками, захлопнула дверцу ногой – и всё это одновременно.
  - Ной! Как ты меня напугал!
  - Прости, я не специально.
  - Не специально! Подкрался в темноте к девушке, которая боится, что её попытаются убить.
  Ожила лампочка под куполом люстры на потолке. Свет включил примчавшийся на шум Константин.
  - Вы тут в порядке? – осведомился не забывший прихватить пистолет стажёр, оглядывая кухню на предмет наличия киллера.
  - Никаких проблем, - успокоил врач, - Эли просто устроила ночной набег на мой холодильник. Нажми на выключатель, когда будешь уходить, а то она стесняется есть по ночам при свете.
  Через секунду кухня опять окунулась в полумрак, Константин возвратился к покинутому дивану.
  - Я всего лишь хотела съесть яблоко, - немного уязвлено произнесла Моро.
  - Я так и подумал. – Ной посмотрел на электронные часы возле хлебницы. – Первый час ночи, самое время закусить яблочком или огурчиком. – Смуглолицый улыбнулся. Для него это было не в новинку. Эли время от времени ударялась в какую-нибудь диету и вскоре после этого срывалась, преимущественно по ночам, а утром начинала заново. Обычно сие длилось недолго, но, что удивительно, Эли всегда была уверена, что «в этот раз» точно продержится. Надо же, что-то в жизни действительно не меняется. – Пирог, между прочим, с шоколадным кремом.
  - Но-о-ой, - прохныкала Моро, - что ты со мной делаешь?
  - Я же не заставляю, - невинно заметил медик, - я только осведомляю. И предлагаю. Съешь кусок, иначе не сможешь заснуть, ведь сама знаешь.
  - Будь ты проклят, Ной Калем, - весело выдохнула Эллей, открыла холодильник и вытащила предмет разговора. – Составишь компанию?
  - Что-то сомневаюсь, что мне что-нибудь останется. Э! – Получив шуточный удар по плечу, врач стал серьёзнее, совсем чуть-чуть и совсем ненадолго. – Я не хочу, правда. Пойду к себе, не буду тебя смущать.
  - Смущать? – удивилась Эллей. После всего, что между ними было когда-то, Ной вряд ли мог смутить чем-либо, будь то присутствие при её полуночной трапезе или внешний вид. Сейчас одежда врача сводилась к одному-единственному предмету нижнего белья. – О, я попытаюсь держать себя в руках, хотя, конечно, будет трудно, ведь твои красные семейные трусы в белый цветочек – венец моих эротических фантазий.
  - Это не цветочки, - врач опустил голову, приглядываясь к узору на ткани, - это… закорючки. – Он вновь взглянул на гостью. – Но спасибо за комплемент. В свою очередь обещаю не соблазняться твоей растянутой футболкой до колена.
  - Она не растянутая, она большого размера, в такой удобнее спать. Или ты хотел, чтоб я в твоей квартире на ночь надела шёлковую ночнушку?
  - Что за вопрос? Само собой! И обязательно кружевное бельё в придачу.
  - Теперь мне страшно находиться с тобой под одной крышей.
  - У тебя же есть два охранника.
  - Верно, но на всякий пожарный я вооружусь чем-нибудь подручным.
  - В случае чего затыкаешь меня вусмерть пилочкой для ногтей?
  - А это идея.
  - Пойду-ка я снова спать, пока невзначай не подсказал тебе чего-нибудь ещё.
  - Спокойной ночи.
  - Приятного аппетита.

43
  Ной больше не мог сидеть и ждать. Он накинул рубашку, надел уличную обувь и вышел из квартиры.
  Благодаря фонарям и электрическим вывескам темно не было. Врач шёл знакомым маршрутом, не забывая оглядываться по сторонам, всматриваться в лица редких прохожих.
  Ему нужно было пересечь две автодороги, первую он миновал без приключений, на подходе ко второй заметил не совсем толпу, но повышенную концентрацию людей на квадратный метр. Человек десять стояли на тротуаре, перешёптывались, покачивали головами, сочувственно вздыхали.
  - Что тут случилось? – полюбопытствовал Ной, протискиваясь ближе к месту действия.
  Разгадка напросилась сама собой прежде, чем медику успели ответить. На бордюре, отделяющем тротуар от проезжей части, багровело пятно, яркое даже при ночном уличном освещении. Калем невольно поёжился. Он понимал, что такое пятно, скорее всего, могло остаться от удара головой, и вряд ли от этой головы потом много что осталось.
  - Девушку сбила машина, - прошушукал пожилой мужчина по левую сторону от врача, в одной руке державший поводок, к коему прилагалась собака. - Ну, так говорят, сам я не видел, когда подошёл, она уже лежала. Бедная.
  «Действительно, не повезло бедняжке», - подумал Ной.
  - Её уж увезли, - докончил собеседник.
  - Умерла?
  - Как пить дать.
  Ной печально покачал головой и развернулся, чтоб возобновить свой путь. Не было ни намёка на дурное предчувствие. Пока медик краем уха не услышал обрывок разговора двух полицейских. Те стояли у придорожного столба, один заполнял бланк, другой держал в руках женскую сумочку.
  - Документы есть? – спросил первый.
  - Ага. – Второй извлёк на свет то, что, скорее всего, было паспортом, раскрыл и прочёл вслух: - Калем, Катерина.
  «Чушь!» - вот первая мысль Ноя. Либо ошибка, либо не повезло полной тёзке Кати. Кати относилась к правилам дорожного движения с фанатичным благоговением, любила шутить: «Меня раздражает, когда где-нибудь пишут или рассказывают: «…попал под колёса, переходя дорогу в неположенном месте». Если меня когда-нибудь собьёт машина, про меня напишут: «…попала под колёса, переходя дорогу в положенном месте», вот так-то».
  Медленно и одновременно очень быстро до Ноя стало доходить, что рядом действительно пешеходный переход, что попасть в аварию можно и не по своей вине, а лишь по милости водителя, что сумка в руках полицейского кажется знакомой…
  - Калем? – Медик подступил к стражу порядка, одной рукой вцепился в сумку, другой в плечо незнакомца. – Вы сказали, Катерина Калем? – Не дожидаясь ответа, схватил документ. На Ноя посмотрела Кати, с фотографии, над которой сама всегда посмеивалась. – Это ошибка, понимаете? Ошибка. Ошибка!
  - Ной! Ной!
  Кто-то похлопал врача по щеке, медик проснулся. Не в холодном поту, однако тяжело дыша и с полубезумным взглядом, которым тут же была окинута обстановка спальни. Непривычной была только одна деталь, а именно – Эллей рядом с ним на постели. Ну и Эрих с Константином в дверях, но этих двоих Эли мигом отослала обратно в гостиную, и те исчезли до того, как Ной окончательно очнулся.
  Калем плотно сжал, а потом резко разомкнул веки, обозначив полный приход в себя. Мужчина поглядел на светловолосую. Она сидела подле него на постели в позе самурая, излучая настороженность и заботу.
  - Сон? – тихо спросила Моро.
  - Сон, - кивнул врач, делая глубокий вдох. Медик развернулся, поставил ноги на пол и медленно запустил пальцы в недлинные лохмато-волнистые волосы, под конец надавив на виски пястями. Та часть туловища, что обычно находилась под одеждой, сохранила непримечательный светлый цвет, но начиная от ключиц и плеч по направлению соответственно к шее, лицу и к предплечьям, кистям цвет кожи становился всё более и более золотисто-коричневым. Смотрелось интересно. Ной повернул голову в сторону своей бывшей девушки. – Почему ты здесь? Я что, кричал?
  - Бормотал что-то про ошибку, достаточно громко, чтоб было слышно в соседней комнате. Тряс подушку.
  Ной потёр лоб ладонью.
  - Бывает, - промолвила Эллей. Она догадывалась, что привиделось Калему. – У меня тоже случается похожее.
  Врач усмехнулся.
  Они молчали не меньше минуты, этого секретарше хватило, чтоб собраться с духом.
  - Я хочу извиниться. – Она передвинулась ближе к Калему, практически не отрывая коленок от одеяла.
  - Ты это уже делала, - напомнил Ной. Ему тоже не требовалось уточнять, что на уме у Моро. – Я ведь говорил, что всё в порядке, - в голосе мужчины проскользнуло лёгкое раздражение.
  - Лучше бы ты сказал, что продолжаешь злиться и чёрта с два меня извинишь. Ной, я вижу, что ты помнишь те мои слова.
  - Естественно, помню. Простить не значит обзавестись амнезией.
  Эллей прикрыла глаза. Непростой, наверное, будет разговорчик. Но лучше уж ссора, чем противная недоговорённость.
  - Когда я несла тот бред, я на самом деле так не думала. – Эллей опустила взгляд на свои руки, покоящиеся на коленях.
  - Я знаю, - спокойно ухмыльнулся Ной. Ладно, откровенность так откровенность. Он упёрся ладонью в постель и «накренился» в сторону гостьи. – С самого начала знал. Но ты ведь сказала всё то, что сказала, а это, как ни верти, что-нибудь да значит.
  Моро уныло покачала головой и уставилась на левую кисть. В комнату проникал утренний свет, сам по себе пока слабый, но как будто делающий воздух более прозрачным. Ной приметил едва различимые веснушки на лице Эллей, они теперь были куда менее броскими, чем в пору ранней молодости. Конечно, для Калема эти почти невидимые крохотные пятнышки не стали откровением или новостью, но именно сейчас он припомнил, как яростно Элли воевала с ними когда-то.
  Поскольку она упорно молчала, ему пришлось заговорить опять.
  - Я злюсь не из-за твоих тогдашних слов. Я злюсь из-за того, что было потом. На тебя – за то, что ты так ушла, за то, что не вернулась, за то что, в конце концов, не признала свою неправоту – я имею в виду тогда, когда мне это впрямь требовалось. – Ной потеребил ухо, с усмешкой вздохнул. – Ты была самым важным человеком в моей жизни, самым дорогим. И ты хлопнула дверью, предварительно окатив меня грязью. Паршивое ощущение, к твоему сведенью.
  Эллей опустила голову ниже, сжала губы. Но следующие слова Ноя заставили её встрепенуться и с изумлением воззриться на врача.
  - Ещё я злюсь на себя.
  - На себя-то за что? – пробормотала молодая женщина.
  - За то, что позволил себе тогда настолько раскиснуть. Лучше от этого не стало никому.
  Моро хотела заметить, что глупо думать, будто можешь избавиться от расстройства, просто приказав себе не расстраиваться. Но потом испугалась, что это прозвучит примерно как: «Ты ведь должен был страдать».
  - Ты сейчас выговорился? – осторожно поинтересовалась помощница Женевы через некоторое время.
  Ной демонстративно призадумался и вывел:
  - Пожалуй.
  - Как-то коротко.
  - Тебе хотелось большой тирады с битьём посуды?
  - Если тебе бы от этого полегчало, то да.
  - Мне и так полегчало.
  - Правда? – Она посмотрела на него в упор, склонив голову набок. Янтарно-медовые пряди накрыли правое плечо. Мерцание в глазах шоколадного цвета было подрагивающим, почти слёзным, но уступало место удивлению.
  - Ты же не думаешь, что я годами себя накручивал, копил боль, терзания и наживал какую-нибудь психологическую патологию? Да, я порядочно потосковал, но пошёл дальше. Да, мне жаль моих нервных клеток, но у меня есть ещё. Я не собирался и не собираюсь превращать наше с тобой расставание в драму всей своей жизни. Может, я был даже не столько зол, сколько раздражён, не знаю. Но у меня точно нет пунктиков по этому поводу. К тому же, нам с тобой давно уже не двадцать лет.
  - Верно, - задумчиво протянула Эллей, будто говоря в первую очередь с самой собой, - мне уже не двадцать. И это хорошо, потому что в двадцать я была ужасной.
  - Неправда, - сильнее оживился Ной, от раздражительности его не осталось и следа. – Не наговаривай на себя, у тебя были и есть хорошие стороны, и немало.
  - Ты по-прежнему злишься на меня?
  - Теперь нет.
  - Правда?
  - Я когда-нибудь тебе врал?
  Эллей задумалась лишь на полсекунды, но очень глубоко, и пришла к ответу, который и саму её поразил.
  - Нет, никогда.

Погодите, не забыла ли Женева запереть входную квартирную дверь? Подобного за Лерм раньше не водилось, это действие она проделывала сугубо автоматически, потому не всегда могла вспомнить. И тем не менее… Сегодня Женева замыкала четвёрку пришедших. Политик определённо закрыла дверь, но воспользовалась ли замком?..
  Ерунда это, никто за ней не шпионит, банальная игра воображения… И с дверью всё нормально, как всегда. Можно, в конце концов, позволить себе расслабиться?!
  Женщина прикрыла глаза и неспешно отвела голову назад. Губы Иво тут же коснулись шеи брюнетки… Касались снова и снова, с каждым разом настойчивее, горячее. Потом его ладони  скользнули по её животу, по груди, легли на плечи. Затем крепкие пальцы вцепились в горло Женевы.
  К слову, приблизительно в это самое время медсёстры обнаружили Златана, потихоньку возвращавшегося в палату. В ответ на укоры и вопросы мужчина заявил, что хоть и не может похвалиться отменным самочувствием, но пока он в состоянии доковылять до туалета, ни за какие коврижки не станет пользоваться уткой.
  …Удивительно, что Ной, да и Женева с Эллей упустили из вида одну вроде бы логичную вещь. Катерина была очень благоразумной девушкой, и если она знала что-то конкретное и существенное, то не стала бы подобно персонажам большинства детективов хранить таинственное молчание в надежде выяснить всё самостоятельно. Она, как любой нормальный человек, обратилась бы в полицию.

55
(Больше пяти лет назад)
  Иво собрался уходить, он и так засиделся в участке, смена закончилась два с половиной часа назад. Планы нарушил телефонный звонок.
  - Инспектор, - обратился дежурный, занимавшийся первичным приёмом и распределением граждан, - пришла девушка, очень хочет поговорить. Нормальная такая, адекватная. Подробно не объясняет, но, по-моему, у неё действительно что-то важное. Примете?
  Драгович возвёл взгляд к потолку, однако согласился.
  В кабинет зашла брюнетка хрупкого вида. Невысокая, но, по всему видно, энергичная. Выражение растерянности и беспокойство периодически сменялось неловкой улыбкой, девушка допускала, что пришла зря и на самом деле не было никакого преступления.
  - Здравствуйте, - неуверенно произнесла визитёрша. – Извините, что я пришла так поздно, только что освободилась, иду с работы.
  - Добрый вечер, - поприветствовал Иво. Девушка показалась ему приятной. Не красавица, но мила, как раз про таких говорят, что в них есть изюминка. – Присаживайтесь.
  - Спасибо.  – Воспользовавшись предложением, темноволосая вздохнула. Она не знала, с чего начать.
  - Ваше имя? – помог полицейский.
  - Катерина Калем. Я врач-психиатр в нашей психиатрической больнице. И мне кажется, что один из моих пациентов замешан в убийстве.
  - Вот как? – неподдельно заинтересовался шатен. – С чего Вы это взяли?
  - В его разговорах в последнее время стали проскальзывать определённые обрывки. Слова меняются, содержание остаётся прежним. Некоторые детали слишком обыденные, чтобы быть бредом сумасшедшего. – Она закусила верхнюю губу. – Ну, мне так думается. Честно говоря, я не самый опытный в мире специалист.
  - Понимаю. Как зовут Вашего пациента, каково его состояние, о чём он рассказывает?
  - Кир Лешен. У него реально серьёзные проблемы с психикой, необратимые повреждения из-за пьянства. Девять десятых его речи это обычно набор бессмысленных фраз. Короче, состояние не очень. И всё равно меня напрягают некоторые вещи, о которых он говорит. – Тонкими длинными пальцами Катерина нервно разглаживала край своей бордовой юбки по колено, который ни в каком разглаживании не нуждался.
  - И о чём он говорит? – снова подтолкнул Иво нерешительную собеседницу.
  - О смерти девочки. Вы когда-нибудь слышали про Диану Румель?
  Драгович призадумался.
  - Про Румелей слышал точно, по-моему, и про девочку в том числе. А, вспомнил. Вы о пропавшей дочке Златана Румеля?
  - Вот-вот, о ней. – Катерина вздохнула снова. – Аккурат когда она пропала, Лешен работал в доме Румелей, он тогда ещё был приличным агрономом. Или агротехником, простите, я иногда путаю.
  - Сейчас он утверждает, что убил Диану?
  - Нет. С его слов получается, что Диану убил её брат, Алим, никак только не пойму, специально или нет.
  - Алим?
  Алим Румель был знаком Драговичу куда лучше, чем Златан. С Алимом Иво состоял в деловых отношениях. Не совсем законных, но всё-таки деловых. Так уж получилось, что Иво ладил с несколькими ребятами из отдела по борьбе с наркотиками. Работали порознь, но частенько собирались в баре по вечерам, иногда обсуждали профессиональные дела; не все дела, разумеется, но и некоторых было достаточно. Помимо ребят, Иво ладил – и даже очень - с одной из тамошних секретарш, а также дамой, работающей на пропускном пункте. Чтобы иметь доступ к сведеньям о готовящихся операциях, нужно быть солидным начальником; но можно быть и просто закадычным приятелем тех, кому эти операции предстоит выполнять, и тех, кто способен открыть доступ к дополнительным сведеньям. Собранную информацию кое-кто охотно купит. Иво не видел ничего плохого в этой своей подработке, он же никого не заставлял принимать всякую дрянь. Если дурак сидит на наркоте, он создает спрос. Если есть спрос, предложение в любом случае тоже будет, сколько ни лови всяких там торговцев. Так почему бы ему, Драговичу, не исключить бесполезную суету, заодно подправив своё материальное положение? Алим Румель был просто одним из немногочисленных (осторожность превыше жадности) клиентов Иво, охотно плативших за предупреждения.
  - По словам Кира. Он ещё часто бормочет про цитрусовую аллею, у меня такое ощущение, что тело девочки закопали там. – Катерина дёрнула плечами. – Вы только не подумайте, что я сама ку-ку. Я ведь понимаю: это может быть плодом больной фантазии. Но я решила, что лучше прийти и рассказать всё полиции; чем чёрт не шутит.
  - Вы правильно поступили, - утешил Драгович, заинтригованный открывшимися деталями. – Однако в данный момент я не представляю, чем могу помочь. Дайте мне пару дней, я подумаю, что можно сделать.
  - Конечно, - охотно согласилась Катерина. – Большое спасибо, и простите за беспокойство, если что. – Взгляд девушки наткнулся на настенные часы. – Ох, мне давно пора быть дома, муж, наверное, с ума сходит. Я предупредила, что задержусь, но не сказала, что настолько.
  Она ушла, оставив номер своего телефона и домашний адрес. Сразу после этого Иво позвонил Алиму, поинтересовался, действительно ли тот, для полного комплекта, является ещё и сестроубийцей.
  Первые секунд десять у Драговича имелись основания предполагать, что Алима одолел сердечный приступ – звуки в трубке были соответствующими. Когда младший Румель заговорил членораздельно, его голос дрожал:
  - Ты можешь что-нибудь сделать?
  - Ого, так это правда? Ну ты и отморозок, однако, - хмыкнул Иво.
  - Это был несчастный случай! – И с ещё большей дрожью Алим повторил: - Ты можешь что-нибудь сделать?
  - Уже сделал, - безучастно сказал шатен. – Позвонил и предупредил. Ты хоть представляешь, как тебе повезло, что эта девица попала именно ко мне? Постараюсь не дать делу хода, но Калем может пойти к кому-то ещё. На твоём месте я бы собрал вещички и умотал из страны.
  Предложение рациональное, только для Алима невыгодное. Он бы не умер на чужбине с голоду, но на Родине процветал бизнес, притом не один.
  - А если её…. – Алим громко сглотнул, - убрать?.. Совсем убрать?
  - Это будет уже предумышленное убийство, - небрежно поведал Драгович.
  - Я не сам. Может, ты?
  - Я? – усмехнулся инспектор, изумлённый наглостью и трусостью собеседника. – Нашёл идиота. Нет, дружок, мокруха это не моё, ищи кого-нибудь другого.
  - Я не знаю, где искать, - проблеял предприниматель.
  - Твоя проблема.
  - Может, всё-таки возьмёшься?
  - Не беси меня. Скажи спасибо, что я тебя предупредил, и расхлёбывай свою кашу сам. – Драгович собрался положить трубку.
  И положил бы, если б не услышал сумму, которую панически выпалил отчаявшийся Алим.
  …Дело оказалось не таким уж сложным, во всяком случае, с Катериной. Логично было бы отправить на тот свет и Лешена, чтоб не болтал понапрасну, но, на счастье бывалого алкоголика, психиатрическая лечебница имела достойную систему охраны, и Иво наотрез отказался туда лезть.
  Знай тогда Драгович, каким геморроем всё обернётся, ни за что не стал бы участвовать. С Калем прошло гладко, никаких следов, никаких улик; но через несколько лет встал вопрос с актёришкой. Алим снова поднял панику, хотя, на взгляд Иво, опасности не было, Лерм ничего бы не отрыл. Ни полицейский, ни предприниматель не имели понятия, что Лешен говорил актёру про аллею, а Виктору хватило ума в гостях у Румелей не интересоваться, где у них растут цитрусы. Тем не менее, Алим настоял на своём, а Иво теперь был настолько замешан в этой истории, что не мог просто махнуть рукой и самоустраниться.
  Проявлением неисправимой умственной отсталости стала попытка Алима убить Моро. Это ж надо, а! Горе-детективы зашли в тупик, сами почти готовы были отказаться от своей затеи. А придурок-параноик  потрясающе идиотским образом подбросил им готовое признание вины. Тогда-то Драгович и понял, что главную ошибку своей жизни совершил, связавшись с этим кретином, в голову которого могло взбрести ещё очень и очень много глупостей. Нельзя было оставлять Алима в живых. Иво и не оставил. Папенькин сынок помог своему будущему убийце, сам схватился за бутылку с горя и страха. Драговичу осталось лишь допоить Румеля до нужной кондиции, потом увезти в подходящее место и организовать купание.
  Женева полицейскому нравилась всерьёз. Но не было такого серьёза, который Драгович поставил бы выше собственной безопасности. Инспектор поначалу надеялся, что Лерм, а за компанию с ней Моро да Калем, сдастся. Потом надеялся, что они угомонятся, списав все грехи на почившего Алима. Надежды не оправдались: стало ясно, что никто из троих не успокоится, пока не отыщет исполнителя.  Со связями Женевы  кампания рано или поздно увенчалась бы успехом. Скорее, рано. Действовать надо было очень быстро, не оставалось времени даже на то, чтоб подождать, пока Златан Румель выйдет из больницы, дабы свалить на старика вину.

56
  Следовало попросту застрелить сразу, но он что-то увлёкся; а, поймав себя на этом, решил не тянуть больше ни секунды.
  Силы Иво Драговичу не занимать, а шея у Женевы изящная, тонкая…
  С другой стороны, в действительности задушить человека голыми руками не так просто, как представляется некоторым. Есть шанс «удачно» нажать на артерии, тут уж как повезёт. А вряд ли стоит говорить о везении, если твоя жертва напористо извивается несколько секунд, после чего со всей дури тыкает тебе в ногу невесть где взятым карандашом. Карандаш не втыкается в плоть подобно ножу, но и без этого производит на твой организм впечатление. Достаточное для того, чтоб ты инстинктивно содрогнулся и ослабил хватку.
  Женева, наконец, смогла вдохнуть полной грудью и крикнуть – невнятно, зато громко, яростно и, да, испуганно.
  Если козырем Лерм оказался старый карандаш, то козырем Драговича стал пистолет, тоже непонятно где до того припрятанный.
  - Женева, что сл…
  Эллей с Ноем открыли дверь комнаты как раз в тот момент, когда Иво готов был выстрелить в спортсменку. Мишень пришлось экстренно менять, для начала Драгович нацелился на секретаршу. Несложное рассуждение: в первую очередь стоит убрать того, кто ближе к выходу.
  Далее несколько вещей произошли одновременно. Калем оттолкнул Моро. При этом сам оказался на пути пули, не сделавшей скидки за благородство. Выстрела не было слышно, Иво позаботился о глушителе, чтоб соседи не распознали стрельбу раньше времени. Женева, которую Иво до этого ударил так, что она очутилась на полу, пнула обидчика в лодыжку.
  Нижние конечности были самым сильным местом Женевы, в буквальном смысле. Эти ноги привыкли к большим нагрузкам и поддерживались в хорошей форме по сей день. Скольких соперниц они оставили позади, сколько сотен, тысяч километров преодолели в общей сложности! Так что пинок нельзя было назвать неощутимым.
  Эллей онемела от ужаса. Она умела расставлять приоритеты. И как бы ей сейчас ни хотелось броситься к Ною, проверить, жив ли он, помочь, она поняла, что набрасываться надо на Драговича, который пока опустил пистолет. Ей было неимоверно страшно, но она больше боялась умереть без борьбы, чем погибнуть при попытке спастись. В принципе, здравый ход мыслей, но слишком часто в жизни практика портит всю теорию.
  У Моро не было ничего, мало-мальски сошедшего бы за вооружение, да и при наличии чего-нибудь этакого она не представляла бы для Иво серьёзной опасности. А уж без наличия итог схватки был предрешён.
  Когда затылок Эллей встретился с углом шкафа, перед глазами взметнулся целый фейерверк из разноцветных искр и странных сероватых волн. Через секунду буйство красок сменилось полной темнотой и тишиной.
  Ной лежал на полу. Теперь врач знал, что испытывали пациенты, попадавшие к нему из-за огнестрельных ранений. Пуля – маленькая штука, а ощущение такое, будто с размаху вмазался в кирпичную стену. Боль в области ключицы была сильной, но гораздо больше пугало ощущение вытекающей из тебя жизни.
  Не то чтобы медик был без сознания. Не то чтобы он был в сознании. Калем находился в пограничном состоянии. Он силился понять, что творится вокруг, но не получалось сосредоточиться ни на чём; он не мог пошевелить даже пальцем. Где Эллей, что с ней? И, если на то пошло, что вообще происходит, чёрт побери?.. Мутный звон застилал слух, смешивался с мыслями, настойчивее и настойчивее мешал думать. Всё свелось к дыханию – слабому, перебиваемому тихим хрипом.
  Снова остались только Женева и Иво. Женщина уже сидела, а не лежала; прислонялась спиной к кровати; большего спортсменка после такого крепкого удара предпринять не сумела. И всё, что она могла сделать теперь, это смотреть Драговичу в глаза. Иво отвечал таким же прямым, твёрдым взглядом. Прямее и твёрже была лишь его рука, в полной готовности сжимающая пистолет.
  Лерм не чувствовала, что по её щекам сейчас текут слёзы. Слёзы страха, ярости, обиды, отчаяния. Если исключить версию о том, что у Иво спонтанно съехала крыша, остаётся, по сути, одна-единственная причина такого поведения.
  - Это ты, да? – сглотнув, спросила Женева, отмечая, как явно дрожит её голос. – Виктор и Катерина… Это был ты?
  - Ничего личного. – Драгович сам невольно поморщился от избитой фразы, замусоленной во всевозможных фильмах и книжках. – Правда.
  Из тех же фильмов и книжек Иво знал, что роковая ошибка убийцы – начать излагать потенциальной жертве свой дьявольский план или объяснять, какие такие обстоятельства спровоцировали преступление. Поэтому полицейский не намеревался тянуть.
  Женеве говорили, что человек не всегда слышит выстрел, который его убивает, потому что скорость некоторых пуль превышает скорость звука. Что ж, вот и возможность проверить на практике. Ан нет, какая тут возможность, если пистолет-то с глушителем?..
  Выстрела Женева не услышала. В глазах всё померкло, и несколько мгновений она могла видеть лишь своих мальчишек. Не по-настоящему, мысленно. По-настоящему она их не увидит больше никогда.
  Грохот и ругательства. Вот что привело Женеву в себя и заставило осознать, что она вполне жива и, похоже, не ранена.
  В двух шагах от неё Иво с кем-то дрался.
  Самым большим желанием Женевы было разреветься и забиться в угол, но она подавила глупое стремление. Кое-как, опираясь на кровать, женщина поднялась.
  Противником Драговича был мужчина в синей футболке и с короткими светло-каштановыми волосами – почему-то именно эти пункты первым делом бросились в глаза.
  - Маркус? – Женева не поклялась бы, что произнесла имя бывшего жениха вслух, возможно, удивилась про себя.
  Это была не высокотехничная драка с обилием сложных боевых приёмов и трюков. Но со стороны смотрелось убедительно. Противники колошматили друг друга с поистине пугающей силой, и каждый хорошо сносил атаки. Если от полицейского это было ожидаемо, то выносливость актёра явилась сюрпризом.
  Что бы там ни думала Лерм, а мышцы Маркус накачал не силиконом, а фруктами и овощами. В смысле, разгружал вагоны, зарабатывая на жизнь в ранней юности. Да и драться доводилось, вопреки тому, что натура у Обренока была миролюбивая.
  Оружие полицейского валялось в углу, далековато от владельца, который пытался добраться до своего пистолета без внушительного успеха, ибо соперник был категорически против.
  Туалетный столик под напором двух сцепившихся мужчин превратился в набор деталей и осколков, сами дерущиеся оказались на полу более или менее порознь. Вскочили почти одновременно, впрочем, Маркус оказался быстрее. Но это было уже неважно.
  - Иво. – Имя прозвучало из уст Женевы громко, но спокойно, фактически ласково.
  Мужчины повернулись к ней.
  Чего только женщины не хранят у себя в комнате. Косметику, одежду, обувь, журналы, расчески, мази, чулки, колготки, сумочки… Перечислять бессмысленно, предугадать сложно. И нет удивительного в том, что чемпионка по пулевой стрельбе хранит у себя пистолет. Или два. Ну, в данный момент достаточно и одного.
  - Женева, - Иво нескладно улыбнулся, поднял руки, демонстрируя полную безоружность, и мелено выпрямился. Какого лешего Мирек притащился так рано? Он должен был появиться через час! Ладно, ну его, этого кривляку, есть проблемка посерьёзнее. – Женева.
  Он растянул губы шире, невзирая на боль в разбитой губе. Он знал убийц, и понимал, что Женева – не из их числа. Она по природе своей не убийца, вдобавок, не может женщина хладнокровно пристрелить мужчину, который ей дорог, который был с ней, когда она страдала, на плече которого она недавно плакала.
  Маркус не был таким тонким знатоком психологии, как Драгович, и уже собирался произнести речь типа: «Не делай этого, иначе будешь не лучше него». Правда, не произнёс. Ведь Обренок, вообще-то, понятия не имел, что тут делается, он подоспел в последний момент. Да и опасно поучать взбудораженную женщину, когда в руках у неё огнестрельное оружие.
  - Ты не сделаешь этого, - и мягче, и увереннее постановил Иво, вновь становясь очаровательным инспектором, покорившим Женеву лёгким нравом и непринуждённым остроумием. – Ты не такая, ты не убьёшь человека хладнокро…
  Выстрел прервал инспектора на полуслове. И это уже не инспектор, а лишь его тело, к тому же, упавшее на пол.
    Один из основных принципов политики: нужно притворяться умнее, чем ты есть, перед сторонними людьми, глупее, чем ты есть, – перед коллегами и начальством; а главное, никто не должен догадываться, на что ты способен на самом деле.
  - Он убил моего брата. – Женщине показалось, что надо объяснить Маркусу своё поведение. – Он убил моего брата. – Она ступила к тумбочке, на которую затем медленно положила пистолет.
  Интересно, какой реакции Лерм ожидала? «Это всё объясняет, никаких проблем»? Как ни странно, примерно так актёр и отреагировал.
  - Ясно, - дёрганно кивнул он, сидя на корточках подле Ноя. Врач с самого начала привлёк внимание Обренока, да сперва было не до осмотров.
  - Жив? – побелевшими губами пролепетала Женева.
  - Жив. – Маркус набирал номер Скорой помощи по мобильному телефону.
  Женева, оттаяв, вскрикнула:
  - Эли! – и, задев тумбочку и тем самым уронив оружие на пол, кинулась к подруге.
  Эллей лежала с закрытыми глазами, не двигаясь, но дышала равномерно.
  Пока Лерм пробовала привести Моро в чувство, Маркус завершил короткую беседу с оператором «Скорой», перебрался ближе к кровати, поднял с пола пистолет. Посмотрел на Женеву, сейчас сидевшую к нему спиной. И выстрелил.

57
  - Да-а-а-а, - озадаченно протянул судья Корович, просматривая материалы дела. Это был средней комплекции брюнет в возрасте «слегка за сорок», с небольшими, но прозорливыми чёрными глазами. Он нашарил справа от себя чашку кофе, прихлебнул и ещё более глубокомысленно повторил: - Да-а-а. Такое в моей практике впервые.
  - Не только в Вашей, - порадовала Роза, его помощница. – Это первый случай в судебной истории нашей страны, по крайней мере, за последние сто лет. Во всём мире микроскопически мало прецедентов.
  Судья вздохнул, отодвинул бумаги, вновь отпил кофе.
  - Я могу понять, когда двое подозреваемых наперебой обвиняют друг друга, но чтобы наоборот – каждый утверждал, что убийца именно он… Ненормально как-то.
  - Они же не очень давно собирались пожениться, - напомнила Роза.
  - Видел что-то такое в паре газеток, - признал судья. – Только смотрелось не убедительно, вдобавок, потом писали про их расставание.
  - Видать, не всё так просто.
  Судья прикрыл глаза, сделал глубокий вдох.
  - Давай-ка разберём по порядку. И, бога ради, Роза, присядь, не мельтеши перед глазами. Итак. Начнём с жертвы. Иво Драгович, майор, работал в полиции инспектором. Послужной список безупречный. А теперь утверждают, будто майор Драгович убил Виктора Лерма, Катерину Калем и, скорее всего, Алима Румеля. Что с доказательствами?
  Неудивительно, что судья задавал такие вопросы. Роза, как его помощник, ознакомилась с делом вперёд Коровича, и пока знала больше, чем он.
  - Свидетельские показания – в вечер своей смерти Драгович, не считая Лерм и Мирека, пытался убить ещё двух человек, нет оснований не верить их словам, они уважаемые люди.
  - И близкие друзья подозреваемых.
  - В квартире Драговича нашли тайник, инспектор хранил сведенья, к которым у него, по идее, не должно было быть доступа. Он продавал информацию наркоторговцам, это уже проверено. Есть кое-что по смерти Виктора Лерма. По словам его невесты (невесты Виктора, не Драговича), их машину таранил грузовой автомобиль.
  - Неужто в квартирном тайнике инспектора ещё и фуру нашли?
  - Нет. Выяснилось, что два года назад, как раз, когда случилась трагедия, на штраф. стоянке участка, где работал Драгович, находилась фура. Её туда отогнали после небольшой аварии, на время разбирательств. Когда всё разрешилось и фуру вернули хозяину, он возмущался, утверждал, что повреждений стало больше. Дело замяли, но письменная жалоба сохранилась.
  - Так и быть, на данный момент считаем вину Драговича теоретически доказанной.
  - Думаю, через пару дней она будет доказана практически.
  - Положим, Драгович решил убить Женеву Лерм, - Корович, вытянув шею, глянул на документы, освежая в памяти имена, - Эллей Моро и Ноя Калема. Каким образом там оказался Маркус Мирек?.. Который в деле почему-то фигурирует как Маркус Обренок.
  - Обренок – настоящая фамилия, Мирек – творческий псевдоним. Его продюсер очень просил не афишировать для прессы фамилию Обренок.
  - Продюсера-то каким боком приплели?
  - Он сам приплёлся. Настаивает, чтобы на слушаньях Маркуса называли только Миреком, дабы поклонники не запутались.
  - Этому продюсеру кто-нибудь объяснил, что у нас суд, а не реалити-шоу?
  - Пытались, но продюсер считает иначе. И он, к сожалению, в чём-то прав. Пресса, сами знаете, стоит на ушах, за процессом будет следить вся страна.
  - Прямо так вся? Не смеши меня.
  - Существенная часть точно.
  - Ладно, если прессу допустят на заседания, так и быть, не станем портить Миреку-Обреноку карьеру. Хотя это бред – нарабатывать имидж подобным способом.
  - Самому Маркусу его имидж, по-моему, нынче до лампочки. Это продюсер, Георг Брошти, везде лезет. Вы с ним ещё не раз повидаетесь, он шустрый дядька.
  - Оставим продюсера в покое. Как Мирек объясняет своё появление в квартире Лерм?
  - Он получил от Женевы СМС с просьбой прийти в половине десятого. Сама Лерм клянётся, что никакого сообщения не отправляла; но оно сохранилось в её телефоне, и служба оператора связи подтвердила факт отправки-передачи.
  - Либо Лерм врёт, либо сообщение отправил Драгович, незаметно умыкнув телефон. – Судья свёл ладони лодочкой и приставил их к носу. – Если второе, то зачем? Роза, ты сказала, в сообщении была просьба прийти в половине десятого вечера. Во сколько Мирек пришёл по факту?
  - Почти в половине девятого. У него съёмки закончились быстрее обычного, и Маркус решил не тянуть с визитом.
  - И пришёл на час раньше. Неожиданно. - Брюнет пошевелил губами. – Я на месте Драговича позаботился бы о том, чтоб было, на кого повесить тройное убийство. Бывший жених одной из убитых - толковый вариант. Ворвался в квартиру в невменяемом состоянии, начал кричать, потом вдруг вытащил пистолет и застрелил троих, возможно, даже ранил самого инспектора, прежде чем тот в порядке самообороны убил чокнутого с помощью своего служебного оружия. Оно было при Драговиче?
  - Да, только в тот день не использовалось. Видимо, он не успел. В Калема стреляли из левого пистолета со сбитыми номерами.
  - Не удивительно. Что ж. Теоретически мы восстановили большую часть картины. Мирек подходит к квартире, слышит шум, вбегает внутрь (подозрительно, что дверь оказалась не заперта), видит: Драгович собирается стрелять в Женеву. Налетает на Драговича, следует драка. Дальше, насколько я понимаю, показания как раз расходятся.
  - Женева утверждает, что достала свой пистолет и застрелила инспектора, Маркус утверждает, что пистолет попался под руку ему, Миреку, и именно он, Мирек, убил Драговича.
  - Раздули мыльную оперу, - брезгливо фыркнул Корович. – Чьи отпечатки на оружии?
  - Обоих, отпечатки Мирека поверх, но это, в сущности, ни о чём не говорит.
  - Никто не додумался проверить, у кого из этой парочки на руках и одежде остались продукты выстрела?
  - Следы у обоих. Было два выстрела. Одну пулю нашли в голове Драговича, прошла аккурат между глаз, вторую – в подушке на кровати.
  Судья углубился в размышления.
  - Объяснений, конечно, может быть множество, но мне сдаётся, один специально выстрелил, чтоб на нём остались следы. Ты поклонница Мирека?
  - Не то что бы.
  - Хорошо. Значит, не обидишься, если я скажу, что он не похож на того, кто самостоятельно до такого додумается. С другой стороны, внешность бывает обманчива; пуля попала точно между глаз, а Лерм у нас, если не ошибаюсь, стрелок опытный.
  - Первое место на чемпионате Европы тысяча девятьсот девяносто седьмого года в упражнениях МП-5 и второе - в упражнениях ПП-2. Есть и другие награды, её даже звали в Олимпийскую сборную страны. А Мирек брал уроки стрельбы для съёмок в одном из фильмов. Он не мастер спорта, конечно, но, говорят, учился старательно. Правда, Маркус уверяет, что попал Драговичу в самую переносицу чисто случайно.
  - А Женева?
  - А Женева – что, защищаясь, себя не помнила от злости. Оно понятно, Драгович убил её брата, саму её чуть не укокошил.
  Судья пристальнее присмотрелся к помощнице.
  - Ты ведь работала у Лерм несколько лет назад?
  - Секретарём, - подтвердила девушка.
  - По-твоему, - пристальность брюнета возросла, - она могла во всей этой ситуации действительно застрелить человека?
  - Нет, - быстро ответила Роза.
  Судья понял: Роза не считала, что Женева Лерм не способна была так отомстить за брата;  Роза считала, что Женева Лерм заслуживает выгораживания. Тоже пища для размышлений.
  - Не предложить ли им проверку на детекторе лжи? Хотя бы на их реакцию посмотрим.
  - Им уже предлагали следователи, и на реакцию смотрели.
  - И что?
  - Что-что. Он – актёр, она – политик, неужели думаете, по кому-то из них впрямь можно что-то определить? Да ещё оба на нервах. Детекторы не показали ничего вразумительного.
  - Короче говоря, следствие зашло в тупик, - резюмировал Корович.
  - Следователи считают не совсем так, - усмехнулась Роза. – Ведь доподлинно известно, что убийца – один из этих двоих.
  - А кого именно наказывать, решать предоставили суду. Удружили.

58
  Это была не первая и даже не вторая очная ставка Маркуса и Женевы. Нынешнюю, по-видимому, проводили специально для Коровича, чтоб он лично оценил ситуацию, заодно и пообщался с обвиняемыми.
  Обстановка соответствовала процедуре: комната с голыми стенами, посредине небольшой стол, за который друг напротив друга поместили актёра и спортсменку. Этим двоим не разрешалось видеться наедине, встречались они только во время подобных мероприятий. Дознаватель расхаживал вокруг стола, в уголке сидел сотрудник, записывающий показания, а Корович скромно пристроился неподалёку от двери.
  Ни спортсменка, ни актёр не производили впечатления великомучеников, но и радостными, конечно, тоже не выглядели.
  - Давайте сэкономим друг другу время, - бодро предложил Корович, оставаясь на своём месте.
  Его слова отражали девиз всего юполийского правосудия и некоторых других систем этой страны. Здесь не принято затягивать дела и рассматривать их годами, особенно, если обвиняемые признают свою вину. А в данном случае вину признают аж сразу два подозреваемых. Тем более нет причин откладывать вынесение решения, особенно с учётом того, что у судьи на следующей неделе отпуск, и путёвка в Турцию уже куплена.
  - Я не первую неделю пытаюсь сэкономить время всем вам, - Женева села полубоком, оказавшись лицом к судье. Она, как и Маркус, была одета не в тюремную форму. Тех, по чьему делу следствие ещё ведётся, содержат в более мягких условиях, по возможности предоставляют хоть и малюсенькие, но одиночные камеры, разрешают родным и близким приносить вещи, гостинцы. Официально следствие закончилось только сегодня утром, Лерм и Обренока пока не успели переправить из крыла для подследственных в крыло для обвиняемых. – Иво Драговича убила я. Я!
  - Я сто раз сказал, что это был я, - произнёс Маркус, ни на кого конкретно не глядя. – Могу сказать сто первый.
  - Маркус! – прошипела Женева. Шипела на актёра она тоже далеко не впервые, но он всегда оставался не просто спокойным, а безмятежным.
  - Женева, - невозмутимо вымолвил Обренок, будто отвечая на вежливое обращение где-нибудь на светском приёме.
  - Не верьте ему, - брюнетка опять повернулась к Коровичу. – Он и мухи не обидит. Во всяком случае, паука – точно.
  Корович переводил взгляд с одного обвиняемого на другого, ясно представляя себе, как проходили предыдущие допросы и очные ставки: Лерм твердила своё, Мирек своё, Лерм злилась, Мирек оставался спокоен, Лерм злилась ещё больше. Кто из них лжёт?
  - В моём понимании экономить время не значит выслушивать от вас одно и то же. Я собираюсь максимально коротко и ясно объяснить вам положение дел, а дальше думайте сами. Не мните, будто суду помешает вынести решение тот факт, что вину на себя берёте вы оба. Единственное, чего вы этим добьётесь, это два-три года поверх основного наказания, вам добавят срок за попытку ввести суд в заблуждение. – Он сделал пресекающий жест, едва Женева вновь открыла рот. – Я не закончил, попрошу меня не перебивать. Мы знаем, что речь идёт об обороне, - это предназначалось Маркусу, - и самообороне, - это Женеве. – Но оборона или самозащита не повод лишать человека жизни. Повторю то, что вам сотню раз говорили раньше: вас будут обвинять в превышении пределов необходимой обороны, за что могут посадить на три–тире-семь лет, если не больше. Не забудьте про дополнительный срок за заведомую ложь, неважно, какого она характера.
  Он впрямь не сказал ничего нового. Превышение пределов необходимой самообороны – серьёзное обвинение. В случае с Женевой оно становилось ещё серьёзнее. Никто не поверит, что чемпионка Европы по пулевой стрельбе попала противнику прямиком промеж глаз нечаянно, а если и поверит, то будет неправ. Это уже не просто какое-то там превышение, это чистой воды убийство. Маркус ещё смог бы выкрутиться, он далеко не так силён в стрельбе, у него не было прямого личного мотива намеренно отправлять Драговича на тот свет; но и Обренока по головке не погладят, если докажут обвинение, то засадят актёра за решётку по всей строгости закона.
  - Я не лгу, - простонала Женева, плавно уронив голову на руки. – Я убила Драговича.
  - Она этого не делала. Это я.
  - Маркус!
  - Женева.
  Зачем он это делает? Что упало Обреноку на голову? С чего бы успешному актёру ставить под угрозу карьеру, общественное положение, связи, заработок? Страстно влюблён в Женеву? Да нет, не похоже. Хочет взвинтить свой рейтинг до небес, а в последний момент отвертеться от обвинений и остаться в выигрыше? Даже Маркус не настолько глуп, чтоб так рисковать; Брошти и подавно подобного бы не допустил.
  Лерм вконец запуталась, давно. В том, что очередной объёкт её симпатии оказался большей сволочью, чем все остальные, вместе взятые, хотя бы прослеживалась стандартная для Женевы вселенская логика. Но в том, что другой мужчина, с которым спортсменка и близка-то не была, которого едва знала, вдруг захотел выгородить её, не побоявшись пожертвовать собственной свободной, логики не усматривалось вообще.
  Когда Маркус выстрелил, Женева находилась в таком состоянии, что ничего не услышала, только отметила потом, что откуда-то вокруг появились перья, медленно оседающие на пол. Женщина была в тумане полузабытья, пыталась растолкать Эллей, пока Маркус занимался Ноем. Приехала «Скорая», забрала и Моро, и Калема. Женева вышла на улицу вслед за медиками, вызнавая, будет ли с друзьями всё в порядке.
  Не успела уехать карета Скорой помощи, как прибыла полиция. Один из полицейских пытался что-то выспросить у Лерм, но она попросту не понимала смысла его слов, будто ударявшихся о невидимую преграду. Руки у Женевы тряслись, губы дрожали. «Оставьте её в покое, - кое-как добрался до сознания голос Маркуса, обращённый, впрочем,  не к Женеве, а к полицейскому. – Неужели не видите, она сама не своя. Спрашивайте пока у меня». Лерм ощутила благодарность.
  Женщину усадили на скамейку возле подъезда, и какое-то время (какое именно, политик не смогла бы определить) брюнетка сидела почти без движения, видя всё, что происходит вокруг, но не анализируя. Потом взгляд зацепился за Обренока, которого полицейские вели к своей машине, вели не столько вежливо, сколько опасливо, да ещё наручники на него надели. Обычное непонимание выгнало из головы прочий туман.
  Она вскочила, протиснувшись сквозь толпу зевак, подбежала к полицейскому, открывшему дверцу и собравшемуся затолкать Маркуса на заднее сидение. «Что вы делаете?» «Госпожа Лерм, Вам стоит отдохнуть, Вы столько пережили, - принялся увещевать другой полицейский. – Мы попросим нашу сотрудницу остаться с Вами, а как только Вы придёте в себя…» «Я уже в себе, и я спросила, что происходит». «Всё нормально, Женева, - слегка улыбнулся ей Маркус. У него был удивительно спокойный взгляд. – Я всё им рассказал, они знают, что это я убил того парня. Иди домой, отдохни». Глаза спортсменки, принявшие форму и размер блюдец, едва не вылезли из орбит. Шире них стали только глаза полицейских, когда Женева объявила, что Маркус бредит и Драговича застрелила она, а Обренок стал уверять, что это у Женевы разум временно помутился от шока. Никто из стражей порядка раньше не сталкивался с подобной ситуацией.
  Спортсменка не жаждала загреметь в тюрьму. Женщина боялась, наверное, как никогда. Как это отразится на Нико и Стефане? Каково ей самой придётся за решёткой? Сколько лет будет вычеркнуто из жизни?.. Но допустить, чтоб вместо неё лишился свободы кто-то другой, пострадал за то, что сделала она? Нет, увольте, она не до такой степени политик. Женева далеко не ангел, да что там, теперь и руки в крови. Но есть вещи, через которые Лерм не переступит ни при каких обстоятельствах.
  - Прекратите этот детский сад, - не повышая голоса, потребовал Корович. – Суд пройдёт через четыре дня, в пятницу. Приговор вынесут в этот же день, вам понятно? Здесь не из-за чего растягивать процесс на несколько заседаний, всё предельно ясно: если не скажете, кто из вас настоящий виновник, наказание получите оба. Подчеркиваю: наказание вам не разделят на двоих. Если каждый будет продолжать утверждать, что именно он убил Драговича, то каждого и осудят, как убийцу, с учётом обстоятельств. У вас меньше четырёх суток, чтобы хорошенько подумать. – Корович устало вздохнул. – Скажите, вы хотя бы раскаиваетесь в том, что совершили?
  Маркус и Женева ответили одновременно. Он – сокрушённо, она – холодно, без лишних эмоций, понимая, что притворяться незачем.
  - Да.
  - Нет.

59
  - О чём тут думать? – искренне не понимала Женева. Сегодня их не успели определить в другое тюремное крыло, в прежнем оставлять тоже не стали; сунули в камеры предварительного заключения, куда обычно попадали мелкие уличные хулиганы. Камер было несколько, Обренок и Лерм оказались по соседству, разделяла их только стенка. Видеть друг друга они не могли, зато слышали прекрасно. - Прекрати валять дурака, из-за твоего непрошеного благородства нам обоим будет хуже!
  Здесь было темновато и, если не считать голосов брюнетки и шатена, тихо. Впрочем, Женева надеялась, что где-нибудь поблизости сидят и подслушивают полицейские. Маркусу такая мысль в голову не приходила.
  - Не будет, если ты перестанешь артачиться.
  - Я артачусь? Я артачусь?! Это ты решил стать добровольным мучеником. – Она встала к самой стене, чтобы быть максимально близко к собеседнику. Перешла почти на шёпот. - Объясни, зачем? Я правда не понимаю. И это меня с ума сводит!
  Маркус ответил с заминкой. Если можно назвать ответом вопрос на вопрос.
- Какая разница? – Мужчина тоже заговорил тише.
Вся обстановка вокруг вдруг показалась Женеве отвратительно тихой и безжизненной.
  - Просто скажи, что это я, - продолжил тем временем Маркус. – Иначе тебе придётся хуже, чем мне. Тебя признают виновной - ты потеряешь работу, даже если срок будет условным.
  - Не велика потеря. Нашу службу всё равно скоро сократят за ненадобностью. Проект себя не оправдал.
  - Тебя попрут из политики. И с детьми больше работать не пустят.
  - Займусь бизнесом. Каким-нибудь. Можно подумать, твоя актёрская карьера не пострадает.
  - А чёрт её знает. Зрители иногда такие странные, не угадаешь, что им понравится. – Он усмехнулся. – Но ты, наверное, права. Георг со мной уже распрощался.
  - То есть?
  - Приходил на днях. Сначала уговаривал меня отказаться от своих слов, потом отступился и великодушно разрешил позвонить ему, когда я выйду из тюрьмы. «Посмотрим, - сказал он, - возможно, мы сумеем на этом сыграть. Но не вспоминай обо мне, пока ты за решёткой. Кстати, если на суде будут журналисты, попроси надеть на тебя наручники. Это будет смотреться эпично: ты стоишь - правильный, высокий, гордый, в наручниках, страдаешь за честность или за любовь. Главное, не сутулься и не забудь сурово сжимать губы».
  Сволочь! Он на Маркусе такие деньги зашибал, а как только случилась беда и Миреку потребовалась настоящая поддержка, Брошти элегантно юркнул в кусты! Женева хотела гневно озвучить эти свои мысли, а потом сообразила: у Маркуса, по сути, никого кроме Георга, скорее всего, и нету.
  - Ты как? – спросила женщина в итоге.
  - Нормально. - Актёр засунул руки в карманы штанов и прислонился к стене затылком. Глядел в потолок, безнадёжно ухмылялся. – Я всегда понимал, чего можно ожидать от Георга, чего нельзя. Он не лучше и не хуже большинства его коллег. Я для него, - Обренок пошарил в своём словарном запасе в поисках годящегося сравнения, - ну, наверное, что-то типа хорошего скакуна. Конь на ногах, участвует в скачках и приносит доход – отлично. Сломал ногу или заболел – очень жаль, но такова жизнь, проще пристрелить, чем тратить время и деньги на лечение.
  - Извини, конечно, но в вашем случае коня даже не пристрелили, а просто развернулись и ушли.
  - Я рад, что в меня не стреляли.
  Тема стрельбы вернула заключённых к сути их основной проблемы.
  - Пожалуйста, прекрати свой спектакль, - взмолилась Женева. – Мы не в кино, тут не будет хэппи-энда, сколько ни благородничай.
  - Чего ты привязалась к этому благородству? – фыркнул актёр. – Успокойся, не благородничаю я.
  - Тогда что ты делаешь? – Ответа не последовало. – Маркус. – Молчание. – Маркус!
  Мужчина сделал глубокий вдох. Женева почувствовала, что актёр на мгновение улыбнулся.
  - Может, хочу, наконец, отдохнуть. Ото всех. Последние лет двадцать ко мне постоянно лезут, всем от меня чего-то надо, все от меня чего-то хотят. Да я впервые за два года по-человечески выспался только здесь, в тюрьме! И никто не звонит, не дёргает, не требует, не напоминает о всяких контрактах. – Он не тараторил, но произносил свою речь горячо.
  Его слова могли быть правдой. Наверное, и были, но далеко не всей.
  - Красиво рассказал, - похвалила Женева. – Но не убедил. Если тебя так достала твоя работа, мог сбежать отшельником в горы.
  - Я думал об этом.
  - Вот именно: думал, не сделал. Меня не устраивает эта версия. Выкладывай всё, как есть, иначе я от тебя не отстану. Впереди вся ночь, и ты даже не представляешь, какой занудной и дотошной я могу быть.
  Помимо прочего Женева не хотела взваливать на себя такой непомерный долг. Если Маркус всё-таки сядет за неё в тюрьму, Лерм будет ему обязана по гроб жизни, и не ясно, по какой причине.
  - Возьми и просто прими это, - твёрдо посоветовал Маркус.
  - Не могу.
  - Тебе так хочется в тюрьму?
  - Нет. А тебе?
  - Тоже не очень.
  Женева едва не взвыла. Она устало повернулась, приникнув спиной к стене, немного отвела голову назад. Теперь Лерм и Обренок, сами того не ведая, находились друг напротив друга, практически в одинаковых позах.
  – Я готова отвечать за свой поступок, я не увиливаю! Я понимаю, что совершила! Но ты-то – ты меня спас, а теперь хочешь взвалить на себя моё преступление?
  Похоже, актёр решил игнорировать эту тему. А Женева вдруг осознала чудовищную вещь…
  - Я вообще говорила тебе спасибо?..
  - Да, в квартире, до приезда «Скорой».
  Одного-единственного спасибо за такое явно было мало, со стыдом подумала Лерм.
  - Знаешь, я видел тебя в больнице, - поведал Маркус ещё тише и вместе с тем чётче.
  - В прошлом месяце, с Ноем? – Женева виновато поморщилась.
  Маркус удивился.
  - Нет. Пару лет назад, с Драговичем. Видимо, в день смерти твоего брата. На тебе был синий костюм, и ты сидела босая. Драгович ушёл, а ты осталась там, сидела и плакала. Мне хотелось подойти, спросить, что случилось, но я подумал, что в такие моменты от посторонних людей только хуже.
  Это не стало признанием века, но что-то в тоне Маркуса слишком ярко и остро напомнило ей о том дне, о потере брата, о процедуре опознания. Кажется, Обренок сам сообразил, что выбрал не лучший предмет для продолжения разговора.
  - Женева…
  - Забавно. – Это была её естественная защитная реакция – не можешь исправить, так хотя бы поёрничай. – Тысячи девушек мечтают обратить на себя твоё внимание, сотни безуспешно пытаются, а оказывается, всё, что нужно – сесть да разреветься.
  - Я ж совсем не о том… Я просто… просто хотел сказать, что понимаю… Ну, представляю…. Нет, всё-таки понимаю, каково тебе… наверное.
  - Хорошо, что для фильмов ты не сам себе пишешь тексты. – Женева сжала губы, прикрыла глаза. – Это ведь была не самооборона. У Иво уже не было оружия, он просто стоял передо мной и говорил.
  - Вот и договорился.
  - Я ужасный человек.
  - Не самый хороший, точно. Но и не самый плохой. Как по мне, так лучше пуля в лоб, чем нож в спину.
  «Маркус, Маркус, знал бы ты, сколько я всего о тебе наговорила! В основном не другим, самой себе и не вслух, но утешает это слабо…» Что-то сдавило горло. Женева не припоминала, чтобы когда-нибудь ей было так стыдно за себя. От того, что Маркус понятия не имел о её былых мыслях и высказываниях на его счёт, легче не становилось. Подумать только, она со всех сторон придиралась к Миреку, а убийцу родного брата считала чуть ли не идеалом. Нашлась специалистка по характерам! Не считая Эллей, Маркус оказался практически единственным человеком, который в итоге, после более близкого знакомства, Женеву не разочаровал, а приятно удивил. Хотя, удивляться, конечно, было бы ещё приятнее, не сидя в кутузке.
  - Ты делаешь что-то хорошее на своей работе, ты помогаешь людям, - тем временем продолжал Маркус, и Женеве всё сильнее хотелось закричать ему: «Замолчи!» - Ты верный друг, я же видел, как ты тряслась над Эллей. Хорошая мать, и мальчишки у тебя такие замечательные.
  Последняя фраза была сказана бесхитростно, тепло. В мозгу Женевы раздался щелчок. Лерм неверующе тряхнула головой.
  - Так дело в моих сыновьях? В Стефане? – Она выдохнула, подступив к решетке, взявшись за прутья обеими руками. Стефан сейчас даже младше, чем был Маркус, когда лишился матери. Молчание актёра лишь подтвердило догадку. – Маркус, Стефан не останется один, и Нико тоже. Они есть друг у друга. И есть, кому за ними присмотреть.
  На самом деле Женева переживала за сыновей. Она хотела быть рядом. Она боялась за них, она места себе не находила. После первого свидания в тюрьме Стефан уходил, расплакавшись, и Женева запретила впредь приводить младшего мальчика в это место. Она бы и старшему запретила сюда ходить, если б могла. Но разве Нико, вооружённого совершеннолетием, удержишь? А у парня окончание колледжа, надо все силы бросать на экзамены, а тут такое… Женева безумно хотела вернуться к семье, но не той ценой, которую предлагал Обренок.
  - Если друзья обещают тебе, что позаботятся о твоём ребенке, это не значит, что они выполнят обещание, - сухо промолвил Маркус. Неправильно всё. Родители не должны уходить, когда они больше всего нужны. И никто не должен быть одинок до такой степени, чтобы не у кого было даже спросить, как дела.
  - А кто позаботится о твоей матери?
  Она думала, что он опять смолкнет или хотя бы спросит: «Откуда ты знаешь о ней?»
  - Для неё уже сделали всё, что можно. – Прозвучало приглушённо. - Рядом я или нет, это ничего не меняет. А твоё присутствие очень много всего изменит для мальчишек.
  - Обренок, ну ты и… - Подходящего слова она не подобрала.
  Маркус вздрогнул. Его по настоящей фамилии не называли лет с двадцати. И ещё дольше никто не задавал ему простеньких вопросов, на которые в повседневной жизни и внимания-то не обращаешь, и начинаешь ценить их, когда перестаёшь слышать. За двадцать пять лет Женева стала первой и единственной, кто спросила у Маркуса, завтракал ли он. Не предложила какую-нибудь деловую трапезу, не позвала на заведомо романтическое поедание пищи, а поинтересовалась, не проголодался ли он.
  Многие отдали бы всё, чтоб поменяться местами с Миреком. Сам он, не задумываясь, променял бы всю эту мишуру и славу на возможность приходить домой и знать, что его там ждут. Что ж, если не получилось создать свою семью, Маркус хотя бы сделает так, чтоб другая семья осталась целой. В конце концов, речь не о смертной казни идёт.
  Высоко-высоко за потолком и крышей что-то глухо загрохотало.
  - Гроза?
  Едва Женева произнесла это, как раздался следующий раскат грома, более резкий, трещащий.
  - Сейчас вот думаю: хорошо, что у меня не получилось завести собаку, - пробормотал Маркус. – Сидела бы она теперь в квартире одна, боялась и скулила. А ты?
  - Я грозы не боюсь.
  - Я имел в виду: у тебя в семье есть домашние животные?
  - Не, у меня только паук, ему гроза по барабану. Я бы двинулась умом, если б к моим сорванцам прибавилась ещё собака. Наша квартира и без того периодически смахивает на базу какой-нибудь террористической организации. Кстати, я недавно читала, что тебе предложили роль террориста, аж в самом Голливуде. – Вдруг это напоминание поколеблет решимость Маркуса?

Отредактировано Елена Бжания (2013-08-27 15:24:57)