17. Помнишь меня?
Амина бывала здесь каждый месяц. Приезжала в Петергоф, проходила к берегу и долго-долго смотрела на Финский залив, гадая, почему её некогда бросили, отчего какие-то люди свою кровиночку оставили не в роддоме, не в детдоме, а на берегу моря, безжалостно урезав шансы на выживание ребёнка. За что родители до такой степени ненавидели дочь?..
Водная гладь, скованная морозом и присыпанная снегом, превратилась в большую белую пустошь. Стало гораздо теплее, чем вчера, но всё равно было холодно. Беснующийся ветер застудил лицо и уши девушки, постоянно норовил сорвать с неё шапку и потрепать капюшон зимней куртки. Что характерно, других желающих прогуляться по берегу в такую погоду не нашлось.
«Где-то тут меня и нашли, у самой-самой кромки воды, если верить рассказам. А до этого я, получается, сама зашла в воду. И шла, и шла, и шла…» Художница ещё раз удивилась тому, насколько правдоподобным ей кажется дикое предположение о перерождении… или как такое правильно назвать? Нормальный человек должен был долго сомневаться, ужасаться и смеяться над собственным легковерием и фантазией. Головой брюнетка это понимала, но колючая вязкая тяжесть в груди подсказывала: нет никакого вымысла, ни Андрей, ни Амина ничего не придумали, они оба верно догадались, попали в яблочко.
Майская иногда купалась здесь; дабы как следует нырнуть, требовалось пройти не шаг-два, а гораздо больше. В каком отчаянии должна была находиться женщина, чтобы столь упрямо пробираться вперёд, сквозь ледяную воду навстречу собственной смерти?
Она не пожалела денег на цветы. Подмывало купить гвоздички, желательно в чётном количестве, но для убедительности пришлось взять три тюльпана.
- …Я из детского сада «Светлячок», Никита Александрович нам очень помог, был спонсором. – Амина приподняла жидкий букетик, демонстрируя его охраннику перед палатой Синяева. – Вот мы и решили… Можно мне передать ему цветы и пожелать поскорее поправиться?
Непросто проникнуть в отделение больницы, которое негласно зовётся люксовым, даже с учётом того, что сама больница не из рядовых. Однако Амине это удалось легко. И с охранниками, похоже, проблем не возникнет. Амбалы, каждый из коих своей габаритной фигурой мог полностью перекрыть дверной проём, готовы были порвать любого, кого заподозрят в недобрых намерениях по отношению к хозяину, который был ещё жив (следовательно, банковские счета продолжали функционировать и зарплата подчинённым начислялась). Если же Синяев вовсе выкарабкается, то дезертирство припомнит. Поэтому «стражи» были настроены разобраться со всякой угрозой, хоть с реальной, хоть с потенциальной. Но и матёрые охранники не видели угрозы в хрупкой, миловидной девушке с такими большими чистыми глазами. Посредством пары звонков быстро выяснили: Майская не лжет, и является именно той, за кого себя выдаёт. Это, впрочем, не значит, что Амину не обыскали и позволили остаться в палате наедине с Синяевым – один из охранников составил компанию. Чистые глаза чистыми глазами, а бдительность бдительностью.
Всё вокруг было безукоризненно белым, даже спинка кровати, не говоря о постельном белье. Синяев лежал, накрытый одеялом до плеч, на лице поблескивала прозрачная дыхательная маска, к горлу, рту и носу тянулись трубки, в руку была вонзена игла, которой заканчивался щупалец капельницы, стоящей рядом с ложем. Где-то что-то пикало, отслеживая дыхание и сердцебиение пациента.
Сам пациент не шевелился, но веки его не были сомкнуты. На сей факт Амина обратила внимание после того, как оценила неимоверную, пугающую бледность Никиты. На этом болезненном, безжизненном фоне лихорадочный блеск в глазах Синяева смотрелся ещё более пронизывающим и пробирал до костей… почти любого.
- Никита Александрович! – Амина устремилась к изголовью больного. – Миленький, как же так, что же Вы?.. – Она скорбно зацокала языком, сочувственно покачала головой.
- Он не может говорить, - кашлянул охранник.
- Правда? – Взгляд девушки, ненадолго оторвавшийся от Синяева, возвратился к бледному лику. – Бедненький. – Она положила цветы на прикроватный столик (тумбочки обитают в палатах попроще) и погладила Никиту по волосам. – Бедненький.
Синяев всё понимал, Амина видела это по его глазам. Но он ничего не мог поделать. Попытался что-то выкрикнуть, прохрипеть, пропищать, а вышло смазанное клокотание, которое со стороны вполне могло показаться выражением радости по поводу появления знакомой.
А Амина продолжала выглядеть безобидной. Она всегда выглядела безобидной, всегда была безобидной… - уж если не Майская, то Гуревич.
- Никитушка. – Брюнетка расплылась в ласковой с виду улыбке, проводя пальцами по лбу бизнесмена. Она чувствовала, как похолодели её пальцы, и точно знала, что каждое прикосновение обжигает Синяева ледяным огнём. А ещё не сомневалась: Никите известно, кем она была когда-то. – Помнишь меня? – Майская откинула короткую чёлку с воскового лба гендиректора.
В этот миг перестали действовать лекарства, Никита скривился и сжался от боли и самого острого ужаса из всех, что когда-либо испытывал. Мужчина силился подняться и оттолкнуть воспитательницу. Все потуги привели к вялому подрыгиванию и невнятному хрипу, с точки зрения постороннего наблюдателя это смахивало на попытку сказать что-нибудь типа «Не переживай так, солнышко, а то у меня сердце разрывается». Сердце у Синяева впрямь разрывалось. Глаза брюнета, округлённые до предела, бешено вращались… Не вокруг своей оси, разумеется, впрочем, тоже весьма зрелищно. К несчастью для бизнесмена, любоваться этим зрелищем мог лишь тот, кто находился в непосредственной близости.
- Помнишь, - не столько переспросила, сколько утвердила художница.
Охранник сделал вывод: шеф облапошил молоденькую дурочку-воспитательницу (богачи любят порой потешить себя подобными развлечениями), она, глупышка, повелась и влюбилась по уши. Поэтому не удивился, когда девушка, склонившись, стала страстно что-то нашёптывать на ухо Синяеву. Расслышать слова с расстояния в пять шагов возможным не представлялось.
- Врачи говорят, если выкарабкаешься, до самой смерти будешь есть через трубочку. Но скорее всего, ты не протянешь и суток. Сдохнешь, тебя закопают в землю, и никто не станет навещать твою могилку. Разве что конкуренты зайдут на досуге, чтоб плюнуть. Зато у меня впереди целая новая жизнь, и я возьму от неё всё. И даже не стану вспоминать о тебе – много чести. Так что будешь спокойно гнить в своём гробу. А ведь тебе всего-то и стоило когда-то в школе потрудиться над уроками вместо издевательств, и сейчас всё было бы замечательно. – Выпрямившись, Амина нежно осклабилась, погладила вконец побелевшего Синяева по щеке тыльной стороной ладони. – Зря ты геометрию с алгеброй не учил, Никитушка, зря.
Верхнюю одежду Амина оставила в гардеробе, и сейчас Никита краем глаза разглядел контуры на левом предплечье художницы. Медуза. «Сок медузы»... Медуза, медуза, медуза!
Силы возвратились к Синяеву, взорвавшись фейерверком. Мужчина резко поднялся, сел, вытащив дыхательную трубку. Следом за трубкой изо рта вырвалась кровь – не струёй, а мини-фонтаном. Красно-бордовая жижа хлынула на белоснежное одеяло под аккомпанемент булькающе-сипящих звуков, издаваемых Синяевым, который не мог вдохнуть и захлёбывался собственной кровью.
Охранник от переизбытка впечатлений выматерился, оттолкнув Амину.
- Врач! – принялся орать амбал. – Врача! – Затем решил, что до напарника докричаться проще. - Лёха, беги за врачом!
Пятно медленно расплывалось по ткани, одна его часть получилась округлой, будто зонтик, а другая разделилась на несколько отрезков-щупальцев.
Эти очертания были последним, что видел Никита. Они же стояли перед глазами Амины последующие десять минут.
- Не двинулась от зрелища? – поинтересовался охранник у девушки, стоявшей в коридоре напротив двери в палату Синяева. – Эй! – Амбал встряхнул брюнетку.
- А? – очнулась Амина.
- Я говорю: ты нормалёк или как?
- Или как, - простучала зубами художница.
- Да, - понимающе вздохнул амбал, - сценка была не очень. – Потом «вспомнил», что у девочки большая любовь только что откинула копыта. – Ты это, ну это, в порядке?
Амина хотела ответить словами, но покивать оказалось легче.
- Тогда чеши отсюда. Ему теперь ничем не поможешь.
- Он умер?
- Умер-умер.
- Точно?
- Мне не веришь – у врача спроси.
Брюнетка поковыляла прочь, больше не глядя на приоткрытую дверь, за которой кипела медицинская деятельность, уже не активная, а размеренно-шаблонная – с мертвецами торопиться не обязательно.
Долго не получалось прогнать из сознания пятно, рдеющее на больничном одеяле. Синяева не жаль. Жаль, что сама девушка опустилась до подобного, что она почти получила удовольствие от мучений и смерти другого человека. Эта неправильно. Майская по-прежнему злилась на всех виновников и не собиралась подыскивать им оправдания. Никита получил по заслугам. Но Амина не хотела бы, чтоб такое случилось и с Андреем…
18. Дым без огня
Возникла идея хорошенько напиться, однако художница понимала: чтобы забыться, спиртное понадобится в опасном для жизни количестве. А полупьяное-полубредовое состояние облегчения не принесёт, не дай бог ещё потянет на задушевные беседы с посторонними, и тогда есть все шансы очнуться в учреждении для умалишённых. Майская пошла в клуб не напиваться, а танцевать. Шум вокруг должен перекрыть вакханалию, творящуюся в голове.
Хорошей танцовщицей Амина никогда не была, но и никогда из-за этого не волновалась. Парадокс: чем больше людей в помещении, тем меньше внимания они обращают друг на друга. А людей набралось впрямь много – хоть пока не вечер, зато суббота.
«Кактус» только начинал становиться по-настоящему модным клубом (с рестораном, баром и боулинг-залом в придачу), то бишь уже вызывал раздражение конкурентов, но ещё сохранил демократичные цены. Он располагался на одном из городских проспектов, на первом этаже большого многоквартирного дома. Либо в помещении была прекрасная звукоизоляция, либо все жильцы обладали отменным терпением, ну или схожими музыкальными пристрастиями.
Пульсирующее, мелькающее освещение бесилось десятками оттенков. Музыка грохотала, лилась, трещала, взрывалась, Амина двигалась в такт. Почти получилось отключить мозг. Пока не заявился Андрей. Он очутился здесь незаметно, словно всегда тут стоял, эдакий неподвижный айсберг в танцующе-прыгающей гурьбе. Немного встрёпанные волосы, черная куртка или пуховик, разноцветные отблески в зеленовато-золотистых глазах.
Майская не удивилась, что капитан её отыскал, ему положено уметь находить людей, девушку больше интересовало, зачем он это сделал. Брюнетка могла задать вопрос вслух, но пришлось бы орать, и художница принципиально решила не напрягаться. Она отвернулась.
Долго бойкотировать мужчину не удалось – сложно игнорировать человека, который хватает тебя за руку и тянет за собой. Андрей пробрался сквозь толпу, словно ледокол, прорубающий себе путь в Северном Ледовитом океане.
- И чего? – злобно выплюнула девушка, когда уровень шума снизился настолько, что можно было говорить, лишь слегка повышая голос. Случилось это после того, как оба работника полиции оказались в накуренной «прихожей» женского туалета - с выбором места капитан заморачиваться не стал. – Зачем пришёл? Скажешь что-нибудь новое? – Амина отошла на несколько метров, встала возле одной из раковин.
Андрей покачал головой.
- Решил убедиться, что ты в порядке.
- То есть на танцполе я выглядела неубедительно, обязательно нужно было волочь меня в туалет?
Вышедшая из кабинки девица встала как вкопанная.
- Без паники, - бросил капитан. – Мой руки и иди плясать дальше.
Манера Андрея людей и пугала, и в чём-то гипнотизировала, становилось не боязно, а по-настоящему страшно. Побив мировой рекорд в скоростном мытье рук, незнакомка сразу же замахнулась на рекорд по убеганию из помещения.
Когда дверь захлопнулась, Амина криво усмехнулась, сложив руки.
- У тебя хорошо получается затравливать людей. Впрочем, чему дивиться, ты же тренируешься со школы.
Андрей проигнорировал шпильку, обильно смазанную ядом, но напряжение возросло; сигаретный запах показался более удушливым, а стены помещения будто приготовились медленно сдвигаться.
- Я подумал, что ты можешь наделать глупостей.
Майскую это нисколечко не растрогало.
- Боишься, что я пойду и утоплюсь? Опять? – Она хохотнула. – Да не дождёшься.
- Слушай, я знаю, что виноват, что мы все были виноваты. – Андрей сказал это ровно, словно выдавал ничего не значащую отговорку. За столько лет он напереживался достаточно, чтобы эмоции перестали отражаться внешне, что отнюдь не мешало им продолжать жалить изнутри. – Сегодня умер Никита Синяев. – Он собирался добавить: «Теперь остался только я», но не успел.
- Я в курсе. – Серые глаза приобрели стальной оттенок. – Лично присутствовала при этом событии. Жаль, ты сам не видел, сколько было крови и как она растекалась по одеялу Синяева. – И бровью не поведя, Амина убедительно соврала: - Мне понравилось зрелище, обидно, что умирающих нельзя вызывать на бис.
Ей стало жутко от собственных слов, но виду она не подала. Пусть Амина не помнила себя Светланой, зато чувствовала переживания Гуревич. Когда беспомощного человека безжалостно мучают, это не может не вызвать злости, если уж ярость не закипит в самой жертве, то зажжётся в ком-то другом, а Амина была обоими вариантами сразу - и пострадавшей, и сторонним наблюдателем. Майская любила Андрея, но сейчас не способна была отделить от нынешнего Логинова образ жестокого мальчишки, не волчонка, нет, – шакалёнка, примкнувшего к чужой стае и выслуживающегося всеми способами.
Девушка облизнула губы и неожиданно тихо произнесла:
- Я хочу спросить.
Капитан кивнул. Он разрешил бы в любом случае, независимо от тона.
- Твоя жена, Люда, она была с вами?
В горле моментально пересохло, но ответил Андрей без хрипа:
- Да.
Смотря в основном себе под ноги, девушка сделал шаг навстречу полицейскому.
- Она тоже умерла?
- Да.
- Вы действительно несколько лет пытались завести ребёнка?
- Откуда ты…
- Я задала вопрос. – Ничего резкого, всё та же робкая неловкость, мол, извини, что напоминаю.
- Да. – Андрей понимал, что его к чему-то подводят, и при этом не пытался сорваться с крючка.
- И перед самой смертью у Люды случился выкидыш?
- Да. – Логинов осознанно стиснул зубы и неосознанно – кулаки.
- Скажи мне, - Амина подняла голову, взглянула Андрею прямо в глаза, на лице девушки сверкнула обворожительная улыбка, кошмарная в своей простоте и удовольствии, - она слышала врачей? Ей было очень больно, она сильно мучилась? Хотя бы всплакнула?
Секунды не прошло, как художница оказалась прижата в стенке, а правый кулак капитана, не советуясь с владельцем, нанёс удар.
Наступила тишина. Андрей впивался взглядом в Амину, Амина - в кулак, притиснутый к розовато-бежевому кафелю в нескольких сантиметрах от виска девушки. Кровь из разбитых костяшек пальцев текла по плитке двумя вялыми струйками, тонкими и короткими.
Вот оно что. Амина провоцирует, хочет увидеть худшее в нём, чтобы разочароваться и возненавидеть окончательно. Она не сомневалась, что удар достанется ей. А перепало ни в чём не повинной стенке.
Андрей резко отступил, опустив повреждённую руку. Собрался уйти, однако передумал и снова обратился к художнице, заговорив устало, без театральщины:
- Я бы сам себе переломал все руки и ноги, если б это могло что-то исправить.
У Амины сердце сжалось, столько безнадёжности и вины было в голосе капитана. Но колебалась девушка микроскопический отрезок времени.
- Очень удобно раскаиваться задним числом. – Она осталась у стены. Перебросила через плечо косу. – Раньше надо было думать.
Раньше, раньше, раньше. Андрей сам знал, что нужно было делать раньше, он долгие годы прокручивал в голове варианты того, что случилось бы, веди он себя по-другому. Логинов изморился.
- Мне было семнадцать лет! Всего семнадцать, понимаешь?
- Люди в этом возрасте уже умеют соображать.
Андрея тошнило от вечного чувства вины, тошнило давно, но полностью он это понял только сейчас.
- Ты была сухой, вредной и одинокой старухой. Жалкая жизнь. Посмотри на себя сейчас – молодая, симпатичная, у тебя в буквальном смысле всё началось заново. И ты жалуешься?
- Никто из вас не мог знать, какой она была на самом деле! Вы судили только в меру собственной тупости. – Брюнетку затрясло от обиды и ярости, перед глазами встала сизая пелена, запульсировала венка на лбу. – И даже если Светлане впрямь жилось несладко, то что? Вы теперь благодетели? Хочешь, чтоб я в ножки тебе поклонилась? Андрюша, - имя Майская произнесла профессиональным учительским тоном, - каким бы человек ни казался, это не повод измываться. Господи! Андрей, я объясняю тебе вещи, которые нормальные люди знают с детского сада. – Это уже смешно, правда; пускай смех и нервный. Дышать стало труднее, в горле защипало. – Ты хотя бы понимаешь, что поступил даже хуже, чем твои приятели? Они обычные уроды, им Светлана была никем, но ты-то видел от неё добро! Она занималась с тобой, помогала учиться. – Откуда Амине это известно? Прочла в Интернете? Или просто знала? - И вот твоё спасибо. Супер. – Под конец голос стал совсем тихим. Амина закашляла.
Что-то не так. Сизая пелена действительно здесь, а не в воображении. Воздух стал ещё более спёртым, и запах гари усилился. Дело не в сигаретном дыме.
Капитан тоже, наконец, обратил внимание на окружающую обстановку. Музыка по-прежнему звучала на заднем фоне, но теперь к ней примешивалось нетипичная суета.
…В основном помещении вместо лёгкой мглы стояла плотная, едкая завеса. Люди густой матерящейся толпой устремлялись к выходу. Запоздало сработала пожарная сигнализация.
Отсутствие видимой паники не означало отсутствия давки. Толчея была страшная, дым крепчал с каждой секундой, посетители всё быстрее и упорнее пытались прорваться к главным дверям. Кто-то из работников, кашляя, уговаривал следовать плану эвакуации, висящему на стене. Толку было мало.
Андрей-то вгляделся в вышеупомянутую схему-плакат и попробовал сменить направление, держа за руку оторопевшую Амину. Капитан собрался протиснуться в сторону запасного хода, даже пытался объяснить это окружающим, да никто не слушал. Посетители продолжали ломиться к парадному выходу. Десятки уже вышли, но сотни оставались внутри. Дымная завеса значительно сократила видимость, щипала глаза и драла носоглотки; что, сами понимаете, дисциплинированности не способствовало.
Начались крики. Кричали и от испуга, и от боли – давка перешагнула порог здравого смысла и теперь представляла серьёзную опасность.
Художница вскрикнула, оказавшись зажатой сразу между несколькими людьми. На неё давили со всех сторон. Девушку сжали с такой силой, что не получилось даже вдохнуть.
Андрей не столько оттолкнул, сколько раздвинул облепивших её людей, а ведь тем некуда было отступать, так что капитан практически совершил невозможное, здесь не справился бы человек с физической подготовкой похуже.
Люди цеплялись за «соседей», пытаясь протиснуться, хватали за одежду, дёргали.
Логинов переместился вместе с художницей в более-менее безопасное место; раз не получалось продвинуться назад, пришлось протащиться в сторону, до упора. Полицейский встал так, чтобы максимально загородить девушку. Амина приникла спиной к стене, Андрей был напротив, близко-близко, упирал руки в гладкую поверхность по обе стороны от брюнетки. Их тела соприкасались, но давления Майская не ощущала.
Зато ощущала острую боль в туловище и оттоптанных ногах. Рёбра горели огнём, нормально дышать было трудновато. Хотя, с каждым вдохом становилось легче, ведь больше Амину никто не сдавливал. Она радовалась этому, пока не сообразила: весь натиск приходится на капитана.
- Андрей…
Он молчал. Смотрел вбок, сосредоточенно и упрямо. Другие не натыкались на него, а бились непрерывным потоком, горизонтальной лавиной человеческих тел. Амина видела, как плечи и руки Андрея дрожат от неимоверного напряжения. Все удары Логинов принимал на себя. Один раз он резко выдохнул, крепче сжав челюсти, и девушка содрогнулась в полной уверенности, что сейчас он отступится и сдаст её на милость «лавине». Это не значит, что за себя Майская испугалась сильнее, чем за Андрея.
Из глубин памяти всплыли слова Шуры: «За ним как за каменной стеной». Правдивость высказывания Амина в данный момент чувствовала каждой своей клеточкой.
Тот, кто не бывал в гуще истинной неуправляемой толпы, вряд ли способен по-настоящему вообразить, какую мощь она собой представляет. Причём мощь направлена не куда-то, а прямо на тебя, вокруг тебя. Она сжимается подобно удаву, выбивая из легких воздух, не позволяя сделать новый вдох и всячески способствуя ещё более тесному знакомству внутренних органов друг с другом.
Следующие несколько минут стали вечностью.
И всё же они закончились. Толпа поредела, свободного пространства стало значительно больше. Лишь тогда капитан отошёл от девушки, всего на полшага; снова взял её за руку и потянул к выходу.
Уличный воздух показался особенно холодным из-за контраста с угарной духотой помещения.
Бывшие посетители клуба не расходились, большинство стояли и наблюдали, что же будет дальше, некоторые сидели прямо на снегу, нашлись и лежачие – в давке пострадал не один человек, да и дышать дымом тоже не слишком полезное занятие. Изысканный мат перемежался с кашлем на разные лады. Цензурные высказывания тоже имели место быть.
- Скорую вызовите, кто-нибудь!
- Вызвали уже, и пожарных тоже.
- Мужчина, вы встать можете?
- Мог бы – не сидел бы…
- Катя! Кать!
- Фу, господи, я чуть копыта не откинул.
- Куда все пёрлись-то, как козлы?
- Ты кого козлом назвал, баран?
Раньше Амина искренне считала себя невпечатлительной девицей; сейчас поняла бы, что ошибалась, – если б вернулась возможность чётко соображать. Девушка сознавала, что находится в безопасности, дышит свежим воздухом, подмечала даже, что на ней вдруг оказалась куртка Андрея. Только вот художница не разбирала звуков, слов - слышала, но не получалось вслушиваться.
Не исключено, что капитан что-нибудь спрашивал, Амина пару раз кивнула. Потом Андрей разговаривал с женщиной в пиджаке и отглаженных брюках. Наверно, с администратором, смекнула бы Амина, опять-таки, если б смекалка не взяла отгул.
Сбивчивые слова женщины и скупые вопросы Андрея, влетая в одно ухо Майской, успешно вылетали в другое. Некоторые оставляли осадок, который настоятельно рекомендовал мозгу вернуться в полноценный рабочий режим.
«Ремонт». «Заслонка». «Не перекрыли». «Газ». «Квартиры». «Рванёт».
Неподалёку на приличной скорости проехала машина, вывернувшая во внутренний двор здания через арку. Колёса проломили истончившийся за ночь лёд на большой луже посреди дороги, и всех находившихся в радиусе пяти метров щедро ополоснуло холодной и не самой чистой водой. Неприятная процедура окончательно привела Амину в себя - вовремя, чтоб брюнетка успела обеими руками вцепиться в предплечье Логинова, собравшегося направиться к входу, откуда плотными клубами валил сизый дым. Капитан как раз собрался попутно соорудить из рубашки подобие маски, закрывающей нос и рот.
- Андрей!
Он остановился, посмотрел на Майскую. Девушка затрясла головой.
- Не ходи!
Мужчина увидел панику, внезапно вспыхнувшую в зеркально-серых глазах, проследил взгляд. Следить пришлось недолго, взор Амины упирался в майку полицейского. На белой ткани темнели несколько пятен грязной воды, просочившейся сквозь ткань рубашки, и одно из них, покрупнее, было ужасно похоже на небезызвестную обитательницу морей и океанов.
«Наконец-то всё закончится», - сверкнула в мозгу Андрея мысль, вызвавшая неожиданное облегчение.
С отчаянием, переходящим в ярость, ладони Амины скользящими хлопками обрушились на пятно, ногти царапали ткань.
Люди обращали внимание на пару, в первую очередь на Андрея, но никто не рвался составить компанию в предстоящем походе.
За три секунды стараниями Майской очертания на майке потеряли всякую форму, перестав что-либо напоминать.
- Не ходи, - дрожащим голосом повторила девушка.
Андрей ничего не сказал, наклонился и поцеловал её, даже не в губы - в щёку. Затем убедительно гаркнул на остальных, велев отойти подальше на всякий случай, и отодвинул Амину назад, вслед за отхлынувшей людской массой. Развернулся и побежал, на ходу прикрывая нижнюю часть лица рубашкой.
Мир продолжал крутиться, бурлить, жить как обычно, но для Амины он скукожился до размеров дверей, в которых исчез Андрей. Дым стал чернее.
Другие люди предпочли убраться подальше, кто-то из неравнодушных попробовал увести Майскую, она не поддалась. Девушка осталась на месте. Приехавшие машины с мигалками отметились на задворках её сознания, но взгляд и внимание брюнетки были по-прежнему целиком и полностью прикованы к входу. Лишь бы он не остался для Андрея навечно входом, так и не превратившись в выход…
В любую минуту мог грянуть взрыв, и каждый новых звук - хлопанье машинной дверцы, оклик пожарных и тому подобное - заставлял вздрагивать, как от удара кнутом, сердце падало в пятки, и очень хотелось зажмуриться, но художница заставляла себя смотреть.
«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! К чёрту всё, что было, мне наплевать, что ты сделал, я больше никогда ни в чём не буду тебя упрекать, только вернись! Андрей, вернись!»
И он вернулся.
«Красивая пара», - думал фельдшер скорой помощи, сидя по правую руку от водителя. Назад себя не смотрел, руководствуюсь элементарной деликатностью, но не находил ничего предосудительного в том, чтоб иногда посматривать в зеркало при лобовом стекле; и «слегка» видел, что происходило в салоне. Двое обнимались.
Они обнимались, ещё когда машина скорой только подъехала к месту происшествия. Девушка смеялась сквозь слёзы и ликующе что-то тараторила, прижимаясь к плечу мужчины, который заботливо успокаивал. Это было по-настоящему трогательно, а уж растрогать медиков непросто, слишком много они повидали.
Фельдшер и капитан Логинов встречались раньше, первый уже оказывал помощь второму, после перестрелки года три или четыре назад. Медик запомнил капитана - тот тогда, шипя от боли и зажимая рану на ноге, усмехнулся, мол, не тратьте зря обезболивающее. Это был первый и единственный подобный случай в практике фельдшера.
«Вам ведь обезболивающее не помогает», - припомнил и одновременно уточнил работник скорой, принимаясь за осмотр Логинова, когда полицейский и девушка оказались внутри машины. Капитан автоматически собрался подтвердить, однако что-то вспомнил; прежде, чем он успел всё обмозговать, в разговор вступила его спутница. «Думаю, на этот раз поможет», - улыбнулась она, и фельдшер отметил, что никогда не видел улыбки светлее. Брюнетка вложила свою ладонь в ладонь Логинова, переплетя их пальцы. Темноволосая оказалась права. В чём тут секрет, раздумывать было некогда, у капитана обнаружилось два перелома, поэтому сейчас его везли в больницу. Никому и в голову не пришло попросить брюнетку покинуть автомобиль.
Для человека с несколькими переломами пострадавший держался молодцом, да и вообще, по словам пожарных, он сегодня показал себя настоящим героем. Правда, как выяснилось, геройствовал напрасно – пожара в клубе не было. Кто-то специально устроил «дымовуху». Подожгли некую химическую пакость, но она не горела, а тлела в дальнем закутке, обильно испуская дым. Очевидно, происки конкурентов, попытка навредить репутации «Кактуса», отбить посетителей. Сам клуб не невинная жертва, пожарные за голову схватились от вопиющего нарушения правил безопасности, особенно, когда услышали про то, как проводился ремонт газового оборудования. Всё это, по мнению фельдшера, с которым бы многие согласились, ничуть не умаляло заслуги Логинова, ведь капитан рванул перекрывать газ, искренне полагая, что в любой момент здание взлетит на воздух.
…Амина старалась не обнимать слишком сильно, чтоб не сделать Андрею хуже. Логичнее было вовсе отлипнуть, но девушка не могла заставить себя отстраниться от шатена.
- Обезболивание правда действует? – переспрашивала она.
- Правда, - вновь подтверждал Андрей. – Не волнуйся. - Он погладил её изящную ладошку, приложенную к его груди.
Художница вспомнила, что капитан имеет обыкновение тащиться на работу в любом состоянии.
- Ты же сядешь на больничный?
- Если не сяду сам, усадят насильно, - Андрей кивнул в сторону фельдшера.
- Я не о формальностях. Ты действительно будешь сидеть дома и лечиться. – Это был не вопрос, а утверждение, за исполнением которого Майская намеревалась проследить лично.
На лице капитана возникла страдальческая мина.
- Возражения не принимаются, - отрезала художница.
- Ладно, - с наигранной покорностью вздохнул полицейский. Он коснулся лба девушки, откинув несколько дезертировавших из причёски прядей. От юмора не осталось следа. – Прости, я…
- Не начинай, - спокойно мотнула головой художница и повторила своё недавнее обещание: - Я больше никогда не буду тебя этим упрекать. – Её пальцы легли поверх пальцев мужчины, вроде бы грубых на ощупь, но таких бережных на деле. – Забудем раз и навсегда.
- Не получится, - еле заметно ухмыльнулся полицейский, - поверь мне.
- Значит, постараемся не вспоминать. – Даже при нынешних обстоятельствах оптимизм взял своё. – Теперь понятно, почему мне всегда так нравилось имя Света… Андрей, во всём этом есть минимум одна хорошая штука.
- Какая?
- Я узнала, что у меня не было родителей-извергов, которые преспокойно бросили своего ребёнка на холод. Это важно.
Он видел - она хотела спросить, известно ли ему что-нибудь о родителях Светланы, но сомневалась, что надо вслух произносить это имя.
- Я не знаю, кем были её родители, - ответил капитан на незаданный вопрос. – Но пару раз она говорила о них, очень тепло. Думаю, они были хорошими.
Улыбка, полная благодарности, тронула девичьи губы.
А Андрей осознал, что и он, и Майская до конца жизни будут спрашивать себя: стоило ли то, что узнала Амина, того, что она пережила, смотря видео из Интернета, и ещё переживёт, невольно размышляя обо всём
- Вот что. – Одной рукой обнимая художницу, другой Андрей в который раз ласково провёл по длинным тёмным волосам девушки. – Давай сразу после больничного я возьму обычный отпуск, у меня там черт-те сколько набежало вместе с отгулами. И мы с тобой поедем куда-нибудь к морю. К тёплому морю, на юг. Сочи, Абхазия, Крым.
Серые глаза зажглись одушевлением, Амина энергично закивала с неподдельным, детским восторгом.
Целуя её, Андрей одновременно и подумал, и почувствовал, как же сильно всё-таки ему дорога эта девушка, как горячо он любит.
- Я полезу купаться, как только приедем, - мечтательно пообещала Амина, приникнув щекой к плечу Логинова.
- Полегче на поворотах, там всё-таки не Африка.
- Тогда хотя бы поброжу в воде. - Такое времяпрепровождение тоже виделось весьма заманчивым на фоне северной зимы. Брюнетка сомкнула веки от предвкушения удовольствия. Совсем как котёнок, греющийся на солнышке. – Я сниму обувь и буду бегать по берегу, мчаться по кромке моря и пританцовывать вместе с волнами. Мы выберем какое-нибудь действительно красивое место...
- Там и поженимся.
- Чего-чего? – Амина задрала голову, выгнув брови.
- Поженимся, - безапелляционно повторил Логинов.
- А как же формальности? Например, сначала сделать предложение?
- Выйдешь за меня замуж?
Амина малость опешила от такой скорости, но затягивать не стала.
- Выйду.
- Ну вот, формальности соблюдены.
Поскольку парочка в салоне общалась приглушённо, фельдшер не мог расслышать разговор, но понимал: происходит что-то интересное и славное.
Андрей и Амина ютились на краю мобильной каталки. Капитан продолжил сидеть, прислонившись к окну, а художница развернулась и вытянулась вдоль лежанки, пристроив затылок на коленях шатена. Логинов поглаживал девушку по волосам, а она задорно смотрела на него.
- Между прочим, я детей хочу, - оповестила Майская.
Андрей банально не успел подумать на эту тему.
- Не рановато? – вымолвил капитан. – Сейчас все девушки утверждают, что не собираются рожать раньше тридцати.
- Просто они ещё не встретили человека, от которого действительно бы хотели ребенка. – Она продолжала улыбаться, но серьёзности это не исключало. – А я встретила.
Обсуждение не было для полицейского ни неприятным, ни неуютным, скорее, неожиданным.
- Когда ты это поняла?
- Окончательно – секунд тридцать назад.
Логинов тихо осклабился.
- Ты не хочешь? – Девушка нахмурилась, выражая внимание, не обиду.
Шатен выдержал паузу.
- Я пытался, когда был… - Ага, очень умно – напомнить о предыдущей жене сразу после предложения будущей. Договаривай, всё равно теперь не отвертеться. - Когда был женат.
Амина покивала, отвела взгляд лишь на секунду-другую.
- Но нам ничто не мешает попробовать, а? – потянувшись, она мягко обхватила его правую руку, задумчиво изучая ранки на костяшках.
Мужчина представил себе это: он, Амина и ребёнок. Их общий ребенок. Кто-то безумно дорогой, похожий на них обоих. Капитан внезапно сообразил, что ему нравится такая мысль. Проговаривать своё решение вслух не понадобилось – брюнетка прочла по глазам.
Её лицо в этот момент невозможно описать. Оно всегда было светлым в лучшем смысле слова, а сейчас стало сияющим. И столько обожания появилось во взгляде, столько нежности в прелестной улыбке, обнажившей красивые ровные зубы.
Андрей понял вдруг, что он счастлив. В эту самую секунду. По-настоящему счастлив. Жизнь больше не кажется унылой тропинкой в неизвестность, на сердце легко, и впереди ждёт что-то замечательное.
Девушка приподнялась, чтобы поцеловать капитана, который нисколько не возражал. Ему хотелось кричать, вопить от внезапно нахлынувшего чувства пьянящей радости, от тепла, переполняющего грудь.
- Амина Логинова, – в перерывах между поцелуями произнёс мужчина. Произнёс, потому что жгуче хотел услышать. – Разве не звучит?
- Звучит, - согласилась воспитатель, касаясь ладонью щеки Андрея. – Но учти: ты не представляешь, на что подписался. Я ж ненормальная.
- Нашла, чем пугать, - засмеялся Андрей, крепче прижимая художницу к себе.
На её щеках выступил нежно-розовый румянец, на губах играла ангельская улыбка, а в глазах сверкали звёзды – отражение всех цветов радуги, которыми для Амины заискрилось настоящее и будущее. Андрей внезапно осознал: тому, что Амина счастлива, он рад больше, чем своему личному счастью. Она сделалась самым дорогим человеком в мире, Логинов уж и не представлял, как бы смог жить без неё. Да если б с Аминкой что-то случилось, это стало бы для капитана худшим из наказаний, гораздо страшнее, чем собственная смерть.
Мысль не успела его насторожить, ибо в следующий миг машина скорой помощи содрогнулась от мощного удара извне. Заскрежетала сталь, зазвенело разбитое стекло.
Перекрёсток. Грузовик. Водитель, не справившийся с управлением. Иногда мироздание не утруждает себя изобретением новшеств, годятся уже использованные, но хорошо зарекомендовавшие себя схемы.
19. Прощальный подарок
Кроме Амины в аварии никто серьёзно не пострадал, зато состояние Майской вызывало у врачей, как выразился один из них, тревожные опасения. Андрея не пустили дальше приёмного покоя. Не тот случай, чтоб спорить. Капитану велели ждать, и он ждал, часами протаптывая круги на больничном линолеуме, начисто забыв о собственных травмах. Хотя мужчину всё же спровадили к доктору, который наложил повязки.
Реальность превратилась в густой, липкий кисель, в котором Андрей увяз, будучи не в силах что-то изменить. Он мог лишь ждать и надеяться, а эти два занятия в жизни Логинова, как правило, оказывались бесполезными, и сейчас это пугало его, как никогда.
Сначала был тревожный вечер, потом беспокойная ночь, потом беспросветное утро. А потом прибежала Шура.
- Что с Витаминкой? – выпалила девушка, не отдышавшись.
Взгляд Андрея был пустым. Или так казалось из-за тёмных кругов под глазами.
- Травма головы, всё серьёзно. – Слова тоже звучали пусто. Эмоциональностью Логинов не отличался в принципе, однако сейчас дело было не в безразличии, а в тихом отчаянии. - Хотели делать операцию, но, как я понял, в итоге не пришлось. Амина пролежала без сознания всю ночь, как теперь – не знаю, медсестра давно не подходила.
В голове Аксёновой взвился вихрь вопросов. Почему Логинов и Амина были вместе в той машине? Они что, вместе были и в клубе? В каких они отношениях? Этот вихрь был моментально подавлен другим, менее крупным, зато более важным – его вопросы касались состояния Амины. Можно же найти кого-то, кто толком всё разъяснит. Хотя, трудно поверить, что Логинов не пытался, а уж убедительности полицейскому было не занимать.
Зарождающиеся планы журналистки рассеялись, когда торопливо подошла медсестра.
- Очнулась, - сообщила миниатюрная пожилая женщина в белом халате, обращаясь в первую очередь к Андрею. – Доктор уже осмотрел. Двадцать четвёртая палата. Только… - Медсестра заморгала вслед сорвавшимся с места мужчине и девушке, которые не дослушали. – До чего ж шустры. А этот-то с переломами как стартанул.
Палата не была одноместной, но прочие пациенты не обратили на себя ни малейшего внимания Логинова и Аксёновой.
Амина лежала, на голове девушки красовалась повязка «чепец», в одном месте на белом материале проступало побуревшее пятнышко. Художница была бледной, и губы по цвету почти сливались с остальной кожей лица. Но взгляд был осмысленным, и даже не без искорки.
- Витаминка. – Шура опустилась у изголовья, взяв подругу за руку.
- А мне волосы обрезали, - с грустной ужимкой поведала внештатная работница полиции. Из-под повязки впрямь торчали короткие топорщащиеся пряди. Так непривычно.
- Ничего. – Андрей ещё не до конца прочувствовал грандиозное облегчение, оно набирало обороты, грозя в итоге обернуться криком буйного счастья. Пока же капитан говорил хрипло. – Ты и с короткими волосами красавица. – Он протянул руку, чтоб дотронуться до щеки пациентки.
Майская отпрянула настолько, насколько позволяло положение и силы. Она с диким изумлением взирала на Логинова, явно не понимая, что он тут делает.
- Шура? – в поисках объяснения обратилась к подруге.
Журналистка наполовину беспомощно, наполовину виновато дёрнула плечами.
Пришлось опять посмотреть на Логинова, чьё лицо пониманием тоже не лучилось.
«Мамочки, что ж было-то?» - про себя охнула художница.
- Андрей Игоревич?
- А?..
Брюнетка провела языком по губам.
- Вам разве не объяснили?
- Чего?
Значит, не объяснили. Амина вздохнула.
- Мне уже сказали, что на дворе ноябрь, но я не знала из-за этого, - она аккуратно дотронулась указательным пальцем до виска. - Последнее, что помню, - пациентка повернулась к Шуре, – лето. Когда мы ездили к твоей родне на дачу, на шашлыки, ты ещё грозилась познакомить меня со своим двоюродным братом.
- Это было в начале августа.
- Вот… А потом – пустота. – Воспитательница опять воззрилась на Логинова, как на чужого человека.
Коим он, по сути, и стал.
В начале августа сильнее капитана Логинова Амина боялась разве что ядерной войны. И теперь, как бы проснувшись, Майская неожиданно узнала, что у неё с капитаном «что-то было». Если вам без всякой подготовки объявят, что у вас, оказывается, романтическая связь с Фредди Крюгером, вы поймёте состояние Амины.
Рассказ полицейского об их отношениях (ни каким боком не касающийся Гуревич) не помог – Амина поверила, только не вспомнила. Она даже не сумела заставить себя обращаться к капитану по имени без отчества.
- В голове не укладывается, - дивилась Шура. – Ты и Логинов.
Тема не исчерпала себя и после выписки Майской. Художница только что вернулась домой и принялась разбирать сумку с вещами, которыми пользовалась в больнице.
- У меня тоже не укладывается, категорически.
- Считаешь, он врёт?
Амина прикусила нижнюю губу. Вспомнила лицо капитана, его глаза, его голос.
- Ему незачем. – Девушка раздражённо потёрла лоб, попутно коснулась обкорнанных волос. До чего ж неуютно. – Если он, конечно, не одержимый чудик.
- Всякое бывает. – Шурино заявление основывалось на её профессиональном опыте. – Хотя, глупо… Логинов грубый, нелюдимый, но в своём уме на сто процентов. Я не знаю его близко, но ведь всё-таки более или менее регулярно с ним общаюсь, да и Серёжа рассказывает. Нет, на одержимого капитан не похож.
Амина тоже так считала, пускай, в отличие от Шуры, настоящих одержимых не видала даже через решётку… Вроде бы.
- Я верю Логинову, - пробормотала Амина. – Это-то хуже всего.
Возвращение вещей на родину, то есть в шкаф, завершилось, но нервничающей девушке нужно было ещё чем-нибудь занять руки. Художница решила навести порядок на стоящем в углу столике. Чисто теоретически столик был журнальным, но если на нём и водились журналы, они давно оказались похоронены под грудой эскизов, набросков, чистых листов всевозможных размеров, карандашей, кистей, коробок с красками и прочих атрибутов амининой профессии.
- Если у меня, как говорят в мелодрамах, были к нему чувства, теперь они напрочь забыты. А вдруг те чувства навсегда останутся забытыми?
- И что? В любом случае будешь жить дальше, ты Логинову ничем не обязана, и он это понимает. Не станешь же себя привязывать к человеку, которого терпеть не можешь.
- Не то чтобы терпеть не могу, просто он меня… напрягает, очень сильно.
- Это не лучше. Он набивается в гости?
- Не особо. Наверно, ждёт, что я сама приглашу зайти, поговорить.
- Но ты не приглашаешь?
- Не приглашаю. – Майская попробовала уложить верхние листы в подобие стопки, в результате несколько штук слетели на пол. Девушка наклонилась, чтоб поднять.
- А у вас с ним до постели дошло? – Другая бы на месте Аксёновой долго мялась и вывела что-нибудь типа: «А у вас, ну это, ну было, ну это, ну то самое?» Шура не мучилась с условностями, и раньше не спросила лишь потому, что в больнице не было возможности остаться с Майской наедине.
Амина резко выпрямилась, держа в руках подобранные рисунки.
- Неужели ты не интересовалась? - и бровью не повела Шура. – Он должен был сам тебе сказать, ну хоть намекнуть!
Ой нет, изображать негодование в адрес Аксёновой – пустая затея.
- В открытую не говорил, - со вздохом призналась воспитательница. – Но дал понять…
- Что?
- То.
- То самое?
- Ага.
- Ого. Я бы даже сказала о-го-го! Слушай, до чего ж обидно, что ты ничего не помнишь, и мне рассказать не успела. Теперь так и не узнаем, кто лучше – Логинов или твой Вовка на четвёртом курсе.
- Шура!
- Прости. – Журналистка, успевшая прикусить свой длинный язык, подошла к соседке и приобняла ту. – Прости меня, дуру, Витаминка. – Положила подбородок на плечо подруги. - Я с этой криминально-событийной рубрикой скоро вконец изойду на цинизм. Ух ты. Твоя работа?
Они вместе глядели на портрет в руках Амины, только что найденный среди прочих творений. Майская внимательно изучала рисунок, прекрасно узнавая собственную манеру и стиль.
- Видимо, моя. Только я не помню, как писала это.
- Может, и не помнишь. – Шура с удивлением обнаружила, что ей очень трудно отвести взгляд от портрета, хоть к числу ярых поклонниц Логинова, если таковые вообще имелись, она сроду не относилась. Просто в этой картине было нечто прекрасное и неподдельное; без идеализаций, и в то же время художница сумела подчеркнуть то хорошее, что имелось в облике капитана, а, может, и не только в облике. – Но даже я понимаю, что это рисовала девушка, влюблённая по уши.
- Познакомиться бы с этой девушкой.
Будь Андрей обычным человеком, скорее всего, отношения бы постепенно восстановились. Он и Майская проводили бы время вместе, разговаривали, и девушка снова отыскала б то, что один раз уже нашла в капитане. Но тем, кто не знал Андрея по-настоящему (то бишь практически всем из ныне живущих), он казался угрюмым монстром. Подобное отношение не способствовало более близкому знакомству. Получался замкнутый круг. В прошлый раз Амина разорвала его с помощью лёгкого нрава, весёлости, жизнелюбия. Что немаловажно, её никто не заставлял делать это. Теперь художница чувствовала себя обязанной разглядеть в Андрее что-то, вспомнить, снова влюбиться. Ласковое обращение мужчины лишь усиливало эти неприятные чувства, что вконец усугубляло ситуацию.
- Добрый вечер, дорогие телезрители, в эфире программа «Давай разведёмся».
Это была любимая передача Шуры, но сегодня Амина смотрела сей телешедевр с большим интересом, нежели подруга, которая, наоборот, сидела с отстранённым видом. Не успела ведущая представить всех героев, как Аксёнова выдала:
- Я решила сменить работу, - и упёрлась взглядом в Майскую, внимательно наблюдая за реакцией.
Новость ошарашила Амину.
- Как?! – ушам своим не поверила художница. – Ты ведь обожаешь свою работу!
- Я обожаю свою профессию, это разные вещи. – Журналистка сделала неглубокий вдох. – Вчера писала материал, который должен выйти на следующей неделе. Там речь об ограблении со стрельбой. Одна из пострадавших в больнице между жизнью и смертью. Я печатала и вдруг поймала себя на том, что думаю: блин, кто ж знает, как ситуация изменится к моменту публикации, вдруг девица придёт в себя, и мои сведенья получатся устаревшими, лучше б она померла, чтоб всё было чётко и ясно. Так же нельзя.
- Конечно, нельзя.
- И это не первый случай. Я перестала видеть в людях людей, теперь они в первую очередь персонажи.
- Плохо…
Шура склонила голову. Амина ободряюще похлопала подругу по руке.
- Эй, если ты чувствуешь, что больше так не можешь, то незачем и дальше себя мучить. Кому от этого лучше?
- Никому.
- Вот-вот. У тебя классная работа, но если она перестала радовать, начала тяготить и ты хочешь уйти, уходи. Тогда хотя бы воспоминания будут хорошими, а если останешься, возненавидишь всех и вся.
Шура изогнула бровь и чуть было не спросила, по-прежнему ли они говорят о работе. Однако девушка предпочла смолчать и дать соседке возможность довершить мысль. Похоже, для Амины это будет полезнее, чем для самой Шуры.
- Когда ты начинала работать, ты пылала, - продолжала Майская. – Если теперь дело обстоит иначе, это же не значит, что ты неблагодарная, что ты желаешь зла своей работе или не уважаешь, не ценишь её. Никто не сможет вернуть прежние ощущения, в том числе ты сама. Поэтому нечего тянуть кота за хвост, этим не поможешь никому и ничему.
- Золотые слова, - лукаво улыбнулась Аксёнова.
Майская застыла с приоткрытым ртом на секунду-другую, потом тоже улыбнулась. Подарила подруге мягкий взгляд.
- Что будешь делать, уйдя из журналистики?
- С чего ты взяла, что я ухожу из журналистики? – картинно округлила глаза корреспондент. – Нетушки, меня из неё палкой не выгонишь, я в этой сфере останусь до пенсии. Сменю тематику. Хочу перейти на спортивное направление: там и события, и адреналин, и борьба, и при этом никто никого не грабит, не насилует, не убивает… Во всяком случае, не так массово, я надеюсь.
- По-моему, это очень хорошая идея, - одобрила Амина. – А что говорит Серёжа?
- Ты первая, кому я рассказала. Хотела посоветоваться.
- И какой из меня советчик? – озорно поинтересовалась художница.
- Классный. А Серёжа, думаю, тоже меня поддержит. Тем более, сам собирается перейти в спорт.
- То есть? – не поняла Амина. – Из полицейских подастся в профессиональные спортсмены?
- Он хочет попробовать заняться бизнесом, связанным со спорттоварами.
- Считаешь, получится? Не в том смысле, что я сомневаюсь, просто никогда не замечала в Серёже предпринимательской жилки.
- Может, у него пока не было случая её проявить. Я в него верю. Лучше попробовать и узнать наверняка, чем всю оставшуюся жизнь сомневаться.
Майская знала: Логинов ждёт, надеется. Она и боялась, и жалела его. Жалела себя, злилась на себя, злилась на него. Они виделись на работе, не регулярно и не часто, но каждая встреча, щедро приправленная неловкостью, становилась для обоих пыткой худшей, чем предыдущая.
Больше так продолжать было попросту нельзя.
- Говорят, ты написала заявление об увольнении, – прозвучало вместо приветствия.
Амина замерла возле кабинетного порога, который только что миновала.
- Как раз зашла сказать... – Она по привычке стала накручивать локон на палец, забыв, что волосы теперь не доходят ей и до плеч. Стрижку, подкорректированную парикмахером, нельзя было назвать дурной, и в паре со своей фантазией брюнетка уже организовала на голове то, что окрестила лёгким творческим беспределом.
Андрей лишь поднялся из-за стола, не стал приближаться.
- Когда уходишь?
Тон капитана не выражал эмоций, но, посмотрев в глаза мужчины, Майская отвела взгляд с той же скоростью, с которой отдёргивают от утюга обожжённую руку.
- По идее, надо отработать две недели, но выяснилось, что мне положен отпуск, аккурат четырнадцать дней. – Брюнетка внимательно изучала дырку от гвоздя на стене рядом с собой. – Уйду сейчас, а официально получится, что уволилась тридцатого декабря.
Она не представляла, что добавить. На сердце было тяжело, давили сожаление и вина. Оттого ещё сильнее хотелось скорее покончить с этим, уйти побыстрее и подальше. «Бедный Андрей Игоревич, ни в чём не виноват. Но и я ведь не виновата, не терроризировать же теперь саму себя».
Логинов молчал, тем не менее Амина понимала: финальная черта пока не подведена.
- Я кое-что принесла. – Плоский полиэтиленовый пакет, ранее неприметно покачивавшийся в руке художницы, лёг на стол капитана. – Это подарок для Вас. – Девушка стремительно отошла назад.
- Напоследок? – ухмыльнулся Логинов. Что-то подсказывало: Амине не хочется, чтоб он открывал при ней.
- Ну да…
Андрей сосредоточенно покивал, засунул руки в карманы джинсов, выпрямился. Какой смысл тянуть? Пара последних вопросов, и всё.
- Ты уходишь только с этой работы?
- Из садика тоже. Я решила малость попутешествовать. Съезжу на юг – в Сочи или Абхазию. Или в Крым. – Она осклабилась, как человек, которому не раз и не два указывали на нелепость его затеи, и который остался при своём мнении. – Знаю-знаю, зимой там не сезон, зато…
- …Не мешаются отдыхающие, и можно спокойно писать зимне-южные морские пейзажи.
Очи Амины, синеватые из-за цвета стен, расширились.
- Как Вы… - Она осеклась. – Я Вам рассказывала, да?
Шатен кивнул.
Вы, Вас. Они были на ты меньше суток, казалось бы, за такой срок не привыкнешь напрочь. Но теперь каждое «Вы» из уст Амины было для Логинова болезненным напоминанием, подчёркиванием пропасти, пролёгшей между капитаном и художницей. Чего бы он только ни отдал, чтоб она снова сказала ему: «Ты»…
- Было дело, - с некоторой заминкой вслух подтвердил полицейский.
На секунду в глазах девушки шатену почудился малюсенький всполох сомнения. Именно в эту секунду Амина могла передумать.
Однако не передумала. Всполох погас.
- Удачи Вам, Андрей Игоревич. – После недолгих колебаний она решила, что лучше обойтись без рукопожатия.
- Тебе тоже. – Голос приглушённый, тёплый.
Андрей не злился. Знал, что ей тяжело. Пусть для Амины это испытание закончится.
Он не сорвётся без неё. Не покатится вниз, не пустится во все тяжкие, не сиганёт на самое дно. Он продолжит идти по жизни прямо. В никуда. Без надежды, без радости, с чувством вины. И с воспоминаниями об Амине Майской, которые будут то нежно пригревать, то жечь адским пламенем.
Капитан выпрямился.
- Береги себя, Амина.
- Постараюсь. Вы тоже.
Оказавшись по другую сторону порога, девушка какое-то время прижималась к закрывшейся двери спиной, глубоко дышала. Затем ступила вперёд. Осмотрелась. В груди легонько кольнуло. Часть Амины не хотела покидать это место, дорожила им. Меньшая часть. Очень маленькая часть. Забытая часть.
Помедлив ещё мгновенье, Майская улыбнулась и зашагала к выходу. С каждым шагом её улыбка становилась смелее, ярче.
У себя в кабинете Андрей открыл пакет и достал содержимое – картину в рамке. Это был портрет Логинова, тот самый, что Амина написала когда-то, встав посреди ночи, и который нашла после возвращения из больницы. Художница долго думала, что делать с творением, и в итоге постановила: лучше отдать Андрею. Ей его портрет всё равно уже ни к чему.
Впереди её ждала целая жизнь.
Эпилог
2045-й год
Июльский вечер был светлым, жарким и вдобавок праздничным. Отмечали День города.
Сегодня в Петергофе было многолюдно даже по местным меркам. Впрочем, речь о той приятной, рассредоточенной многолюдности, которая не раздражает. Люди не толпились, не валили всем скопом в одном направлении, они равномерно распределились по достопримечательностям, по берегу, по прибрежным паркам и лужайкам.
За десять лет Андрей Логинов не превратился в любителя праздников, но ему захотелось сменить обстановку. Хотя, это не помогло.
Мимо пронеслась свора детишек, возглавляемая мальчиком с воздушным змеем.
- Ровняй, ровняй!
- Во как летит!
- Не отпускай!
Андрей улыбнулся им вслед.
Мужчину по-прежнему можно было величать шатеном, но каштановый цвет ощутимо разбавлялся отдельными нитями седины, и стрижка стала короче, почти по армейским стандартам.
Жизнь Логинова не обернулась кошмаром, сплошным страданием и горем. Она вернулась в прежнее русло, вновь стала монотонной, не скрашенной ни единой настоящей надеждой. Разница лишь в том, что теперь всё это резко контрастировало с крохотным периодом, когда будущее улыбалось полицейскому, а рядом была любимая девушка, которая хотела подарить Андрею ребёнка.
«Я был бы хорошим отцом». Это не навязчивая идея, а обычная констатация факта. Наблюдая за детьми, Андрей всегда невольно представлял своего несуществующего сына или дочку. Представлял, как возился бы с ним или с ней, учил плавать, водил в садик, объяснял, что надо слушаться воспитательницу. Рассказывал сказки, дурачился. Катал на плечах, с удовольствием устраивал аттракцион «лошадка» или что-нибудь другое. Например, подбрасывал ребёнка и ловил, как этот парень. Андрей бы тоже так смог.
Перед спускающимися к берегу каменными лестницами расстилался огромный газон с несколькими деревьями. Здесь тоже было немало народу, а один из секторов стал чем-то вроде детской площадки, где родители развлекали своих отпрысков.
Мужчина лет, наверное, тридцати пяти играл с малышкой, которой вряд ли было больше полутора годиков. Он держал её, подкидывал вверх – девочка заливалась счастливым смехом – и ловко ловил. Рискованно, но не в том случае, если хорошо развита координация движений, есть достаточные сила и проворство.
Парочка, которая, судя по виду, лишь недавно вышла из категории подростков, сюсюкала над детской коляской фиолетового цвета.
Ещё один беззаботный папаша бегал с сыном на плечах, изображая самолёт. Энтузиазму мальчика не было предела.
- Быстрее, пап!
- Ты, главное, держись покрепче.
- Держусь!
Грустно ухмыльнувшись, Андрей направился к лестнице.
Логинов оставался видным мужчиной во всех смыслах. Крепкое телосложение, высокий рост, широкие плечи все ещё выделяли шатена из толпы. В обыкновенной серо-синей футболке и не менее обыкновенных серых штанах полицейский привлекал к себе больше внимания, чем иной щёголь в костюме по последней моде.
Андрей двигался к заливу. Ему нравилось смотреть на эту голубоватую гладь, то спокойную, как нынче, то бурную.
…Она снилась ему практически каждую ночь, он ничегошеньки не мог поделать. Сняв обувь, звонко смеясь, девушка с развевающимися волосами носилась по морскому берегу, подпрыгивая с наивной ребяческой радостью. Подбегала совсем близко, Андрей дотянулся бы до неё, стоило приподнять руку. Но он каким-то образом всегда упускал этот момент, Амина ускользала.
Амина.
Амина?
Логинов остановился и заморгал. Амина находилась прямо перед ним, и понадобилось мгновение-другое, чтоб он понял, что это не отголоски воспоминаний, проделывающие фокусы с сознанием.
Художница возникла, поднявшись по лестнице, по которой полицейский намеревался спуститься. Шагов за десять до Андрея брюнетка замедлила ход. Приоткрыла рот. Взгляд был растерянным, но внимательным, ожидающим.
В таких случаях комплиментом считается фраза «Ты совсем не изменилась», однако она была бы ложью. Амина изменилась, именно изменилась, а не сделалась хуже. Наоборот, похорошела. Черты лица стали чуток острее, утонченнее, кожа – немного смуглее. Волосы опять доходили до поясницы, но теперь имелась чёлка, которая придавала брюнетке сходство с египетской царицей, хотя джинсы и бирюзовая майка вряд ли были традиционным нарядом монархинь Древнего Египта.
Андрей тщетно пытался сказать хоть что-нибудь. Взбесившийся пульс колотил по шее, точно сердце оказалось в горле.
Амина продолжала идти, только очень медленно. Ступала и вглядывалась, вглядывалась, вглядывалась. А потом, широко улыбнувшись, бросилась вперёд.
И пробежала мимо Андрея, не заметив его. Она с самого начала не замечала, ища совсем другого человека. Вернее, людей.
- Вот вы где! – подбегая к «детскому сектору», она раскинула руки.
- Мама! – полуторагодовалая девчушка в лёгком розовато-белом платьице, которую отец бережно опустил на землю, засеменила навстречу Амине не особо ловко, зато с неподдельным рвением.
В тот миг, когда девочка едва не споткнулась, её подхватила мама, подняла и закружилась вместе с ней.
- Ах ты, Светик неугомонный, - художница расцеловала дочь в круглые щёчки.
- И в кого же она такая неугомонная? – весело поинтересовался папа ребёнка, подойдя. – Теряюсь в догадках!
Высокий, не хрупкий, с тёмными волосами, постриженными довольно коротко, но не радикально. В меру загорелый. Кажется, кареглазый. Он был похож на Андрея. По крайней мере, самому Андрею хотелось так думать.
- Вариантов-то полно! – не растерялась Амина.
Она поставила девочку. Спонтанно образовалась игра в догонялки. Радостная Света старательно удирала от папы, который ещё старательнее отставал.
- Беги, Света, беги! – подбадривала Амина, хлопая в ладоши и едва не подпрыгивая от воодушевления болельщика. – Итак, Светлана обгоняет главного соперника, который явно находится не в лучшей спортивной форме.
- Что-о? – возмутился несправедливо обвинённый. – Такие заявления не прощаются!
Он подскочил к Амине, сгрёб в охапку и повалил себе на плечо. Художница взвизгнула и рассмеялась громче. Спортсмен сделал пару-тройку крупных оборотов, надежно придерживая свою ношу.
- Ай, хватит! – хохотала ноша, по мере возможности болтая ногами. – Поставь меня обратно! Голова кружится.
Амина быстро оказалась в вертикальном положении. Мужчина продолжал её придерживать.
- Сильно? – обеспокоенно спросил он, опасаясь, что переборщил с оборотами.
- Сильно, - серьёзно ответила Амина. Мотнула головой, великолепные распущенные волосы всколыхнулись завораживающе блестящей волной. Губы тронула улыбка. – У меня от тебя голова всегда кружится сильно.
Лицо темноволосого осветилось широкой улыбкой, белозубой и добродушной, с примесью иронии. Он обнял брюнетку за талию, а брюнетка положила руки ему на плечи, «сомкнув» запястья за его шеей. Спортсмен наклонился немного, и они с Аминой соприкоснулись лбами.
Пока родители миловались, Света вертела головой по сторонам. И, в отличие от родительницы, заметила человека, окаменевшего подле лестницы. Девочка с интересом взирала на него лучистыми серыми глазищами – точной копией маминых.
Сколько это длилось, Андрей не представлял. В конце концов тот, чьего имени Логинов никогда не узнал, взял дочку на руки, Амина пристроилась рядышком, и все трое побрели прочь. Взрослые что-то обсуждали так жизнерадостно, как это могут делать лишь по-настоящему счастливые люди.
Небо не стало тёмным, но праздничному салюту это не помешало. Живописные огненные брызги всех цветов радуги прекрасно виднелись на бледном фоне. Поговаривали, что этот фейерверк, созданный с применением новейших технологий, был подарком от самого Фиделя Кастро в честь недавнего визита кубинской делегации.
Люди, подняв голову, любовались вспыхивающими цветами, фонтанами искр и переливающимися дорожками. Только один человек смотрел себе под ноги, неспешно идя в никуда.
Логинов не понимал, что именно чувствует в данный момент по-настоящему. Он ощущал себя опустошённым, как разрядившаяся батарейка. У него не было проблем со здоровьем, он просто очень устал, и вся усталость обрушилась на него камнепадом.
Одна из скамеек на набережной оказалась полностью свободной, полицейский присел. Откинулся на спинку, зажмурившись, запрокинул голову. Вот бы сейчас как в детстве – лечь поудобнее и уснуть, ни о чём не беспокоясь, ничем не терзаясь.
Постепенно накреняясь, мужчина улёгся на бок. Вытянулся, положил ладони под щёку.
Андрей в последний раз открыл глаза.
Салют продолжал греметь и окрашивать мир вокруг разноцветными отсветами.
У неё всё хорошо.
Андрей в последний раз закрыл глаза.
Заключительный взрыв был самым пёстрым и самым ярким. Тысячи огоньков вскипели, распустившись гигантским шаром, который сверкал пурпуром, золотом и бирюзой. Когда же искристые брызги стали опадать, растворяясь в воздухе, форма фигуры изменилась. Прежде чем светящиеся следы фейерверка окончательно растаяли, над Финским заливом несколько секунд сияла огромная медуза.
Конец
(14 августа 2013 г. – 23 марта 2014 г.)
Николай Гумилёв
«Загробное мщение»
Как-то трое изловили
На дороге одного
И жестоко колотили
Беззащитного его.
С переломанною грудью
И с разбитой головой
Он сказал им: «Люди, люди,
Что вы сделали со мной?
Не страшны ни Бог, ни черти,
Но клянусь, в мой смертный час,
Притаясь за дверью смерти,
Сторожить я буду вас.
Что я сделаю, о Боже,
С тем, кто в эту дверь вошёл!..»
И закинулся прохожий,
Захрипел и отошёл.
Через год один разбойник
Умер, и дивился поп,
Почему это покойник
Всё никак не входит в гроб.
Весь изогнут, весь скорючен,
На лице тоска и страх,
Оловянный взор измучен,
Капли пота на висках.
Два других бледнее стали
Стиранного полотна:
Видно, много есть печали
В царстве неземного сна.
Протекло четыре года,
Умер наконец второй,
Ах, не видела природа
Дикой мерзости такой!
Мёртвый глухо выл и хрипло,
Ползал по полу, дрожа,
На лицо его налипла
Мутной сукровицы ржа.
Уж и кости обнажались,
Смрад стоял — не подступить,
Всё он выл, и не решались
Гроб его заколотить.
Третий, чувствуя тревогу
Нестерпимую, дрожит
И идёт молиться Богу
В отдаленный тихий скит.
Он года хранит молчанье
И не ест по сорок дней,
Исполняя обещанье,
Спит на ложе из камней.
Так он умер, нетревожим;
Но никто не смел сказать,
Что пред этим чистым ложем
Довелось ему видать.
Все бледнели и крестились,
Повторяли: «Горе нам!» —
И в испуге расходились
По трущобам и горам.
И вокруг скита пустого
Тёрн поднялся и волчцы…
Не творите дела злого, —
Мстят жестоко мертвецы.
_____«»_____
Отредактировано Елена Бжания (2014-05-17 21:31:49)
575577363 Николь
