Жаль, что мы не в Бразилии

I
  Стою, опираясь на ограждение всем телом, и смотрю вниз на тёмную, почти чёрную воду. Недавно пошёл снег вперемешку с дождём, и за минуту я промокла до нитки. Но домой идти не хочется. Вообще, никуда идти не хочется. Капли дождя и растаявший снег противными холодными ручейками стекают по лицу. Я жутко замёрзла и всё-таки стою на этом мосту. Нет, прыгать, конечно, не собираюсь – что бы там ни было, не такой у меня характер.
  Мимо проезжают машины, их не слишком много – время довольно позднее, да и погода собачья.
  Рядом со мной остановился какой-то автомобиль не очень солидного вида (марку назвать не могу, ведь моих знаний в этой области хватает лишь на то, чтобы отличать «КамАЗ» от «Запорожца», ну и их обоих от «Мерседеса»). В нём сидела небольшая компания – два парня и две девушки. Дверца открылась, появился Лёша. Он быстро подошёл ко мне и взял за руку.
  - Соня, что ты тут делаешь? Совсем с ума сошла? Пойдём. Довезём тебя до дома.
  Терпеть не могу, когда со мной обращаются как с ребёнком. И вдвойне обидно, если это исходит от Лёши. Я выдернула руку:
  - Отстань! Никуда я не поеду!
  - Поедешь-поедешь, - он схватил меня за локоть и потащил к машине.
  Я быстро высвободилась и почти завизжала:
  - Отвяжись, не пойду! Отстань! Ненавижу тебя! Всех ненавижу!
  Наверное, я была похожа на сумасшедшую, во всяком случае, Лёша посмотрел на меня как на полную психопатку.   
  - Отстань, - неожиданно утихнув, сказала я, повернулась и зашагала вроде бы в сторону дома.
  - Да оставь ты её, - услышала я за спиной незнакомый мужской голос, видимо, обращавшийся к Лёше. – Делать, что ли, больше нечего?
  Через несколько секунд хлопнула дверца, взвизгнули шины, и машина, проехав мимо меня, быстро исчезла.
  Я остановилась, провела ладонями по мокрому лицу, волосам, зачем-то оглянулась, снова подошла к ограде и уставилась вниз, на воду. Лёша… Не хочется повторять банальную, истрёпанную до дыр страдальчески-романтическую фразу; и всё-таки - будь проклят тот день, когда я с ним познакомилась!

  А день был замечательный: первый солнечный за весь март, хоть и ветреный. Всё казалось приветливым и радостным, очнувшимся от зимней спячки. Я возвращалась из школы в отличном настроении, потому что получила пятёрку и не по чему-нибудь, а по химии – единственному предмету, который даётся мне с трудом.
  В подъезде я понеслась вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. И на четвёртом этаже столкнулась с парнем, только что пулей вылетевшим из шестнадцатой квартиры. Я бы точно упала и пересчитала все ступеньки, если б он не схватил меня за куртку. Шов на рукаве лопнул, зато мои кости остались целы.
  - Извини, - сказал парень и был таков. Я даже опомниться не успела.
  По правилам жанра незнакомец сразу должен был поразить меня до глубины души, чтоб я тут же принялась думать и вздыхать о нём не переставая, страстно желая новой встречи. А вот и нет. Я только отметила, что он, кажется, симпатичный, и снова поскакала по лестнице.
  Я  аккуратно  открыла дверь  квартиры  и  тихо  зашла в  прихожую. Впрочем, я  б  могла въехать на танке, и родители не заметили бы. Они были заняты – ругались.
  - Хватит с меня! - кричала мама. – Осточертели все эти твои родственники! Я дочь родную вижу реже, чем их.   
  Наверное, она имела в виду Лару.
  Настроение моё упало сразу по двум причинам. Первая: я подумала, что опять нагрянет дядя Миша или тётя Валя, или ещё хуже – оба сразу. Дальние родственники, хорошие люди, но по шуму и причинённым неудобствам могут сравниться только с вражеским десантом. Вторая: я прекрасно знала, что если родители поругались, то это надолго.
  Мама с папой ссорятся редко, но зато уж так, что пыль коромыслом. Сначала они орут, долго и громко, аж стёкла дрожат. Потом расходятся по углам, и вот тут начинается самое противное. Родители минимум два дня хмурятся, дуются, не разговаривают между собой. В квартире повисает отвратительное молчание. Обычно в такие периоды оба разряжают нервы на мне. Я оказываюсь виноватой во всех смертных грехах. И это ещё полбеды. Бывает, родители поодиночке начинают мне жаловаться, снова и снова излагать все обиды и претензии, накопившиеся за двадцать два года брака; и чуть ли не кучами выдают компроматы друг на друга. Я делаю вид, что внимательно слушаю, а сама пропускаю эту гадость мимо ушей. Если что и запомню, то стараюсь поскорее забыть.
  Ненавижу, когда такое случается! Я, вообще, впечатлительная, и меня легко расстроить, обидеть.
  Чего-то мне явно не хватает. Ума, уверенности, опыта – назвать можно как угодно, суть одна: я совершенно не умею жить. Никак не получается. Иногда мне кажется, что всё, на что я способна, - это фантазии. Я создаю их, живу в них, живу ими. И по-другому не выходит. Я просто не приспособлена к реальному миру – он такой грубый, какой-то неправильный; а главное – в нём у меня всегда всё получается наперекосяк: то скажу что-нибудь не то, то споткнусь, то запнусь, в общем, опростоволошусь, сплохую, опозорюсь.
  Думаете, мне нравится быть такой «фантазёркой»? Да ничего подобного! Я же чувствую, что настоящая жизнь проходит мимо. Но только сунусь в реальность, а та мне сразу пинок.
  Ладно, не такая уж я пессимистка, скорее даже оптимистка, во всяком случае, ещё месяц назад была. У меня есть семья, друзья. Люди относятся ко мне хорошо, но не всерьёз.
  Парня у меня нет и не было. Обидно, я ведь не уродина, хотя и на Мисс Вселенную не тяну.
  У меня неплохая фигура, только тощая, и грудь – одно название; но Памеле Андерсон я никогда не завидовала. Лицо обыкновенное, не особо примечательное. Волосы тёмно-русые, совсем не густые. Чем я по-настоящему могу гордиться, так это глазами. Они по форме обычные, а вот цвет ярко–ярко-зелёный, как у лимонада «Тархун» (не очень поэтичное сравнение). Мне уже надоело доказывать окружающим, что я не ношу линзы.
  Терпеть не могу свою мечтательность! Хотя всё не так плохо. У меня почти нормальная жизнь. Я вполне общительна, только иногда бываю очень застенчивой.
  …Совершенно не хотелось попадаться на глаза скандалящим родителям, поэтому я оставила школьную сумку, взяла дамскую и ушла, тихо закрыв дверь. Мама с папой меня так и не заметили.
  И снова на четвёртом этаже я столкнулась с тем же парнем, только на сей раз он бежал наверх, а я вниз. На всякий случай я мгновенно вцепилась в перила.
  - Извини, - парень улыбнулся.
  - Извиняю, - я тоже улыбнулась. Обычно при первой встрече с человеком (независимо от его пола) я чувствую себя скованно и неуверенно. Но на этот раз было наоборот – я ни с того ни с сего осмелела. – Значит, это ты теперь живёшь в шестнадцатой?
  - Да.
  Какие у него глаза! В жизни не завидовала ничьим глазам, уж цвету точно. У меня самой глаза редкого зелёного цвета, не какого-нибудь там бледно-болотистого напополам с серым, а самого настоящего изумрудного. Только это почему-то мало кто замечает. Зато если заметят, то напрочь привяжутся с вопросом о линзах. А у этого парня глаза и правда необыкновенные. Не огромные, не с длинными густыми ресницами, но какие-то светлые, едва ли не светящиеся, зелёно-голубые (и совсем не такие яркие, как у меня) и чистые, прозрачные, почти как стекло, но не холодные, а наоборот – живые и тёплые.
  - Я тоже в этом подъезде живу, - больше ничего в голову не приходило. – Меня зовут Соня.
  - Меня - Лёша.
  - Очень приятно, - одновременно сказали мы друг другу. Не знаю как Лёше, а мне и впрямь было очень приятно.
  - Ну пока, - он опять улыбнулся, и мы разошлись.               
  Я пошла к Оле. Оля – это моя одноклассница и лучшая подруга. Раньше я очень дружила с Ирой, другой моей одноклассницей, с которой мы познакомились ещё в детском саду. Но сейчас всё иначе. Мы с Ирой не ссорились, не стали соперницами, просто вдруг будто похолодание наступило. Я уже не могу говорить с Ирой на любые темы. Мне кажется, она не поймёт. Может, и Ира чувствует то же.
  А Оля – само понимание. Она очень добрая и спокойная. Наверняка после школы сразу выйдет замуж, нарожает детей, станет заниматься семьёй, домом и будет счастлива.
  Оля идти гулять отказалась, потому что ещё не сделала домашнюю работу. За десять минут я смогла убедить лучшую ученицу класса в том, что Земля не погибнет, если отложить уроки до вечера. Кстати, я и сама хорошо учусь, почти на отлично, вот только химия никак не даётся. Моих знаний по этому предмету хватает на твёрдую двойку; плюс старание, и в итоге трояк.
  Решили отметить мою пятёрку. Общими усилиями наскребли мелочи и купили бутылку… лимонада. А что ещё можно приобрести на десять рублей? Да мы с Олей, хоть уже и одиннадцатиклассницы, но алкоголем не интересуемся.
  Поболтали о том, о сём. Я рассказала про Лёшу, похихикали. Пошли на рынок примерять вещи. Мы часто так развлекаемся: делаем вид, будто собираемся купить что-нибудь, примеряем это, но «никак не можем решиться», и идём «искать дальше». Иногда мы ходим так по магазинам, но на рынке проще.
  Опять вспомнился Лёша, снова похихикали. И тут как в сказке – он появился.
  - Гляди, вон он, - почему-то шёпотом сказала я подруге, еле заметно кивая в сторону парня.
  - Вот! Вспомнишь сама знаешь что, тут и оно! - весело прокомментировала Оля.
  - Да ну тебя, - я легонько толкнула её в бок.                                                         
  Лёша шёл и думал о чём-то своём, кажется, не обращая внимания ни на что вокруг. Потом он будто очнулся, а ещё через пару шагов увидел меня и приветливо улыбнулся. Я тоже улыбнулась.
  Наверное, мы бы так и прошли мимо друг друга, если б не… Какой-то парень, которого я не замечала до последней секунды, вдруг вырвал у меня сумку и кинулся наутёк.
  Я не знала, что кричать - «Караул!» или «Ура!» Эту сумку я таскала больше года, и она давно стала страшнее ядерной войны; но новую мне всё не покупали. К тому же денег у меня не было, а ключи от квартиры я всегда ношу в кармане; так что единственное, что досталось грабителю кроме потрёпанной сумки, - это засморканный носовой платок и старое зеркальце. Пожалуй, следовало бы всё-таки крикнуть: «Ура!» и «Спасибо!» вдогонку.
  А Лёша возьми да и погонись за вором, толи из жалости ко мне, толи в порыве благородства. Я моргнуть не успела, как оба парня скрылись за углом. Мне стало, мягко говоря, не по себе. Во-первых, почувствовала себя неловко, как будто это я что-то украла. Думаю, дело было в смущении. А во-вторых, я испугалась – вдруг Лёша пострадает, и за что – за носовой платок! Да, положение дурацкое.
  Но не прошло и двух минут, как Лёша вернулся с победой, точнее, с сумкой. Чем-то он был похож на рыцаря. Конечно, я никогда не видела настоящих рыцарей, но хорошо себе их представляла. Я вздохнула с облегчением. Хотя, возвращение старой сумки означало, что новой мне не видать. Стыдно признаться, но это подпортило мою радость. И мне всё ещё было ужасно неловко.
  Лёша подошёл и протянул мне сумку. Я собралась пролепетать: «Спасибо», но Лёша сделал жест, какой-то быстрый и успокаивающий, явно говоривший: «Не надо благодарить». И улыбнулся.
  Мне сразу стало уютнее. В тот момент я и влюбилась. Ничего похожего на внезапно налетевшую бурю или бушующий прилив. Просто вдруг на душе стало светло-светло, тепло и хорошо, захотелось…не знаю…бегать вприпрыжку, скакать как в детстве. А сердце будто кто-то подогрел, оно стало горячим, обжигало изнутри. Это было непривычно, странно и немножко страшно, но очень приятно.
  Не помню, с чего мы решили идти домой вместе. Не помню, куда, когда и как исчезла Оля. Не помню, о чём мы с Лёшей говорили. Да я и не слушала почти, просто иногда машинально кивала и поддакивала. Я не думала, я чувствовала. Единственное, что помню хорошо, - это как мы стояли у двери шестнадцатой квартиры.
  Уже оба сказали: «Пока», но никак не получалось разойтись. Смотрели друг на друга и молчали. Наконец, Лёша обнял меня за плечи, притянул к себе. Я закрыла глаза. Сердце колотилось так, что даже жутко стало. Первый поцелуй! Ответственный момент всё-таки! Наверное, я единственная девчонка в нашем классе, которая до сих пор не целовалась… ну, по-настоящему. Я так волновалась, боялась грохнуться в обморок.
  И зря. Накрылся первый поцелуй медным тазом. В последнюю секунду словно кто-то сказал: «Стоп!» Мы оба это ощутили, точно. Лёша отпустил меня, я сделала шаг назад. Мы одновременно опять сказали: «Пока», скомкано и неловко.
  Он зашёл в квартиру, я побежала на пятый этаж, чувствуя себя по-дурацки непонятно. Трудно объяснить. С одной стороны жалко было, что мы не поцеловались. С другой – я радовалась, что не опозорилась (мне почему-то казалось, что я обязательно что-нибудь испорчу, сделаю не так).
  Дома стояла тишина, хотя относительная и не такая противная, как я ожидала. Некто возился на кухне, шуршал какими-то пакетами или обёртками, орудовал посудой и жизнерадостно тихонечко напевал: «Уси–пуси, муси–пуси». Ну конечно это Ларка! Я обрадовалась – вечер не будет совсем уж противным.
  Лара – моя старшая сестра. У неё такие же русые волосы и зеленющие глаза; ростом она повыше меня. Все говорят, что мы как две капли воды похожи, на самом деле это только внешне, характеры у нас разные.
  Когда Ларе было шестнадцать лет, как мне сейчас, её парень предложил ей переехать к нему. Сестрёнка не стала раздумывать – собрала шмотки, и поминай как звали. И я её очень даже понимаю. Сама бы переехала к кому угодно, только вот никто не предлагает.
  Лара обожает учить меня жизни, особенно такой важной дисциплине как мужиковедение. Ещё бы, сама - то сестрица мужиковед о-го-го: ей ещё и двадцати одного года нет, а она уже третий раз замужем, это только официально. А сколько у неё действительно было мужиков, по-моему, она и сама точно не знает. Лара постоянно даёт мне советы, попрекает, что у меня до сих пор нет парня. Мне не то что неприятно, мне больно. Все комплексы, и без того сидящие неглубоко, всплывают, и я начинаю чувствовать себя старой девой, на которую все показывают пальцем и орут: «Смотрите, у неё никого нет! Совсем никого нет и не было!» Но сегодня я согласна даже на это, лишь бы не оставаться одной между двух огней, то есть родителей, мрачных, только и ищущих повод сорвать злость.
  - Сонька! - Лара крепко обняла меня и поцеловала, как только я зашла на кухню.
  - Ларка! - в тон ей негромко взвизгнула я, обнимая и целуя сестру в ответ.
  - Что, наши поцапались? - Лара села за стол и усадила меня рядом, указывая на уже разрезанный тортик.
  Я кивнула и принялась за угощение. Лара подняла глаза к потолку и покачала головой.
  - Дурдом. Соня, как ты это терпишь? Тут же свихнуться можно.
  Я только слегка пожала плечами и уткнулась носом в чашку.
  - Дурочка ты, - завела свою песню Лара. – Тебе с таким личиком и фигуркой какого-нибудь женишка найти – плюнуть да и растереть. Тебе ж не олигарх нужен, а просто тот, кто взял бы к себе жить.
  Я продолжала молчать. Спорить не буду, всё равно не поможет. Неужели у меня симпатичное лицо? И хорошая фигура? Ерунда, особенно второе. Вернее, может и не ерунда, но я не умею преподносить свои достоинства. Не знаю почему. Не получается, и всё. Любая кривоногая дурнушка смотрится лучше меня. Идиотизм, но ничего не могу поделать. Видимо, я просто не из тех, кто способен нравиться, вызывать интерес, и тут даже глаза не помогут. Ну нет у меня товарного вида, не умею, не могу, самой горько чуть ли не до слёз, и отстаньте от меня все!
  Радость, связанная с Лёшей, испарилась. Настроение стало мерзким, я поплелась делать уроки. Лара, уже сменившая тему, пошла за мной, рассказывая об отношениях с нынешним мужем. Кажется, его Жориком зовут. Лара умеет говорить легко и смешно. Мне, да и всем, это очень нравится. Вот и сейчас я решала уравнения, то и дело вздрагивая от смеха. Хотя больная обида никуда не исчезла. Оказывается, одно другому не мешает.
  - А где он у тебя работает? - без особого интереса спросила я просто для поддержания разговора.
  Лара ответила в своём стиле:
  - Да понятия не имею. Но где-то ему дают восемь тысяч.
  - В месяц?
  - Ага. Жалко, что не в день. С другой стороны, хорошо, что не в год. Жорик замечательный, он меня любит, мне больше ничего не надо.
  Последняя фраза многим бы показалась лицемерием, но я знаю, что Лара говорила откровенно. Уж чего–чего, а жадности и расчётливости в ней нет ни капли. Да она, кстати, и не приживалка какая-нибудь: сама работает парикмахером. Миллионами не ворочает, но на кусок хлеба ей хватает. Как-то один из ухажёров привёл Лару в ювелирный магазин и предложил выбрать для себя любимой подарок. А она засмеялась: «Ну зачем мне драгоценности? Купи мне лучше мороженое». На следующий день ухажёр сделал предложение руки и сердца. Это был Игорь – второй Ларин муж. Они развелись через полгода, потому что Лара со свекровью катастрофически не ладили, в конце концов, Игорю пришлось выбирать, он выбрал мать.
  - Ладно, мне пора, - засобиралась Лара.
  - Уже?
  - Да. Жора сегодня с работы рано вернётся.
  Может, обиделась, что я села за уроки при ней? Да нет, я часто так делаю, Лара никогда не дулась из-за этого, она всё понимает. Видимо, и впрямь спешит к благоверному. Счастливая.
  После ухода сестры я, покончив с уроками, быстро вымылась и завалилась спать – от греха подальше. Мама сидела в гостиной, папа в прихожей. Бр-р-р! Молчание. Ненавижу это молчание! Оба мои родителя люди жёсткие и волевые, слишком. Если б каждому из них досталась во вторые половины обычная по силе характера личность, он бы раздавил её, полностью подчинил себе, превратил бы в тряпку или подкаблучника. А тут – нашла коса на камень.
  Я поёжилась и стала стараться уснуть. На душе было темно и холодно, но где-то сияло маленькое солнышко. Вот это солнышко начало расти. Становилось светлее и теплее. Уснула я в мрачном настроении, а проснулась в замечательном. Мне снился Лёша.
  Утром я, как разведчик, бесшумно прокралась в ванную, быстро привела себя в порядок, затем пробралась на кухню, сделала себе бутербродик, с которым и выскочила из квартиры. Так, жуя бутерброд, я поплелась в школу. По дороге встретилась с Олей. Мы почти каждое утро так «сходимся».
  - Привет.
  - Привет.
  Оля не удивилась бутерброду, наверное, уже привыкла: раз я ем по дороге, значит, стараюсь лишний раз не попадаться родителям на глаза.
  - Ну как? - нетерпеливо спросила подружка.
  - Что «как»?
  - Лёша как?
  - Нормально Тебе привет передавал.
  Оля толкнула меня локтем:
  - Ну серьёзно!
  Не успела я ответить, как услышала за спиной:
  - Соня!
  Мы обернулись. Нет, у Лёшки просто талант появляться именно тогда, когда о нём говорят. Оля хитро посмотрела на меня и выразительно повела бровью. Лёша подошёл, мы все перездоровались и пошли дальше.
  - Вы куда? - поинтересовался парень.
  - В школу, - ответила я. – А ты?
  - А я в институт. Сегодня первый день.
  Через минуты две я уже знала, что Лёша учится на факультете иностранных языков, на четвёртом курсе, а в наш город приехал буквально позавчера из Тюмени.
  - Слушай, а ты случайно не из восемнадцатой квартиры? - неожиданно спросил Лёша.
  Я уже собралась ответить: «Случайно из восемнадцатой, а что?», как подавилась этим чёртовым бутербродом. Лёша с Олей принялись околачивать меня по спине. Скоро я пришла в норму, правда, появилось ощущение, что лёгкие отбиты начисто.
  - Ладно, я сворачиваю. Пока, - и Лёша повернул в сторону.
  Мы с Олей приостановились и долго смотрели ему вслед.
  - Даже не оглянулся, - наконец обиженно произнесла я.
  - Ничего, - попробовала подбодрить меня подруга. – Кстати, а он симпатичненький.
  Спорить я и не собиралась.
  - Знаешь… - я смущённо улыбнулась. – Ты только никому не говори, хорошо?
  - Хорошо.
  - Обещаешь?
  - Да обещаю, обещаю! Чего не говорить - то?
  - Я его люблю.
  - Так это видно, - нарочито спокойно заявила Оля. Мы помолчали, а потом одновременно расхохотались и снова потопали к школе.
  Никогда ещё уроки не казались мне такими скучными и нудными, даже музыка. Так хотелось снова увидеть Лёшку – хоть с уроков убегай. Может, я бы и убежала, если б не знала, что его сейчас дома нет. Странно, я всегда была очень застенчивой, а сейчас готова ломиться в дверь к полузнакомому человеку. Как поётся в одной юмористической песне: «Вот что с людями делает любовь!»
  Еле–еле высидев все занятия, я бегом бросилась домой, даже Олю не подождала. Бежала со всех ног, в ушах шумело, сердце билось непривычно сильно. Именно оно, сердце, надеялось, что Лёша дома, хотя остатки разума вяло нашёптывали, что он, скорее всего, ещё в институте. Я понятия не имела, что скажу Лёше, и, вообще, смогу ли я что-нибудь сказать; но мне было всё равно. Впервые в жизни я не боялась показаться глупой.
  Я стрелой взмыла на четвёртый этаж и принялась барабанить в дверь шестнадцатой квартиры. Никто не открыл. Я перевела дух и нажала на кнопку звонка. С тем же успехом. Я вздохнула и пошла домой.
  Открывая дверь, я ждала, что кто-то из родителей, если не оба сразу, начнёт меня пилить по какому-нибудь поводу. Стоп! Сегодня у отца смена (он у нас служит в милиции), значит, опасаться нужно только маму, у которой выходной, как и накануне (если б она вчера работала, может, ссоры бы и не было). Что ж, не большое, а всё-таки утешение.
  Но только я зашла в прихожую, как сразу поняла – у нас кто-то в гостях. Не может ведь мама сама с собой разговаривать во весь голос, да ещё и предлагать себе «кусочек тортика».
  «Тётя Валя приехала! - пронеслось у меня в голове. – Или дядя Миша. Господи, только бы не оба сразу!»
  Я нацепила на лицо приветливую улыбку и зашла на кухню. За столом вместе с мамой сидел не дядя Миша и даже не тётя Валя, а Лёша, мой Лёша! Я вытаращила глаза, резко прислонилась к холодильнику и с трудом пролепетала:
  - Привет…
  Мама то ли не удивилась, что мы с Лёшей знакомы, то ли не придала этому значения, то ли отнесла мои слова только на свой счёт. Она улыбнулась и сообщила:
  - Сонечка, это Лёша – твой двоюродный брат.
  Я не грохнулась на пол только благодаря холодильнику. Сказанное дошло до меня не совсем сразу, окончательно только тогда, когда Лёша встал, положил руку мне на плечо, и с самой искренней улыбкой произнёс:
  - Я рад, что у меня такая сестрёнка.
  Слово «сестрёнка» огорошило меня словно обух по голове. Я вся сжалась, понимая, что вот–вот разревусь от досады. В тот момент я чувствовала только её – дикую, противную досаду. Хотелось завизжать и затопать ногами, а ещё лучше – разреветься во всю мощь, перебить посуду и переломать мебель. Лёша – мой брат. Пусть двоюродный, но всё-таки брат. Фу! Вот уж облом так облом! Только встретила хорошего парня, которому вроде бы нравлюсь, и на тебе! Господи, как хорошо, что мы не поцеловались тогда!
  Спокойно, Малахова, держи себя в руках! Ни слезинки, даже вздыхать не смей!
  Это легко сказать, пусть и не вслух, а выполнить – совсем другое дело. Но у меня закалка. Я довольно давно научилась скрывать эмоции. В детстве, когда родители меня ругали, я плакала; но со временем научилась сдерживаться, делать спокойный вид, молчать, когда говорить бесполезно. Так что теперь во время «разборок» я – само спокойствие и непроницаемость. Правда, после них, по ночам я плачу в подушку и изо всех сил царапаю матрац. Но этого никто не видит, об этом никто не знает
  Я улыбнулась и, как ни в чём не бывало, села за стол. Но посмотреть на Лёшу не смогла.
  - И чей ты сын? - спросила я чересчур спокойно. Ни на одну из маминых сестёр он вроде не похож. – Тёти Кати или тёти Лены?
  - Тёти Полины, - усмехнулся Лёша.
  Ого! Неужели у родительницы отыскалась ещё одна сестра? Я вопросительно посмотрела на маму, та пояснила:
  - Он не мой племянник… то есть по крови не мой, а папин. Сын Сергея.
  - Какого Сергея? - У меня глаза на лоб вылезли. Прямо какой-то бразильский сериал получается.
  - У Саши был… извини, Лёша… есть брат. Только они… - мама заколебалась.
  - Поругались, - деликатно помог Лёша.
  - Да. Сергей уехал и…
  - С концами, - снова закончил фразу новоиспечённый братец.
  История, конечно, была упрощена. Подробности я узнала потом, постепенно.
  Оказывается, папа был не единственным ребёнком в семье, у него ещё имелся старший брат. С папиной стороны по линии дедушки практически вся родня – серьёзные деловые люди: крупные начальники, командующие, управляющие, учёные и так далее. Это у них семейное, уже традиция Бог знает сколько лет. Профессии, скажем, библиотекарь или художник, вообще не считаются профессиями – так, баловство. И вдруг Серёжа сообщает, что хочет быть не юристом, не экономистом, не математиком или химиком, даже не врачом, а… массовиком-затейником. Дедушку чуть удар не хватил. Сам-то он работал на секретном заводе, и не кем-нибудь, а директором. Кстати, дедушка до сих пор не говорит что и для чего тот завод выпускал.
  Я отлично представляю себе реакцию дедушки на заявление сына. Сама была в этой ситуации. Классе во втором дед Митя спросил меня: «Кем будешь, когда вырастешь?» Я, такая наивная, запросто ответила: «Музыканткой». Дедушка насупился, поджал губы (казалось, ему было весело и досадно одновременно), посмотрел на меня как на последнюю букашку (ею я себя в тот момент и почувствовала) и изрёк: «Музыкант – это разве профессия? Музыка – ерунда, дуремарство. Будешь бухгалтером или врачом». Эта фраза стала для меня приговором. Я была обречена стать бухгалтером или врачом. Меня ни одна из этих профессий, мягко говоря, не привлекала, но вторая всё же казалась лучше. Пришлось изо всех сил налегать на природоведение, а потом на биологию и химию. И если с биологией я справляюсь хорошо, то химию люто ненавижу и совершенно не понимаю. А самый любимый урок у меня всё-таки музыка. Она меня очень радует. Преподавательница говорит, что у меня талант. Родители решили, что отдать меня в музыкальную школу значит зря потратить деньги, да и время. Но я хожу в музыкальный кружок, счастье, что он бесплатный. Это, конечно, не профессиональная подготовка, но лучше чем ничего.
  Извините, я отвлеклась. Так вот, дядя Серёжа оказался крепким орешком, дед не смог его ни переубедить, ни заставить. Зато поругались они не на жизнь, а насмерть. Семья приняла сторону деда Мити. Дядя Серёжа взял и уехал из дома. Ясно, что ссора была грандиозной, раз о дяде решили забыть; о нём не вспоминали, не говорили, по крайней мере, при мне.
  Ещё со временем я узнала, что у дяди двое сыновей: Олег и Алексей, то есть Лёша.
  В один прекрасный день младшему бзикнуло в голову мир поглядеть, себя показать, а заодно и отца с семьёй помирить. Переехал в наш город, даже квартиру умудрился снять буквально у нас под боком. Кстати, из-за этого родители и поругались – думали, что Лёша поселится у нас. Но теперь, когда стало ясно, что он нас не потеснит, мама успокоилась и подобрела, появилась надежда на досрочное примирение.
  Сначала я подумала, что Лёшина семья богатая, раз он смог так запросто снять квартиру, а не поселиться в студенческом общежитии; да и проблемы, связанные с переводом из одного института в другой, наверное, лучше всего решаются деньгами. А оказалось, что бабушка по материнской линии оставила Олегу и Лёше в наследство квартиру в каком-то небольшом городе. Жить они там не собирались, поэтому квартиру продали. И сейчас Лёша проматывал свою долю. Классно, мне бы так. Ой, нет!!! Пусть бабушка Ната живёт долго–долго!
  Посидели, поговорили, Лёша ушёл. Я старательно сделала все уроки, пошла гулять, весело рассказала Оле про «облом», превратив всё чуть ли не в шутку, вернулась домой, поужинала,- в общем, провела день как обычно. Но ночью подушке с матрацем здорово досталось.
  Более–менее нормально прошла неделя. Я почти привыкла к тому, что у меня есть двоюродный брат со стороны отца, и что этот брат – Лёша. Мне казалось, первое чувство к нему ушло, осталась только симпатия.
  Лёша предложил подтянуть меня по химии, он её, оказывается, хорошо знает. На «занятие» я пришла к Лёше домой. Квартира оказалась просторной; уютной – пока чувствовалась рука женщины, наверное, владелицы жилплощади; но, судя по всему, это было ненадолго. Одна комната плюс кухня, коридор, ванная (она же туалет) и балкон. Мебели и разных прибамбасов мало, поэтому и беспорядка особого нет.
  Полчаса занятий, точнее, попыток занятий со мной химией убили в Лёше и без того не великого педагога. В конце концов, он отступился и просто сделал за меня домашнюю работу.
  - Надо будет – приноси, сделаю, - он протянул мне тетрадку.
  - Спасибо, - я взяла её. – Буду приносить. Два раза в неделю.
  Он хмыкнул, потом вдруг умолк.
  - Я был у деда, - наконец выдохнул парень.
  - И как?
  Пустой вопрос, у Лёши на лице всё было написано.
  - Так себе. Странный старик.
  - Странный? - удивилась я. – По-моему, так наоборот - слишком уж правильный. Он тебе понравился? - Лёша не ответил. – Ты, наверное, чего-то такого и ждал? Отец ведь тебе рассказывал?..
  - Мы только знали, что они крепко поругались. Больше ничего худого отец про деда не говорил.
  - А хорошего?
  - Часто. Про его секретную работу, про рыбалку в деревне. Про то, как бабушка ногу сломала, а дед её четыре километра на руках до медпункта нёс.
  Я посмотрела на Лёшу и как-то сразу поняла, о чём он думает.
  - Ты его не таким представлял?
  Лёша покачал головой и подытожил:
  - Короче говоря, не получил ни благословения, ни прощения за отцовские грехи.
  - Не расстраивайся, оттает.
  - Знаешь, по-моему, ему было бы приятнее, если б я сказал, что у отца вся судьба наперекосяк…
  - …потому что он не послушал дедушку. Да, приятно деду от этого, может, и не было б, но на мирный лад бы настроило. - Я увидела стоящую в углу гитару. – Можно?
  Лёша кивнул, добавив:
  - Умеешь?
  - Немножко.
  Я стала наигрывать какую-то мелодию, продолжая разговор:
  - Дедуля не подарок, но человек хороший. Только считает, что всегда прав.
  - Заметно.
  - А бабушку видел?
  - Видел. Чудо, а не старушка. Так обрадовалась мне, что заплакала. Я даже испугался.
  - Бабуля у нас с тобой классная. - Почему-то при словах «у нас с тобой» меня передёрнуло.
  - Не то слово. Слушай, а ты здорово играешь. Кто научил?
  - Софья Александровна Малахова.
  - В смысле?
  - В смысле сама научилась.
  - И никто не помогал?
  - Не-а.
  - Ничего себе. Талант.
  - Моя школьная учительница то же самое говорит. И в кружке хвалят.
  - А говоришь - никто не помогал.
  - На гитаре я сама играть научилась. Задолго до кружка.
  - Ты на чём-нибудь ещё играешь?
  - Ага. На пианино, арфе, флейте, гармошке, гуслях и ложках. Ну, ещё по барабану постучать могу.
  - Нет, серьёзно.
  - Я правду говорю. Но это меня уже в кружке научили… - тут на меня что-то нашло, словно плотину прорвало, нестерпимо захотелось выговориться. – А буду я врачом!
  Лёша такого поворота не ожидал.
  - Каким? - растерянно спросил он.
  - Пока не знаю. Логопедом, окулистом… Таким, который убить никого не сможет по рассеянности.
  Больше ничего объяснять не понадобилось.
  - Это родители тебя в доктора записали?
  Похоже, мы понимаем друг друга с полуслова.
  - Ага. То есть записал дедушка, а они подписались.
  Лёша внимательно посмотрел на меня и очень серьёзно сказал:
  - Талант нельзя зарывать. Если он есть, значит, так надо. Врач из тебя выйдет паршивый. Бедные будут пациенты. Не обижайся.
  - Да я и сама знаю! - я перестала играть и поставила гитару на место. – Мне уже пора. Спасибо за домашку.
  - Обиделась?
  - Нет… Просто я очень устала, засыпаю на ходу.
  Не знаю, поверил ли Лёша, но я на самом деле не обиделась; правда, и не устала. Дело было не в этом. Я вдруг почувствовала… Появилось то, первое чувство. Вообще-то, я поняла, что оно и не пропадало никуда. Я пришла в ужас от себя самой. Да что же это такое?! Так нельзя! Нельзя, нельзя, нельзя! Пришлось ретироваться.
  Я не люблю Лёшу, совсем не люблю, ни капельки… ну если только как брата… Бр-р-р!
  Я понимала, что надо обходить его за километр, а сама чуть ли не каждый день прибегала в гости. Ненадолго, только чтобы посмотреть на него и чуть-чуть поговорить; а говорить с ним так легко и интересно! По-моему, я уже стала надоедать Лёше. В последнее время стараюсь ходить к нему только два раза в неделю с домашней работой по химии. Но тяжело… Меня так и тянет, прямо физически тянет к нему. Знаю ведь, что он совсем близко. Иногда приходится изо всех сил вцепиться во что-нибудь, чтобы не побежать к нему. Ощущаю себя мошкой в паутине – чем больше стараюсь избавиться от своего чувства, тем сильнее оно меня затягивает, с той только разницей, что паука, то есть Лёшу, я не боюсь, скорее это ему надо держаться от меня подальше. Как же это всё плохо.
  Вчера родители опять на меня ополчились. Началось всё с плохо вымытой тарелки, а закончилось тирадой: «Ты ничего не умеешь, ты бестолочь, совершенно бесполезная, такой и останешься, ничего в жизни не добьёшься…» и т. д., и т. д., и т.д. Короче, я никчёмная и ни на что не годная.
  Иногда, в последнее время всё чаще, я думаю: может, это и на самом деле так? Может, я и вправду лишний человек? Спорю на что угодно, хотя очень надеюсь, что ошибаюсь: нет в целом мире ни одного человека, который посмотрит на небо и подумает: «Господи, спасибо тебе за то, что есть на свете Сонечка Малахова!». Самое поганое, что я сама в этом виновата. Сама! Я дура! Дура – глупая, неуверенная в себе, слабовольная, закомплексованная вдоль и поперёк, трусливая и даже самой себе не нужная! Вот так! Я умею только мечтать, фантазировать, воображать, а не жить реальной жизнью. Наверное, я этой реальной жизни боюсь, потому что я в ней никто и не знаю, что делать, чтобы стать кем-то. А если и знаю, пробую сделать, то обязательно что-то порчу, путаюсь, позорюсь и, в конце концов, сдаюсь. А если честно, обычно сдаюсь сразу. Ненавижу себя за это!
  Эти мысли вдруг нахлынули на меня с небывалой силой. Плюс проблема «Лёша». Я не выдержала и разревелась прямо перед родителями. С десяти лет не плачу при свидетелях, а тут просто потоп. Оттого, что мама с папой видят мои слёзы, я почувствовала себя совсем униженной. Стало вконец паршиво.
  Захотелось убежать, скрыться. Что я и сделала – выскочила из квартиры и побежала вниз. Я плохо соображала, не обращала ни на что внимания. Даже Лёшу заметила только когда налетела на него. Ему трудно было бы не понять, что мне очень плохо.
  - Соня, что случилось? - он взял меня за плечи и внимательно посмотрел в глаза.
  Вместо ответа я обняла его. Мне сейчас очень–очень нужна была ласка, от кого угодно, а уж от Лёши особенно. Он тоже меня обнял и переспросил:
  - Что случилось?
  - Я больше так не могу! - прошептала я, из-за слёз давясь словами. – Они… они… не могу с ними больше!
  Лёша меня обнимал. Гладил по волосам и что-то ласково говорил, успокаивал. Я почувствовала, что будто приклеена к нему, что не могу оторваться. Это и радовало, и пугало одновременно. Нет, нельзя!.. Надо уйти, но… но не получается.
  - Лёша! - донёсся откуда-то женский голос.
  Я увидела на лестнице симпатичную девушку лет двадцати с шикарными ярко-рыжими волосами. Лёша повернулся к ней. Она явно была возмущена и ждала объяснений. И получила их.
  - Это моя сестра…
  - Двоюродная, - добавила я, вытирая слёзы и чувствуя, как наворачиваются новые.
  - …Соня. Соня, это Надя.
  Уж она-то точно не была ему сестрой. Надя моментально подобрела, на хорошеньком личике появилась приветливая улыбка. Девушка подошла к нам, поздоровалась. Я поняла, что я здесь лишняя и, всхлипнув, снова пошла вниз.
  - Точно всё нормально? - для очистки совести спросил Лёша.
  Я, не поворачиваясь, кивнула. А когда подошла к следующему лестничному пролёту, то увидела, как Лёша с Надей целуются. Вот это был поцелуй! У меня в глазах потемнело, захотелось придушить эту рыжую гадину. Я ракетой помчалась к выходу. Выбежала из подъезда, попыталась успокоиться, но никак не получалось.
  В висках стучало, вертелась одна – единственная мысль: «У него есть девушка! Он любит другую!» Глупо – не меня же ему любить. Всё правильно. У такого парня должна быть девушка, целая толпа девушек. Как же это больно. И я ничего не могу поделать, только пострадать втихомолку. Ревность. Больно.
  Впервые  в  жизни я  не  спала  всю  ночь. Так тяжело на душе у  меня никогда не было. А становилось и становится всё тяжелее и тяжелее.
  Утром я попробовала рассказать обо всём Оле, но она отшутилась - назвала меня извращенкой и перевела разговор на другую тему. Мне стало очень обидно – лучшая подруга и такое равнодушие. А, может, она не приняла это всерьёз?
  В школе мне вдруг стало будто душно, надо было срочно куда-то сбежать. Я отпросилась с уроков. Но домой не пошла. Весь день болталась по городу как зомби. Забрела на мост. А потом Лёша… Как специально… А в машине сидела Надя, я её сразу узнала.
  Да чтоб они все провалились! До чего же тяжело. А ещё и домой возвращаться надо. Мало того, что на душе скребут… кошки? Нет, скорее тигры; так вдобавок сейчас придётся идти в клетку ко львам.

II
  Да, тогда на мосту мне и правда было плохо. Не думала, что может быть хуже.
  Я доплелась до дома уже в десятом часу вечера. Но заходить в подъезд не хотелось, хоть убей. А идти куда-то ещё не было сил. Я уселась на скамейку во дворе и уставилась на детскую песочницу. Как, оказывается, всё просто в детстве. Только понимаешь это, когда оно уже прошло. А что если с юностью, с молодостью так же? Вырасту, стану большой взрослой тётей и буду вздыхать: «Как хорошо было в шестнадцать лет, всё легко, всё весело». А вдруг я… Вдруг я не вспомню ничего кроме родительских лекций, девчоночьих посиделок, да зубрёжки по химии? Почему-то раньше меня такая мысль не посещала. От неё мне стало жутковато. Правда, какая у меня скучная, бестолковая жизнь! И вспомнить будет нечего.
  - Сонька!
  Я вздрогнула и обернулась. Несколько парней и девчонок почему-то остановились рядом. Я не сразу поняла, кто меня позвал. Но потом узнала Иру, ту самую бывшую лучшую подругу. Мы по-прежнему в одном классе, но она теперь совсем другая… или мне так казалось.
  Пай-девочкой Ира никогда не была, но всё-таки училась неплохо, была ответственной и доброжелательной. Когда мы были в седьмом классе, Ирины родители развелись, и она из нормальной девчонки резко превратилась в настоящую бандитку. Дружба наша не то чтобы распалась, скорее, поблекла – мы стали совсем разными.
  Сейчас я очень обрадовалась Ире. И она мне, вроде бы, почему-то тоже.
  - Привет!
  - Привет.
  - Чего тут сидишь с такой кислой физиономией?
  Я только пожала плечами.
  - Пошли с нами, - предложила Ира, даже не посоветовавшись с остальными.
  - Куда? - машинально спросила я.
  - В парк.
  - А не помешаю?
  Ира усмехнулась и махнула рукой.
  - Так пойдёшь? - она протянула мне руку.
  Я подала свою и встала.
  Ира повернулась к компании.
  - Ребята, это Сонька. Мы с ней в одном классе. Соня, это Наташа, Серёжа, Вика, Света, Ваня, Андрей, Вовка, Витьку ты знаешь.
  - Очень приятно, - пропищала я, пытаясь запомнить, кто есть кто.
  Никто не ответил. Моя церемонность их, видимо, рассмешила. Но приняли меня вполне доброжелательно. Всех ребят я знала, хоть и не лично (кроме Вити – он наш с Ирой одноклассник). Это  были «почётные» хулиганы нашей школы.
  Раньше они казались мне опасными и страшными. Сейчас я поняла, что они вполне нормальные; только пьют, курят и ругаются как сапожники. Особым умом не блещут, но совсем не дураки. Агрессивные, но, по-моему, я уже не лучше. Вот только Ванька меня с самого начала пугал. Остальные вменяемы, а он какой-то остервенелый, злой на всё и всех без всякой причины – запросто может взять и обматерить или даже ударить ни с того ни с сего. Будто сбежал из психушки, из отделения для самых буйных.
  Сначала я Иркиной банде не очень понравилась, да и меня они пугали, но после пары часов в парке, нескольких бутылок пива и двух пачек сигарет на всех, в том числе и меня, отношения заметно потеплели. Даже Ваня стал менее раздражительным. Правда, пока ещё им было плевать на меня, мне на них – полная идиллия.
  Домой я вернулась около одиннадцати вечера. Конечно, родители меня поджидали.
  - Где была? - прорычал отец.
  - На музыке. - Хотите верьте, хотите нет, но я первый раз в жизни соврала родителям. – Долго песню разучивали.
  И получилось – они поверили. Даже сигаретно-пивной запах я смогла утаить. Наверное, им просто в голову не пришло, что доченька способна их обмануть.
  - Уроки-то хоть сделала? - спросил папа после паузы.
  - Да, ещё днём, - снова соврала я, сообразив, что сегодня оба родителя весь день были на работе.
  Следующий день в школе был ужасным: я «провалилась» по трём предметам. Обалдевшие учителя не стали ставить двойки, решили, что я заболела. Но самым худшим была зелёная тоска. Я почувствовала, насколько в школе скучно. По крайней мере, паинькам. Очень хотелось улизнуть, но совесть взяла своё – я ведь и так ушла с уроков вчера.
  И домашнюю работу делать не хотелось. Такое бывало и раньше, но сейчас у меня возник вопрос – а зачем? Зачем тратить время? Разве только вот домашняя по химии… Вечером, взяв учебник, тетрадку и ручку, я пошла к Лёше.
  Он открыл дверь не сразу, я уже думала, что его нет дома. Вид у Лёши был взъерошенный, всклокоченный и не совсем одетый.
  - Привет, - тихо сказала я, опустив глаза. – Извини за вчерашнее. Просто день был дрянной. Я к тебе с повинной.
  - И с домашкой по химии, - усмехнулся Лёша. Было понятно, что ему сейчас не до этого. – Слушай, сегодня не получится. Извини.
  И захлопнул дверь у меня перед носом. Даже ёжик бы догадался, что Лёша не один, скорее всего с Надей.
  К горлу подступил ком. Было обидно до боли и больно до ужаса. Я прекрасно понимала, какая я дура, но поделать с собой ничего не могла. В тот момент я ненавидела целый мир и себя в том числе.
  На следующий день школа показалась ещё отвратительнее. Настроение у меня было самое паршивое. А тут вдобавок физкультура, два урока подряд. Спорт я люблю, просто, болельщица из меня куда лучше, чем спортсменка.
  Есть в моём классе такая девчонка – Аня Иващенко. Она у нас самая красивая и учится очень хорошо. Всегда вежливая, добренькая, но почти со всеми держит дистанцию: мол, не забывайте – кто вы и кто я. Аня – та, кому я завидую. Всё у неё хорошо, куда ни погляди – умница, красавица, в себе уверена, окружающие от неё в восторге. Знаю, зависть – это плохо, но избавиться от неё никак не могу. А в тот день Аня ещё явилась с новой причёской – волосы были красиво пострижены, а главное – осветлены до белоснежности. И, что самое противное, этот цвет ей так шёл, делал ещё прелестнее, ну просто куколкой. Я почувствовала себя совсем погано. Почему у Аньки есть всё, а у меня шиш, даже без масла? Вон мальчишки вокруг нее вьются как мошкара. А единственным мужчиной, который заинтересовался мной, был окулист – полчаса трындел, что такого цвета глаз в природе не бывает, что у меня радужная оболочка на самом деле голубая, а что-то там пожелтело от шлаков, и надо срочно очищать организм.
  На первом уроке мы играли уже не помню толком во что: разделились на две группы и стали соревноваться между собой. В одном из конкурсов на скорость бега я сильно подвела свою команду – споткнулась и упала на полпути, да и бежала-то медленнее всех. Когда я вернулась, Аня, бывшая со мной в одной команде, спросила:
  - А ещё помедленнее ты не могла?!
  Кровь закипела в жилах. Хватит! Надоело! Меня аж затрясло от ярости.
  - Заткнись, Белоснежка! - рявкнула я  с такой злобой, что физрук чуть не подавился свистком. Сама Анька выпучила глаза, открыла рот, но так ничего и не сказала. Наверное, их величество не могли поверить, что кто-то смеет так с ними обращаться.
  Весь класс уставился на меня. Я должна была бы сгореть от стыда. А нет.
  - Чего вылупились? Первый раз видите? - спокойнее, но так же громко спросила я.
  - Малахова! - пришёл в себя учитель и строго сдвинул брови. – Потише. Что это такое? Прекрати хамить!
  Я посмотрела на него очень равнодушно.
  - Как скажете.
  Молчание. Я ждала, что разразится буря, но ошиблась. Все попытались вести себя так, будто ничего не случилось. До конца урока ко мне больше никто не лез.
  На втором уроке Игорь Николаевич решил устроить баскетбол. Мальчишки играли нормально, а вот когда настала наша очередь… Вы видели, как обычные девчонки играют с мячом? Какие к чёртовой бабушке правила, главное – любой ценой забить гол, или как там это называется. Хотя, может, такие «игральщицы» только в нашем классе. Да нет, вряд ли.
  В общем, дело происходило вот как. Стоило мячу попасть к одной из играющих, она хватала его, изо всех сил прижимала к себе и с визгом устремлялась к вражеской корзине. Соперницы, как могли, старались отобрать спортивный снаряд, используя совсем не спортивные приёмы, вплоть до царапанья и укусов. А их в свою очередь пытались нейтрализовать девчонки из команды той, в чьих руках сейчас был мяч, причём теми же методами.
  Парни, сидевшие на скамейке в углу спортзала, умирали от хохота. Игорь Николаевич только вздыхал и закатывал глаза, он уже давно перестал пытаться заставить нас играть по правилам.
  Всё бы прошло нормально, если б мы с Аней не столкнулись на бегу. И столкнулись крепко – на полной скорости, со всего разбегу. Обе упали на пол. Я оказалась сверху, то есть ещё и придавила Аню. Я быстро поднялась и извинилась, а она продолжала лежать, схватившись за левую коленку. Игра прекратилась, одноклассницы и одноклассники обступили Аню. Я, чувствуя себя неуклюжей и, вдобавок, провинившейся идиоткой, чуть отошла и села на скамейку. Игорь Николаевич сел на корточки рядом с пострадавшей и попробовал осмотреть её колено.
  - Больно? - участливо спросил он.
  - Ага, - сквозь зубы простонала Аня. Из глаз у неё брызнули слёзы.
  - Я нечаянно… - и тут я подумала: какого лешего оправдываюсь? Ведь и Аня на меня налетела. – Она тоже виновата! - совсем другим тоном сказала я.
  - Не вали на других, кобыла! - грозно просопел Сашка Семёнов, преданный Анькин воздыхатель с восьмого класса.
  - На себя посмотри, мерин сивый! - огрызнулась я.
  Видимо, Саша не знал, что такое сивый мерин, поэтому не полез дальше разбираться.
  А Аня уже разрыдалась.
  - Малахова, корова, - негромко, но отчётливо простонала она.
  Ну где вы видели корову весом в пятьдесят кило? Разве что есть какая-нибудь карликовая порода…  Я взбесилась – то кобыла, то корова, так и до свиньи не далеко. Привыкли, что я никогда не даю отпора.
  - Дура! - не выдержала я.
  - Малахова, Иващенко! -  злобно  прикрикнул  Игорь  Николаевич  и  снова  полностью переключил  внимание на Аню: - Очень больно? Идти сможешь?
  Если б я была чайником, то уже бы давно взорвалась от возмущённого свиста.
  - Какое там! Да она при смерти!
  Физрук промолчал, но взгляд у него стал озабоченно-неодобрительным, словно мужчина заподозрил, что в знакомой оболочке кроется какая-нибудь инопланетянка.
  - У меня кровь, - всхлипнула Аня.
  - Покажи-ка, - учитель аккуратно убрал её ладонь и посмотрел на рану. – Да, идёт.
  - Фонтаном хлещет! - я встала и подошла ближе. - Весь пол залила.
  - Малахова, цыц! Ты сегодня белены объелась или головой ударилась? - Это было не совсем педагогично, хотя сейчас я понимаю, что заслуживала выговора и похлеще. Физрук опять повернулся к Ане. - Наверное, надо перевязать.
  - Лучше уж сразу ампутировать!
  Тут на меня набросился Сашка. Сначала ударил по лицу, потом стал душить. А все просто смотрели, ни одна сволочь не заступилась. По-моему, им было интересно (всем, кроме Оли, она просто впала в ступор). Сашка – неоднократный второгодник, здоровенный детина ростом под метр восемьдесят, и силушкой не обижен. Шансов у меня против него было столько же, сколько у таракана против слона. Я пробовала отбиться, но не получалось. Хорошо хоть Игорь Николаевич быстро оттащил Сашку от меня, но ни слова ему не сказал, на меня даже не взглянул и снова занялся Аней.
  - Может, позвать врача? - предложил он. Предложил ей, а не мне. А ведь это у меня были в кровь разбиты губы и нос. Я улыбнулась или, скорее, оскалилась, щёлкнула пальцами и наигранно выкрикнула:
  - Священника!
  Анин защитник снова было кинулся ко мне, но Оля схватила его за руку:
  - Саша, не надо, пожалуйста, Саша!
  Парень остановился. Оля подошла ко мне и, не зная, чем помочь, взяла меня за руку, спросив:
  - Что с тобой делается?
  Я, не ответив, облокотилась на стену, потом повернулась и поковыляла к двери. Точно не знаю, что я тогда чувствовала. Может, ярость, может, жгучую обиду, может, и то и другое.
  Оказавшись в раздевалке, я заревела. Оля старалась меня успокоить, но выходило у неё плохо. В конце концов, я сама помаленьку утихла.
  - Сволочь, - прошипела я, глядя словно через стену в спортзал, вытирая с лица слёзы и кровь. – Он у меня ещё получит! - Я судорожно вздохнула.
  - Соня, - Оля села рядом и осторожно убрала с моего лица пряди волос. – В тебя как бес вселился. Что с тобой, а?
  - Ничего, - я встала и достала обычную одежду, чтобы переодеться. – Не знаю.
  Большего Оля от меня не добилась.
  То, что случилось, было очень унизительно. И я решила отомстить Саше. Никогда никому не мстила, даже не собиралась. Но ведь всё бывает впервые.
  Когда урок закончился, остальные девчонки вернулись в раздевалку и прилипли ко мне.
  - Ты чё, сдурела?
  - Ну, Малахова, ты дура!
  И всё такое. Я молчала, мысленно посылая их всех очень далеко.
  Скоро класс воссоединился в маленьком коридорчике между женской и мужской раздевалками. Саша выглядел героем. Он мечтал меня задушить, но сдерживался. Сейчас я ненавидела его не меньше чем он меня.
  Мы отправились на урок алгебры в кабинет на втором этаже. Одноклассники всё глазели на меня, шептались за спиной или открыто лезли со своими мнениями и советами. Я не отвечала. На верхней ступеньке я остановилась, резко повернулась и оказалась нос к носу со стоявшим но пару ступенек ниже Сашей.
  - Гад! - крикнула я и толкнула его.
  Секунду он балансировал, а потом упал, с грохотом и матом скатился по лестнице. Ребята застыли, охранник – паренёк не многим старше нас, тоже.
  Я спустилась вниз и подошла к валяющемуся и все ещё матерящемуся в мой адрес Саше. Ублюдок. Больше никто, никогда не посмеет меня обижать! И я изо всех сил пнула его под дых. Парень заорал от боли и злобы, не знаю, от чего больше.
  - Сука! Убью!
  Я улыбнулась и села на корточки.
  - Нет, это я тебя убью, змеёныш, - слащаво, но серьёзно прощебетала я. – Если хоть посмотришь на меня косо… Конечно, можешь попробовать со мной разобраться. Может, даже и получится. Только тогда мой отец тебе такое устроит – сам сдохнуть захочешь. Не читал, тут в газете на днях писали, как из подозреваемых показания выбивают? Папа мой, правда, не из таких, но если ты меня хоть пальцем тронешь, уж он постарается, ой как постарается.
  Согласна, угроза была многословной и малость заумной, но всё-таки получилось неплохо.
  - Убью! - прохрипел Сашка.
  - Попробуй, - шепнула я и зачем-то поцеловала его прямо в губы, а потом специально укусила и укусила сильно. Вот он первый поцелуй – действительно незабываемый.
  Встав на ноги, почувствовала на губах солоноватый привкус. Кровь. Моя или Сашина. Я плюнула на пол и пошла к выходу, не дождавшись оживления ребят и охранника. А Семёнов-то заткнулся.
  Только оказавшись на улице, я вспомнила, что оставила куртку в школьной раздевалке. Мне стало холодно, но возвращаться я ни за что не хотела; так и потопала домой в лёгеньком костюмчике при двух градусах тепла. Хорошо хоть школа от моего дома не далеко. По пути я отчаянно старалась не думать вообще ни о чём, и вроде получалось.
  В тёплом подъезде меня продолжало трясти так, что зуб на зуб не попадал. Я дошла до второго с половиной этажа и села на подоконник поближе к батарее. Сквозняка не было, батарея грела вовсю, но дрожь не проходила. Значит, дело не в холоде. Тогда в чём? В страхе? Нет, я не боялась. Странно, но я действительно не боялась ни Семёнова, ни Игоря Николаевича, ни директора и предстоящих неприятностей. И за себя не боялась. В злости? Да, в злости и отвращении, но не к кому-то, а к себе самой. Да что на меня нашло? Как я могла издеваться над Аней? Ей ведь и правда было больно. Упрёки и даже тумаки я получила, наверное, заслуженно. Я ударила беззащитного человека в уязвимое место, причинила такую боль! Я спустила с лестницы одноклассника. Кажется, обошлось, но он же мог и шею себе сломать. Кто знает, вдруг Сашка получил какую-нибудь серьёзную травму? А уж ударить лежачего ногой – на такое я точно не способна. Думала, что не способна. Какая пакость! Ещё и целоваться полезла. С чего вдруг? Сашка мне никогда не нравился, наоборот.
  Это не я. Не знаю кто, но только не я! Соня Малахова и мухи не обидит, никому плохого не пожелает, худого слова не скажет! А эта девица за день покалечила двух человек, причём специально. Не могла я такого сделать. Я даже тараканов не убиваю. Такое чувство, будто я вся в грязи. Очень захотелось хорошенько отмыться, и снаружи, и главное – внутри.
  Я не меньше получаса просидела в обнимку с батареей. Так и не согрелась. Поднялась и пошла в квартиру.
  Мама, увидев меня, всплеснула руками:
  - Соня! Что случилось? Что у тебя с лицом?
  Только тут я вспомнила, что мордочка у меня разукрашена. Боль была всё время, но я не обращала на неё внимания.
  - Подралась, - я скинула обувь и направилась в ванную.
  - С кем? Почему? - ошарашено пробормотала мама.
  - С девчонкой… из-за парня, - я захлопнула дверь в ванной. Опять соврала. Но если сказать правду – что подралась с парнем из-за девчонки, придётся долго объяснять, а мне сейчас совсем не хотелось говорить.
  - А где куртка? - услышала я, уже забираясь в ванну.
  - В раздевалке оставила. Завтра заберу.
  Из-под душа я не вылезала больше часа. Раз двадцать намыливала тело, чуть не стёрла кожу до крови мочалкой, но легче мне не стало.
  Я вышла из ванной, собралась заняться домашним заданием. Но от всего, что напоминало о школе, меня воротило. Я перешла в другую комнату, туда, где сидела мама.
  - Мам. - Я присела рядом. – Ты когда-нибудь делала что-то очень плохое?
  - Нет! - быстро и твёрдо ответила она.
  Конечно, делала. Наверняка, каждый человек делал. Просто мама не хотела признаваться. А мне так надо было поговорить!
  - Лицо очень болит? Давай чем-нибудь смажу, - предложила мама.
  - Не надо, - я с трудом улыбнулась, встала и пошла в прихожую к телефону.
  Набрала номер Лариного сотового.
  - Алло.
  - Лара, привет, это я. Ты на работе? Есть время поговорить?
  - Нет, Сонечка, не могу.
  - Может, вечером придёшь?
  - Вряд ли. Извини, надо бежать. Пока.
  - Пока.
  Ну что такое? Никому нет до меня дела!
  Я оделась и ушла из квартиры.
  На улице столкнулась с Витей – своим одноклассником и почётным членом Иришкиной группировки.
  - Малахова, ну ты даёшь! - Он приобнял меня так, будто был близким другом. Понятия не имею, как Витя узнал обо всём да ещё так быстро, в школе его сегодня не было, по крайней мере, на уроках. – Саня тебе устроит.
  - Плевать! - Я резко сняла его руку со своего плеча.
  - Да ладно тебе, чё взъелась? - усмехнулся Витя, потом добавил: - Выпить хочешь?
  На секунду вернулась прежняя Соня – хорошая девочка, тихоня, боящаяся пьянства и курения.
  - Отстань! - я повернулась и пошла в другую сторону.
  Я уже толком не знала, что со мной творится, и кто я теперь такая. Было противно, хотелось уснуть лет на десять, а ещё лучше прямо сейчас оказаться на необитаемом острове.
  Ночью я не сомкнула глаз. Думала, как теперь смогу смотреть в глаза одноклассникам и учителям. Сашка мне обязательно какую-нибудь пакость устроит, но чёрт с ним. Вообще, чёрт с ними со всеми и со мной тоже!
  В то утро я с большей радостью пошла бы на расстрел, чем в школу, но выбора не было. То есть можно было прогулять, но рано или поздно пришлось бы прийти.
  У школьной ограды стояла красивая машина рубинового цвета. Когда я проходила мимо, водитель приоткрыл дверь и схватил меня за руку. Я его узнала – это был Анин отец.
  - Садись, - грозно приказал он, и я, поневоле подчинившись, обошла машину и села рядом с водителем.
  Отец Ани – мужик серьёзный, его почти все боятся. Я тоже раньше побаивалась. А тут почему-то сразу вспомнила своего папу, и родитель одноклассницы показался пустышкой. Не поймите неправильно, дело не в боязни, а в, как бы это сказать, солидности, что ли. Короче, мой отец кажется опаснее Аниного, поэтому последний меня не впечатляет.
  Речь родителя одноклассницы на три четверти состояла из нецензурщины. Общий смысл был такой: если я, этакая дрянь, ещё хоть раз трону Анечку, он меня уроет (это в сильно смягчённом виде).
  Мне не было страшно. И не было стыдно. Совсем.
  - Сколько тебе лет? -  перебила я поток угроз и ругательств.
  - А? - Анькин отец выпучил глаза, точь-в-точь, как его дочурка вчера.
  - Сколько тебе лет, говорю. Хотя, это не важно. Главное, что мне шестнадцать, и я несовершеннолетняя.
  - И чего?
  - И того. Представь, сколько тебе дадут за попытку изнасилования несовершеннолетней. Или за регулярные сексуальные домогательства.
  - Какие на… Какие домогательства?
  - Такие, те самые! - я быстро расстегнула плащ и блузку на груди. – Что будет, если я сейчас заору: «Спасите, насилуют!»?
  - Ты совсем офигела?
  «Дебил», - сам собой напросился вывод.
  - Ты знаешь, кто мой отец? Нет? У доченьки своей спроси! - Если честно, я сама не знаю, кто мой папа по должности. То есть знаю, но постоянно забываю звание (отец получил его совсем недавно, оно какое-то заковыристое). Короче говоря, он чуть ли не самый главный в нашей городской милиции; но как это называется официально – не помню, хоть застрелите. – Он тебя надолго засадит и всё сделает, чтоб ты вообще не вышел!
  - Ты чего несёшь, дура?
  - Дура? Может, и дура, только в случае чего поверят мне, а не тебе. Хочешь, проверим? - И я завопила во всё горло: - Помогите! А-а-а! Отпусти! На помощь! А-а-а!
  Отец Ани быстро открыл дверь с моей стороны, вытолкнул меня, и я очутилась прямо в большой луже. Не успела глазом моргнуть, как Анин папочка дал по газам и смылся, обрызгав меня грязью.
  И опять эта противная дрожь. Как я хотела, чтоб Анин отец меня остановил – наорал, отругал, пригрозил рассказать моим родителям! А он, видимо, испугался неприятностей. Тьфу! Я превращаюсь в самую настоящую дрянь, и никто меня не останавливает. Не хочу так…
  Разумеется, на занятия такой грязной и мокрой идти было нечего, пришлось возвращаться домой. В тот день у меня всё-таки не хватило духу снова пойти в школу.
  До самого вечера я названивала Оле, но безуспешно – никто не брал трубку. Наверное, сразу после школы укатила с родителями на дачу, сегодня ведь пятница. Как же мне нужно было высказать кому-то всё, что накопилось в душе!
  Я пошла к Лёше.
  - Ты что, на бокс записалась? - спросил он, едва увидел меня. Нос и губы у меня распухли, а на виске красовалась огромная ссадина.
  - Нет, - я попробовала говорить беззаботно. – Шурик Семёнов постарался.
  - Какой Шурик? - будто между делом спросил Лёша, поглядев на часы.
  - Мой одноклассник. Да ну его. Сейчас о другом. Лёша, ты можешь меня послушать?
  - А? - Он опять посмотрел на часы. – Соня, не обижайся, зайди попозже. Сейчас Надя придёт…
  Думала, что задохнусь. Разве можно так? Трудно выслушать? Неужели не видно, как мне плохо?!
  - Да что же мне убить кого-нибудь, чтоб на меня обратили внимание?!! - выкрикнула я и выбежала из квартиры.
  Видимо, на Лёшу это произвело впечатление. Он бросился за мной.
  - Соня, подожди! Соня! Что-то серьёзное?
  - Да, - всхлипнула я уже на лестнице. – Но ты не забивай себе голову. Сейчас же Надя придёт – готовься. Передавай ей привет.
  И я побежала со всех ног. Не знаю, пробовал ли Лёша меня догнать, я ни разу не оглянулась. Если и пробовал, то у него ничего не получилось.
  Понимаю, он меня не любит. Ну, по крайней мере, в том самом смысле. Но, по-моему, будь я ему и совсем чужой, мог бы хоть вид сделать, будто сочувствует. Оказывается, всем на меня плевать.
  Откуда-то появилась Ира.
  - Соня, - она подошла ко мне. – Слушай, это правда, что Витёк рассказывал? Про Семёнова и Иващенко? - Я только устало кивнула. – Ни фига себе! Жалко, я не видела! Ну ты отмочила номер! Соня, ты чего такая? Тебе плохо?
  - Очень,-  прошептала я.
  Ире стало меня жалко, я это сразу увидела. Она захотела помочь, только не знала чем. Первое, что пришло ей в голову, – предложить мне сигарету. Я согласилась.
  Выходные я практически целиком провела с Ириной тусовкой. Домой приходила только ночевать. Научилась курить по-настоящему, выпивкой стала баловаться. Ни тем, ни другим я не злоупотребляла. Мне это не нравилось, просто составляла компанию ребятам. Они стали относиться ко мне по-другому, по-свойски. Наверняка, из-за того, что я сделала с Сашей. Справедливость, где ты? Ау! Умная, скромная, милая девочка была пустым местом, но стоило ей сделать мерзость, о которой она сама, кстати, всегда будет жалеть, как её зауважали. Неужели, чтобы к тебе хорошо относились, надо вести себя по-свински? Не должно так быть! Гадость!
  С Ирой и другими ребятами оказалось весело. Они делали то, что хотели. Не думали о правилах и последствиях, просто жили в своё удовольствие. И я тоже начала.
  К концу выходных мир опять казался почти прекрасным. А школа стала по барабану. Делать мне больше нечего, как нервы на это занудство тратить! Что будет, то и будет. Переживаниями ничего не изменишь, только веселье испоганишь.
  В понедельник все одноклассники и учителя глазели на меня как на марсианку. Сперва я старалась не обращать внимания, но, в конце концов, это начало раздражать.
  Саше вёл себя на удивление смирно. След от падения красовался на его лице, и добавилась пара синяков – под левым глазом и на подбородке. Интересно, кто ещё восстал против нашего Рэмбо? Оказалось, он вчера подрался с Витей. Не из-за меня, конечно, но всё равно приятно.
  Естественно, меня вызвали к директрисе. Прямо на уроке геометрии пришла секретарша.
  - Малахова Софья, к Анне Васильевне.

Отредактировано Елена Бжания (2015-02-01 17:25:46)

III
  Я прекрасно помню утро на скамейке у подъезда. Один из самых тяжёлых моментов в моей жизни. Я чувствовала себя маленьким затравленным зверьком, совсем беспомощным и беззащитным. Такое при всём желании не забудется.
  И всё-таки сейчас мне кажется, что было это очень – очень давно. А ведь прошло меньше месяца.
  В Майские праздники Лара переехала к тому самому Валере. Никто из семьи не удивился – мы привыкли к тому, что Лара постоянно кочует от одного хахаля к другому, иногда возвращаясь домой как на перевалочный пункт. Валера живёт в каком-то общежитии квартирного типа. Я ведь уже говорила – сестрёнка не охотница на миллионеров, хотя, по-моему, она могла бы достичь успехов и в этом.
  Раньше соседки постоянно судачили про Лару и полчища её кавалеров, кто-то осуждал, кто-то посмеивался. А сейчас уже привыкли и почти перестали удивляться. С родственниками так же. Поначалу все порывались поучать Лару, критиковали, читали лекции, но потом отступились. Сейчас бурную личную жизнь моей сестры обсуждают в основном мамины сёстры, когда приходят на чай. Правда, возможно, мы не знаем многого, того, что говорят за глаза. Слава у Лары та ещё: не то чтобы дурная, но и не самая хорошая. Впрочем, сестричка не обращает на это внимания, и большинство её поклонников тоже. А вот тёти почему-то переживают за репутацию племянницы. Особенно Ларины лавры не дают покоя тёте Лене. Не стану утверждать, но предположу, что это связано с тем, что у самой тёти Лены есть дочь, почти ровесница Лары. Они близки по возрасту, но отнюдь не по количеству кавалеров, причём счёт не в пользу двоюродной сестры. Ох, нехорошо такое говорить. Всё, молчу. Не буду больше пытаться сплетничать.
  Лара переехала, и я опять осталась одна с родителями.
  Незадолго до этого произошло другое событие. Мама с папой наконец-таки прозрели. Оказывается, их младшая дочь – не меньшее пятно на семейной репутации, чем старшая! Соня прогуливает уроки, затевает драки, угоняет машины. Вдобавок, курит и пьёт. А ещё не желает быть врачом. Мало того, что Лара стала парикмахером, так теперь Соня решила сделаться музыкантом. Позор! Наверное, если б мы жили в Японии, оба родителя сделали бы харакири себе, а может, заодно и нам.
  Всё выяснилось благодаря двум телефонным звонкам.
  Будто сговорившись, в один день позвонили Виктор Генрихович – отец Ани Иващенко и Анна Васильевна – директор школы.
  На днях я опять сцепилась с Аней. Видно, её папуля отреагировал так, как я и ожидала. Её высочество воспылало лютой ненавистью и вознамерилось жестоко отомстить. Аня набросилась на меня прямо на школьном крыльце. Честно говорю – мне неслабо досталось, одних волос выдрана уйма. Но и я на сей раз церемониться не стала, не то настроение. Нужно было как-то разрядить нервы, а тут Аня – подарок судьбы!
  Вот Виктор Генрихович, пылая праведным гневом, позвонил моим родителям. Да что же это такое? Злыдня Соня Малахова постоянно издевается над Анечкой, прохода не даёт, совсем затерроризировала! И, вдобавок, нагло домогается самого Виктора Генриховича. Пыталась соблазнить всеми возможными способами, грозила использовать служебное положение отца; но Виктор Генрихович, разумеется, не поддался. Ему не хотелось разбираться с глупой девчонкой и доставлять беспокойство её благочестивым родителям, поэтому на первый раз он простил. Но всему же есть предел! Примите меры, а то господин Иващенко сам этим займётся.
  Уверена, что речь Аниного отца была приблизительно такой, хоть и не слышала её, а могла только догадываться о содержании по репликам и выражению лица папы.
  Отец знал, что случилось на том уроке физкультуры. Он, как только увидел мою расквашенную физиономию, сразу всё выспросил. Обманывать я не стала – было незачем. На следующий день папа явился в школу, зашёл в класс прямо на уроке, но Саши не обнаружил, того в этот день на занятиях не было.
  Мой отец хоть и не подарок, но никого из своих в обиду не даст. И считал он, что я поступила абсолютно правильно. Мало ли что бывает, даже самым тихим приходится иногда скалиться.
  Так что сейчас папа просто послал Иващенко далеко и надолго.
  Однако отца задело заявление о домогательстве. Он подозвал меня и прямо спросил, правда ли это.
  - Папа! - Меня чуть наизнанку не вывернуло от отвращения. – Нет, конечно! Тьфу! Фу!
  Это было правдой – я не приставала к Иващенко, только пугала. А от мысли о нём как о любовнике у меня вся еда в желудке просилась обратно.
  Ответ мой был искренним, и папа успокоился.
  - Если эта девка опять к тебе будет лезть, дай ей сдачи как следует, - добавил папа.
  Чуть позже снова раздался звонок. Опять подошёл отец. На сей раз беспокоила Анна Васильевна.
  Александр Дмитриевич, примите меры! Школа долго терпела, но всему есть предел! Может быть, вы не знаете, но ваша дочь прогуливает уроки, вдобавок курит и постоянно с кем-нибудь дерётся. Недавно одного ученика спустила с лестницы, бедняга только чудом не переломал себе все кости. А сегодня – дымовая шашка на уроке химии! Все в панике, думали – теракт, пожарных и милицию вызвали. Нет–нет, к сожалению, это точно Соня – есть свидетели. Сколько это будет продолжаться?! Уважаемый Александр Дмитриевич, вы же отец, сделайте что-нибудь! Повлияйте на ребёнка!
  После этого разговора отец стал чернее тучи. Моему тёмному прошлому не было и месяца, поэтому родители, вечно занятые своими делами, пока ничего не замечали. Да и я не круглая дура – «заметала следы». А теперь в одну минуту всё раскрылось. Кстати, никакая это была не дымовая шашка. Просто на лабораторной работе я со скуки решила поэкспериментировать. Результат, сами понимаете, превзошёл все мои ожидания.
  Не хочу вспоминать в подробностях, что было дома. Родительские крики, ругань. Отец стал похож на взбесившегося кабана, да и мама была не намного лучше. Я перепугалась. Отец никогда меня не бил, но я всегда знала, что он может это сделать. И в тот день сделал. Сначала он орал на меня во всю глотку, а потом ударил по лицу.
  Я сжала ладони в кулаки так, что ногти до крови впились в кожу, но не заплакала. Не дождутся! И без того всю жизнь держали меня как на привязи.
  - А вот этого я тебе не забуду, - спокойно, чётко проговорила я, глядя отцу прямо в глаза, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал. Сказав, я ушла в свою комнату, забаррикадировалась стулом. И только тогда расплакалась в подушку.
  Сколько можно? Не могу больше! Они что, до конца жизни будут мной помыкать? На черта такая жизнь?! Достали!
  Раньше я думала, что причина моего взбесившегося поведения – Лёша, то есть безответная любовь к нему, ревность и прочее. А сейчас поняла, что это было лишь последней каплей, переполнившей чашу терпения.
  Папа меня ударил… По щеке… Чёрт, мне почти семнадцать лет, а он… Как же это унизительно и противно!
  Я решила больше не разговаривать с отцом.
  До утра я из комнаты не выходила. Да меня и не выпустили бы.
  Проходя мимо Лёшиной квартиры, я остановилась. Мне нужно было поговорить, и поговорить именно с ним. Лара уже успокаивала меня, но у Лёши получится лучше. Когда он рядом, я себя чувствую как за каменной стеной. Мне ничего не страшно. Пусть злится сколько угодно, только бы выслушал.
  Я позвонила в дверь. Надеюсь, он ещё не ушёл.
  Лёша открыл дверь. Я как-то сразу углядела в комнате Надю. Не успела я поздороваться, Лёша рявкнул:
  - Почему ты всегда суёшься не вовремя! - и с силой захлопнул дверь.
  Вот тут я расплакалась так, как никогда ещё не плакала. Выскочила во двор как ошпаренная, огляделась по сторонам. Мне нужно было куда-то бежать со всех ног, выпустить пар, иначе я бы свихнулась. Я побежала к школе. Не знаю почему, может быть, машинально. Только бы не думать про Лёшу, иначе сойду с ума! Почему он так? Я ж ему ничего плохого не сделала. Разве только… может, помешала с Надей помириться. А он с такой злостью на меня смотрел…
  Впервые за много дней я не опоздала на первый урок. Не хотелось ни с кем общаться, поэтому я вела себя как статуя – ни на что не реагировала.
  Но к концу четвёртого урока у статуи, которая ничего не ела со вчерашнего дня (заметьте - именно дня, а не вечера), от голода свело желудок. Пришлось идти в столовую.
  У буфета, как всегда, была страшная толкучка. Я кое-как пробралась и купила компот с булочкой. Села за стол. И только поднесла выпечку ко рту, как возник Семёнов.
  - Малахова, тебе не жить! - грозно заявил он. Прямо Шекспировские страсти!
  - Ты это в классе не мог сказать? Струсил?
  Саша пропустил это мимо ушей.
  - Я тебе говорил – тронешь Аню…
  - Говорил – говорил. Забыл, что ли, чем дело кончилось?
  Саша проявил чудеса самообладания:
  - Соня, вот противно о тебя мараться…
  - Шурик, откуда ты эту фразу взял? Тут тебе не кино.
  - Малахова, не зли меня!
  - Так и ты меня не зли. Иди куда шёл.
  - Чё, такая умная? - стал потихоньку закипать одноклассник.
  - Поумнее тебя. Правда, Шурик, отвяжись.
  Он, может, и отвязался бы, если б не появилась Аня. А он не мог отступить при ней. Словно озверев, Сашка вытащил меня за волосы из-за стола и ударил коленом в живот.
  Я закричала от боли. Перед глазами всё поплыло, в ушах зазвенело. Было такое чувство, будто в животе всё разорвалось. Я пыталась устоять на ногах, но не смогла и упала на пол.
  Через какое-то время полегчало. Кто-то помог мне встать. Это был Витя. А народу-то в столовой прибавилось. И все, даже учителя, глазели.
  - Спасибо, - я какое-то время просто стояла, опираясь на Витю и глядя на довольного Сашу и ещё более довольную Аню.
  Хотела сделать шаг, но боль не позволила. Я стиснула зубы и опять попыталась, результат был тот же.
  Откуда-то появилась Ира. Витя передал меня ей на попечение, а сам кинулся на Сашу. Глазеющие школьники пришли в восторг: надо же, школа не такое уж скучное место! Учительницы делали попытки прекратить безобразие, но толку не вышло.
  Саша и Витя дрались. Первый был старше и сильнее, второй – ловчее и изворотливее. Вряд ли Витя полез разбираться лишь из-за меня. Он, вообще, любит подраться, ему только повод дай. Вот повод и нашёлся.
  Парни колотили друг друга так, что у меня волосы дыбом встали. Сашка, пусть и сволочь, но такого не заслуживает. А Витя тем более не должен пострадать.
  - Ребята, хватит! - крикнула  я  изо всех сил и, скрипя зубами, бросилась разнимать бойцов. – Перестаньте! Всё! Всё, я вам говорю! Ай! - Мне в пылу сражения тоже попало. – Осторожнее! Мальчики! Витя, перестань, я тебя очень прошу! Витя-а-а! Анька, чего стоишь, как дура? Оттащи своего олуха!
  Кое-как нам с Аней удалось разнять ребят. Оба были злые, взбудораженные, в разодранной одежде, с разбитыми лицами. Несколько раз они порывались снова сцепиться, но я и Аня сумели их удержать. Потом прибежали директор и охранник, от которого как всегда не было толку. За этим последовало коллективное посещение медицинского кабинета, разговор с директором и классным руководителям, хороший нагоняй, наконец, выдворение из школы и требование завтра прийти с родителями. И всё это сопровождалось строгими выговорами, поучениями, порицаниями, которые нам выдавали все, кому было не лень.
  Выйдя за школьные ворота, Саша с Аней направились в одну сторону, мы с Витей в другую.
  - Очень больно? - спросила я, глядя на рассеченную бровь и разбитые губы друга.
  - Нет, - «да» он бы не сказал ни за что на свете. – А тебе?
  - Переживу. Спасибо, что заступился.
  - Пожалуйста.
  Ему приятно было чувствовать себя рыцарем, а мне очень нравилась роль прекрасной дамы.
  Я остановилась. Витя тоже.
  - Что?.. - непонимающе спросил он.
  Я провела рукой по Витиным волосам, а потом поцеловала его в губы. Против он не был, хоть и удивился – не ожидал от меня такого. Время я не засекала, но знаю, что процеловались мы не меньше минуты. Это было здорово.
  Когда поцелуй закончился, малость выбитый из колеи Витя пробормотал:
  - Сонь, ты это… Не особо надейся… Я ведь так… Без всяких…
  Я улыбнулась.
  - Знаю. Я бегать за тобой не собираюсь. Это было просто «спасибо». Благодарность такая. Не пугайся, я в тебя не втюрилась.
  С одной стороны моё заявление Витю успокоило, с другой – задело его самолюбие.
  - Ты всех так благодаришь?
  - Не, ты первый. Да и благодарить раньше было особо не за что и некого. Спасибо ещё раз.
  - Перестань.
  Мы оба засмеялись. Никакой любви, даже влюблённости; только симпатия и, наверное, уже дружба.
  Витя проводил меня до дома. День назад он провожал Иру, а до этого Наташу Смирнову, Светку Кораблёву и саму Аню Иващенко.
  Дома я обнаружила обоих родителей, ещё более злых, чем накануне. Оказалось, всплыла история с машиной, уж не знаю как.
  Отец был в такой ярости, что я испугалась за него больше чем за себя. Он орал полчаса без перерыва. Я не произнесла ни слова. Бойкот так бойкот. Я решила не разговаривать с папой до тех пор, пока он не извинится за то, что меня ударил. Хотя почти наверняка знала – папа не станет просить прощения, не признает, что был неправ.
  К вечеру буря улеглась. Только я успокоилась, раздался звонок в дверь. Может, это Лёша? Пришёл мириться, и я смогу ему выговориться. Он-то меня поймёт и пожалеет. Я метнулась к входной двери и мигом открыла её.
  На пороге стояла Аня Иващенко. Я сразу ощетинилась и мысленно прокляла всё на свете. Однако вид у одноклассницы был совсем не воинственный.
  - Можно тебя? - тихо сказала она, искоса поглядывая на родителей, стоящих у меня за спиной.
  Я молча вышла на лестничную площадку, прикрыв дверь.
  - Чего тебе?
  Аня замялась. Она явно сейчас с радостью сбежала бы куда подальше.
  - Соня, - наконец выдавила из себя Аня, - знаю, ты на Сашу очень злишься…
  - Ещё б мне на него не злиться! Совсем одурел, подонок.
  - Соня! - Её голос стал настойчивым и вместе с тем мягким, просящим. – Пожалуйста, не говори этому своему.
  Я ухмыльнулась. А Сашка-то Ане не безразличен, ох как не безразличен, раз она ради него ко мне пришла. Моя враждебность улетучилась.
  - Не бойся, ничего я отцу не скажу.
  Аня удивлённо подняла брови.
  - Отцу? Сонь, я не про твоего отца.
  Теперь удивилась я.
  - А про кого? Про Витю, что ли? Так он ведь там был.
  Анины брови взмыли ещё выше.
  - Причём тут Витя? Я о том парне.
  - Каком парне?
  - Которого ты прислала.
  - Я?.. Никого я не присылала.
  - Да не сегодня. Тогда, после физкультуры.
  - Ни сегодня, ни тогда я никого не присылала! Что за парень?
  Аня растерялась:
  - Так не ты?
  - Что «не я»? Аня, объясни нормально!
  Иващенко на секунду заколебалась.
  - Ну… тогда… В тот день, когда на физкультуре… ну ты помнишь…
  - Отлично помню, - не удержалась я.
  - Вечером к Саше пришёл какой-то… сказал, что если Саша тебя ещё раз хоть пальцем тронет… Соня, он его и так чуть не убил. Если б меня там не было… Соня, не говори ему ничего! Сашка вспыльчивый, но хороший. Он меня… любит.
  - Это все знают, - я улыбнулась. – Ладно, не бойся, не скажу. Тем более, всё равно не знаю, кому говорить. А как тот парень выглядел?
  Аня пожала плечами:
  - Высокий такой. На тебя чем-то похож. У тебя, случайно, нет старшего брата?
  - Нет, - тут я осеклась. – Родного… Двоюродный есть… Даже не один.
  Лёша! Я ему, кажется, между делом назвала имя… Но он казался таким равнодушным… Неужели?.. И как он Сашу нашёл? А, может, не Лёша? Так ведь больше некому. Но я же рассказала ему о случившемся лишь на следующий день…
  - Ань, а это точно было в тот же день?  Может, в другой, позже?
  - Нет, в этот же… А, нет, на следующий. Я вспомнила. Это было в пятницу… У Саши родители как раз на дачу уехали. Да, это было на следующий день.
  Значит, всё-таки Лёша. Странно. Я думала, ему всё равно.
  - Соня, - голос Ани прервал мои размышления. Она покраснела и смутилась. – А у тебя с моим папой?..
  Я собралась сказать: «Ты на отца своего давно в последний раз смотрела? Разве могло у меня с такой квашнёй что-то быть? Что я, себе враг?!» Но вдруг поняла, что не хочу обижать одноклассницу. Ей и так от меня досталось.
  - Ничего! Ничегошеньки!
  Аня вздохнула с облегчением. Даже не усомнилась в моих словах.
  Когда-то и я всем верила.
  - До завтра, - сказала я.
  - Пока, - почти прошептала Аня и ушла. Я вернулась в квартиру.
  Очень хотелось побежать к Лёше, обнять его и сказать «спасибо». Но он, скорее всего, опять меня прогонит. Неважно, как было раньше, теперь-то он меня на дух не переносит. И всё-таки мысль о том, что Лёша за меня вступился, что я ему была совсем не до лампочки, грела сердце.
  Следующие недели были чем-то невообразимым. В школе – сплошные выходки. Дома – скандалы и ор. Меня официально объявили невыходной, то есть строго-настрого запретили выходить из дому, кроме как по учебным делам. Но, во-первых, про учебные дела можно и насочинять, а во-вторых, родители же не сидят в квартире круглосуточно. Только они уходили, забирая с собой мои ключи, как здравствуй, Свобода! - я уже давно сделала себе дубликат.
  Рано или поздно домой приходилось возвращаться. И тогда начинался кошмар. Думаю, отец очень сожалел о том ударе, поэтому больше руку на меня не поднимал. Но они с мамой говорили такое... Честное слово, лучше бы избили.
  Я идиотка, ничего в жизни не понимаю, старших не слушаю. Сама ни на что не способна. Дура бестолковая. И в кого мы с Ларой такие? Лара-то хоть на родительской шее не сидит. И личная жизнь у неё более-менее налажена. А я так и останусь старой девой, живущей на деньги родителей; потому что я дура, ничего не знаю, ничего не умею, ничего не смогу.
  Я пока не осмеливалась отвечать – удар хорошо запомнился. Сколько нервов извела – жуть.
  С отцом я по-прежнему не разговаривала. Его это злило, но в глубине души он, наверное, был доволен, что у меня на это хватает воли.
  Однажды ночью я встала, чтобы попить. Проходя мимо комнаты родителей, я услышала, как они негромко разговаривают.
  - Дочка совсем от рук отбилась, - сказала мама.
  - Да, как с цепи сорвалась, - ответил папа. С цепи сорвалась. Это и вправду про меня. Точнее не выразиться.
  - Надо что-то делать.
  - Ей скоро семнадцать, - папа зевнул. – Уже не маленькая. Пусть сама решает. Пускай себе шишек набьёт, может тогда поумнеет. А она у нас упрямая. Дурочка, но упёртая. По крайней мере, у неё появилась воля.
  - Только ей этого не говори – не хвали, а то окончательно распояшется.
  Двадцатого мая у моего одноклассника Серёжи Бормотова был День Рождения. Пригласил весь класс. Я пошла без разрешения родителей. Никак не могла придумать, что подарить Серёже. В конце концов, купила подарочный набор для бритья. Не оригинально, но вполне сойдёт. Оказалось, что почти все девчонки подарили Серёже такие же наборы для бритья, как и я. Только Нина Сеничева додумалась осчастливить именинника домашними тапочками.
  Около семи часов вечера гости сели за стол. Сперва всё было чинно и тихо: мы мирно жевали салат, затем виновник праздника задул свечи на торте, которым тут же нас угостил. Короче говоря, всё было как полагается. Но только родители Серёжи уехали на дачу… На столе словно по волшебству появилось спиртное: вино, шампанское, коньяк, водка, пиво. Это изобилие объяснялось тем, что почти каждый из нас внёс свой вклад (я-то принесла только маленькую бутылку пива – с финансами туговато, родители ведь денег на карманные расходы мне больше не дают; хорошо хоть, что у меня было немного накоплено, изначально на летние босоножки).
  Обычно, когда дело подходило к попойке, мы с Олей уходили. Сейчас ушла только Оля.
  Сначала пили за здоровье Серёжи, потом за его счастье, потом за то, чтоб он поступил в институт. Дальше каждый стал произносить пожелания на свой лад. Разные тосты звучали одновременно, и уже стало непонятно, для кого они предназначены. Пили за мир во всём мире, за всех школьников на свете, за здоровье Английской королевы и светлую память принцессы Дианы и даже за спасение редких видов сухопутных черепах. А потом кто-то сказал: «Хватит пить, пора гулять!» На улицу выходить мы не стали, да уже и не смогли бы при всём желании, решили повеселиться в квартире. Больше про тот вечер ничего не помню.
  Утром я проснулась от страшной головной боли и тошноты. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, где я нахожусь. Первая внятная моя мысль была такая: «Ну, Соня, своё ты уже отжила! Родители убьют! Мало того, что ушла без спроса, так ещё и на ночь домой не вернулась!» Я попыталась встать, однако моё тело вдруг перестало меня слушаться. Руки и ноги были как ватные, а голова болела просто дико. Я осмотрелась кругом. Никогда не забуду ту картину, никогда!
  Под столом спал Серёжа Бормотов, в одной руке он держал свои новые тапочки, в другой Нинку Сеничеву. Рядом валялся Коля Трошин в обнимку с бутылкой из-под пива, он ворочался и бормотал: «Уйди, уйди, Танька!» На диване дружно похрюкивали Саша Поляков, Саша Добровольская, а между ними сопел Дима Иванов с салфеткой в зубах. Аня Иващенко отдыхала, изящно свернувшись калачиком под телевизором. Саша Семёнов, растянувшийся на полу, громко храпел, обнимая старый пылесос. За этот же пылесос держался Володя Быков. Лариса Самойлова лежала на гладильной доске, свесив руки и ноги вниз. Катя Игнашина дремала на стуле почти в позе лотоса. Прямо за столом спали ещё четверо: Аня Шеина, Маша Доронина и Ира с Витей. Катя Петренко, Маша Соколова и Алина Морозова, уместившиеся на одном кресле, храпели как целая рота солдат. Сама я лежала в углу рядом с дверью. У меня под боком валялся Саша Вешняков, почему-то на нём поверх брюк была надета юбка Юли Ростовой. Самой Юли нигде не было видно.
  Мои одноклассники тоже стали приходить в себя. Скоро все окончательно очнулись. Нашлась Юля Ростова – она была на балконе. Мы постарались вспомнить, что было вчера после застолья, но это оказалось очень непросто. В уме мелькали крики, визги, музыка, пляски и чья-то неудачная попытка станцевать брейк-данс. На большее наша память была не способна.
  Состояние (физическое) у всех было просто отвратительное. Телефон в прихожей звонил практически без перерыва, наверное, это наши родители пытались «выйти на связь»; только никто из нас не мог подойти, точнее, дойти до аппарата. Прошло добрых полчаса, прежде чем мы более-менее оклемались.
  Не ночевала дома! Больше того – не предупредила не только куда ухожу, но и что вообще ухожу! Конец!
  Общеизвестны прелести похмелья – рвота, головокружение, дикая головная боль и прочее. Но я напрочь обо всём этом забыла, как только увидела своё отражение в зеркале. У меня были синие волосы! Действительно синие, синее не бывает! Я завопила от ужаса. Родители меня точно убьют. Синие волосы. Господи, как?
  Мать Серёжи – парикмахер и многие профессиональные принадлежности, в том числе и краски для волос, держит дома. Видимо, вчера мы решили поэкспериментировать. Мне ещё повезло. Кате Игнашиной сделали чудовищную причёску – выстригли половину волос под корень. А Юлю Ростову выкрасили в зелёный цвет. Интересно, а кто меня красил? Не помню. Но синева получилась не только на волосах, а ещё и на шее, лице и ушах.
  Чудненько! Теперь родители меня наверняка прихлопнут.
  Кое-как отмыв кожу, я потопала домой.
  - Если погибну, прошу считать меня коммунисткой, - пробормотала я одноклассникам перед уходом.
  - Удачи, - пожелали некоторые.
  - Классный причесон, - хихикнула Ира. – Тебе идёт. Держись.
  Всю дорогу я размышляла, как покажусь на глаза маме с папой, и что после этого будет. Дочь не ночевала дома, вернулась утром разлюли - малина, да ещё и с синими волосами. Редкие родители за это не отлупят; а мои, вообще, четвертуют. И никакого оправдания на ум не приходит. Разве только сказать, что меня похитили пришельцы и ставили на мне опыты. Это объяснит и моё отсутствие, и посиневшие волосы, а может, и запах выпивки с куревом.
  Между первым и вторым этажом я уселась на подоконник и обхватила голову руками. Как же болит. Просто раскалывается. И вчерашнее праздничное угощение грозило вот-вот вырваться наружу. И голова кружится, хоть «Караул!» кричи. И как я в таком состоянии смогла сюда добраться? Ладно, сама виновата, надо знать меру. Я и раньше выпивала, но до такого не доходило. Фу, до чего противный сигаретный запах! Что за дрянь?
  - Соня?..
  Я подняла голову и встретилась взглядом с Лёшей, стоящим на лестнице. Чёрт! Не хотелось, чтоб меня такой видел кто-нибудь и Леша в первую очередь.
  Он продолжал злиться на меня, я это сразу поняла. А ещё он удивился и растерялся. Ну ещё бы. Одни только волосы чего стоят.
  - Что с тобой случилось? - Он спустился на площадку и остановился в паре шагов от меня. В его голосе не улавливалось особого интереса.
  - Разве не видно? - Я с трудом посмотрела на парня, щурясь от дневного света, больно бьющего по глазам. – Я пьяная.
  - А с волосами что? - усмехнулся Лёша.
  Нет, правда, ну и гадкий запах! Я такого не курю. Вроде, в сумке завалялась пачка нормальных сигарет.
  - Посинели от стыда, - хмыкнула я, доставая сигареты. – Покрасили мне их!
  - Кто?..
  - Как узнаю, тебе первому скажу. Есть зажигалка? Или спички?
  Вместо ответа Лёша отобрал у меня сигарету и бросил на пол. Я снова достала пачку. Лёша выхватил её, смял и тоже выбросил.
  - Между прочим, за них деньги плачены, - вполне спокойно заметила я.
  - Ты же не куришь, - так же спокойно сказал Лёша.
  - Я?.. С чего ты взял? И, вообще, какое тебе дело?
  - В общем-то, никакого. Просто тебя, дурочку, жалко.
  Почему меня все называют дурой?
  - Сам дурак! - Я встала и, пошатываясь, дошла до лестницы и облокотилась на железные перила. – Попроси родителей подарит тебе сестричку, и её учи уму-разуму. А от меня отстань!
  - Да пожалуйста. И без тебя проблем по горло.
  Он сказал это совершенно равнодушно, спокойно, может быть даже презрительно. И, не торопясь, ушёл. Если б Лёша на меня наорал, было б не так обидно. Тогда я бы, по крайней мере, знала, что ему есть до меня дело. А так… Лёше без разницы, что со мной происходит.
  Я всхлипнула. Старалась удержать слёзы, но они потекли ручьями. Лёша. Алёша. Он меня совсем не любит. Никак. А я его очень люблю. Это не проходит и не пройдёт. Что делать? Что?
  Выплакавшись, я поплелась в квартиру. Подумала, что тяжелее и паршивее чем сейчас уже не будет.
  Достала из кармана ключи, поднесла их к двери и остановилась. Никогда в жизни мне не было так страшно.
  Чтобы набраться храбрости, потребовалось целых десять минут. Наконец я сделала глубокий вдох и трясущейся рукой открыла замок, распахнула дверь.
  Тихо. Ни шума, ни голосов. Но родители дома, это я сразу поняла. Немного потоптавшись у порога, я перешагнула его и негромко позвала:
  - Мама, папа.
  Без ответа. Они точно дома, прямо кожей чувствую!
  Я разулась, заглянула в гостиную, потом на кухню. Родители сидели за столом, молча глядя на меня. Мне отчаянно захотелось дать стрекача, еле удержалась.
  - Я пришла, - тихо промямлила я.
  - Вижу, - отозвался папа холодным тоном, который был в десять раз страшнее любого крика. – Где была?
  - У Серёжи… У одноклассника на Дне Рождения. Я уснула там… Почти весь класс ночевать остался…
  - Подойди сюда, - вкрадчиво велел отец.
  Я сделала шаг и застыла на месте.
  - Подойди, - повторил папа.
  Я поняла, что если подойду, то точно получу по лицу.
  - Нет, я отступила назад.
  - Подойди!
  - Нет!
  Папа вскочил, одним почти прыжком оказался рядом и схватил меня за волосы.
  - Это что такое? А ну дыхни, тварь!
  Я чуть не упала в обморок.
  - Это же праздник, все пили. Я немножко… - пропищала я.
  Папа размахнулся и ударил меня так, что я отлетела в угол. Перед глазами всё поплыло, брызнули слёзы. Когда зрение пришло в норму, первым, что я увидела, был солдатский ремень. Он пронзительно просвистел в воздухе и хлестнул меня по ногам.
  - А-а-а!
  Второй раз было ещё больнее.
  - Хватит! - Я ухватила ремень и вцепилась в него изо всех сил. – Папа, не надо, пожалуйста!
  - Саша, перестань! - Мама взяла отца за руку.
  Он пытался вырвать у меня ремень, в который я вцепилась мёртвой хваткой. Мы с отцом смотрели друг на друга. Он бесился, я ревела, но никто не отводил взгляда.
  - Саша!
  Папка отпустил ремень и, выругавшись, отошёл в другой угол.
  Не дав мне опомниться, мама схватила меня за шиворот и потащила в прихожую. Там она быстро обулась, накинула плащ и, вытолкав меня за дверь, вышла сама.
  Я не осмеливалась посмотреть на неё, не то что спросить, куда мы идём.
  Дорогой я молча слушала маму. Она говорила о том, какая я скотина, даже не позвонила им; они с отцом всю ночь просидели как на иголках, обзванивая больницы и морги. Лучше бы позвонили кому-нибудь из родителей моих одноклассников. Неужели не догадались? Первым делом им на ум должна была придти Оля, уж она бы точно сказала, где меня искать. Мне было стыдно и до боли обидно. До последнего времени меня никогда не били, и я представить себе не могла, как это страшно и унизительно.
  Наконец мы пришли. Пришли в поликлинику.
  - Зачем? - пропищала я.
  Мама не ответила, только толкнула меня к входу.
  Скоро я поняла, что она привела меня к гинекологу. Решила узнать, не потеряла ли я невинность, а заодно честь и совесть. Как же это мерзко! Даже унизительнее побоев!
  Несколько минут мама спорила с врачом и медсестрой, в конце концов, уговорила принять меня без полиса, пообещав позже позвонить и продиктовать данные.
  - Ладно, раздевайся, - устало велела мне врач. – А вы,- обратилась она к маме, - выйдите, пожалуйста.
  - Нет, мне надо знать.
  - Выйдите, вам сказали! - взорвалась измученная медсестра. – Устроили чёрт знает что!
  Разгорелся новый спор. Но медики всё-таки сумели выставить маму за дверь.
  - Ну у тебя и мамаша, - понимающе вздохнула гинеколог. – Оксана, закрой дверь на замок, - велела она медсестре. – Садись, синеволосая, ноги вот сюда. Не пугайся, если хочешь, я скажу, что ты ещё девочка. Она ведь это хотела узнать?
  Я кивнула.
  - Врать не придётся. Я и вправду ни с кем не спала.
  - Никогда? - спросила глуповатого вида медсестра так, будто в этом было что-то позорное.
  - Никогда.
  - Сколько тебе лет? - поинтересовалась врач.
  - Почти семнадцать.
  - Ну, - женщина ухмыльнулась, - всё ещё впереди.
  - Но лучше не затягивай, - посоветовала медсестричка.
  Когда я вышла из кабинета, мама быстро спросила:
  - Ну, как?
  Я дёрнула плечом.
  - Ничего нового не нашли.
  Серые глаза сверкнули стальным блеском. Не будь здесь сидящих в очереди людей, мама бы меня стукнула.
  - Что сказал гинеколог? - раздражённо проговорила она.
  Я не удержалась. Наверное, взыграли нервы:
  - Что я на четвёртом месяце беременности!
  Кое-кто из очереди хихикнул.
  Мама стиснула зубы и, бросив злобный взгляд, пошла в кабинет, куда только что зашла очередная пациентка. Опять возмущённые крики, ругань.
  Я могла бы воспользоваться случаем и улизнуть, но не сделала этого. Всё равно рано или поздно придётся вернуться, лучше уж покончить с этим сейчас. Да и физически я себя чувствовала отвратительно - не забывайте, похмелье штука тяжёлая.
  Вскоре мама вернулась, схватила меня за руку и поволокла к выходу. На обратном пути мы обе не произнесли ни слова.
  Оказавшись дома, я заперлась в ванной. Ревела не меньше часа, между делом пытаясь смыть краску с волос. Извела полфлакона шампуня, а толку практически ноль. Волосы как были синими, так синими и остались. Краска попалась на редкость стойкая.
  Когда почувствовала, что больше не могу плакать, я из ванной перешла в свою комнату. Замка там нет, я заблокировала дверь стулом – на всякий случай. Я просидела в комнате до вечера. За всё это время никто из родителей ни разу не пытался зайти ко мне.
  Но выйти из комнаты всё же пришлось. Около девяти часов вечера я покинула своё убежище – очень хотелось пить и не только.
  - Ты наказана, - ледяным голосом объявил отец, заметив меня. – Из дому больше не выйдешь.
  - Даже в школу? - равнодушно уточнила я.
  Страх куда-то подевался. Я думала, что больше меня уже ничего не напугает.
  - Соня, лучше помолчи, - предупредила мама, зашивающая наволочку, сидя в кресле. – А ещё лучше сначала извинись.
  И тут я расхохоталась как полоумная. Так сильно, что аж слёзы навернулись. Оба родителя уставились на меня.
  - Извиниться?! Да я всю жизнь только и делаю, что извиняюсь! Ах, простите меня за то, простите за это! Надоело! И вы мне надоели.
  - Дура, - хмыкнула мама, обрезав нитку и положив катушку и ножницы в шкатулку со швейными принадлежностями.
  - Не называй меня дурой! - истерически взвизгнула я. – Ненавижу вас обоих!
  - Заткнись по-хорошему, - пригрозил отец.
  Но меня было уже не остановить.
  - А я не хочу по-хорошему! Может, ты меня сразу убьешь? Задушишь или застрелишь. Или из окна выбросишь. Пятый этаж – неплохие шансы разбиться насмерть.
  - Соня, иди в свою комнату! - громко и настойчиво не попросила, а отдала приказ мама.
  Я пропустила её слова мимо ушей. В тот момент мне хотелось лишь одного – задеть родителей побольнее, чтоб им стало так же плохо, как и мне, а дальше будь что будет.
  - Скажи, пап, ты правда любишь свою работу? Или терпеть не можешь, просто смелости не хватило по-своему поступить, против отцовской воли? Дяде Серёже не завидуешь? Он-то смелее оказался, и живёт теперь, как хочет, никому не отчитывается.
  На самом деле это было чушью. Папа просто создан для милиции. И пошёл он туда по собственному желанию. Никто его не заставлял. Наверное, из-за нелепости предположения отец меня и не ударил, а ему ведь очень хотелось, я видела.
  - Соня, перестань! - грозно воскликнула мама.
  Я повернулась к ней.
  - Ты. Тебя я больше всех ненавижу! Вечно суёшь нос в мою жизнь.
  Мама фыркнула:
  - Нет у тебя никакой жизни и не было никогда. Просто землю топчешь, зря место занимаешь.
  В сущности, это была правда. Правда, которая сейчас взбесила меня до белых глаз.
  Я вплотную приблизилась к матери.
  - Ты всегда бьёшь по самому больному, да? Жить спокойно не можешь, если кому-то хорошо! Тебе обязательно нужно меня расклевить!
  Возможно, я несла отсебятину. Просто надо было что-то говорить, как-то дать выход злобе.
  Мама спокойно ухмыльнулась. От этой невозмутимости я окончательно рассвирепела. И решила рассказать то, что узнала случайно несколько лет назад, и что в здравом уме ни за что бы не выдала.
  - Пап, а ты знаешь, что у неё есть любовник? Какой-то Антон.
  Заявление возымело эффект. И какой! И мама, и папа замерли, побледнели, в немом изумлении уставились на меня.
  - С работы, кажется. И уже давненько. Чего смотришь, мамуля? Думала, никто не знает?
  Я не договорила… Никогда раньше не видела маму такой злой. Вообще, не помню, чтобы она когда-нибудь особо проявляла эмоции. Но сейчас… Она была белая, обозлённая, в одну секунду потерявшая над собой всякий контроль. На меня опять напал страх. И не зря.
  Одной рукой мама схватила меня за ногу. Это казалось таким бессмысленным, что я не попыталась сопротивляться… пока не увидела, что второй рукой она достаёт из шкатулки ножницы. Мама мгновенно раскрыла их и со всей силы резанула остриём мне по икре.
  Всё произошло за секунду. Почему ножницами и именно по ноге? Не знаю. Думаю, она тоже не знала. Наверное, это и есть состояние аффекта.
  В отличие от школьной столовой и кабинета труда, в нашем доме ножи и ножницы точатся регулярно и добросовестно. Так что острия у них почти всегда как бритвы.
  Жуткая боль! Я завопила и отскочила в сторону, прижимая руку к ране. Мама медленно посмотрела на меня, потом на ножницы и выронила их.
  - Соня…
  Она не хотела. Она не собиралась. Она никогда себе не простит. Но мне от этого не было легче.
  Папа остолбенел. Он не  верил своим ушам и глазам. Не мог ни слова произнести, ни пошевелиться. Оказывается, есть что-то, способное и его выбить из колеи. Да, не каждый день узнаёшь, что у жены есть любовник, и видишь, как она начинает кромсать дочку. Думаю, второе всё-таки больше произвело на папу впечатление, чем первое.
  Но тогда я об этом не думала. В моём сознании была только боль, боль и ужас. Я боялась смотреть на рану, но знала, что надо это сделать. Чувствовала, что кровь текла буквально ручьём. Стало ещё страшнее.
  - Соня… - Мама потянулась ко мне.
  - Не подходи! - взвизгнула я и бросилась в прихожую, почти не наступая на повреждённую ногу.
  Вас когда-нибудь резала родная мать? Нет? Тогда вы вряд ли представите себе, что я чувствовала, но попробовать можете. Это была кипучая смесь из страха, ужаса, злобы на маму и на себя, сознание того, что наши отношения навсегда испорчены, и, вдобавок, семья из-за меня может распасться. В общем, никому такого не пожелаю.
  Надо убежать из этого кошмара! Поскорее! Я открыла дверь, выскочила на площадку и стрелой метнулась вниз. Я собиралась выбежать на улицу, а там уже решить, что делать дальше. Но от скоростного спуска по лестнице кровь хлынула из раны с новой силой. Стало ясно, что и до первого этажа не добегу. Рана болела невообразимо страшно, да ещё и эта кровь.
  Не хотелось лезть к Лёше, но выбора не было. Я чувствовала, что вот-вот потеряю сознание. Спуск с пятого этажа на четвёртый показался мне бесконечным.
  Добравшись до Лёшиной двери, я принялась барабанить в неё, что было сил. Лёша открыл и… Представьте себя на его месте: сидите спокойненько дома, вдруг звонок, открываете дверь – на пороге ваша двоюродная сестра в домашнем халатике и в одном тапке, перепуганная до полусмерти, с окровавленной ногой.
  - Что, Соня?..
  Я собралась объяснить, но сумела произнести только: «Ножницы…». И отключилась. Совсем не надолго. Скорее всего, где-то на минуту. Включилась я в комнате на диване.
  - Что случилось? - спросил всё ещё ничего не понимающий квартирант.
  Я только указала на порез кивком. Лёша присел на корточки и осторожно осмотрел рану. Лицо у него стало угрюмым.
  - Кто? - коротко, замогильным голосом спросил он.
  - Мама, - не то прошептала, не то пропищала я.
  Ответ Лёшу ошарашил.
  - Твоя?!
  -Ну не твоя же, - попробовала сострить я, но получилось не смешно.
  Сработал дверной звонок. Я схватила Лёшу за рукав футболки.
  - Не говори им, что я здесь! Не отдавай меня!
  - Тише, тише.
  Он аккуратно высвободился и пошёл к двери, по пути выключив свет в комнате, чтобы меня не было видно из прихожей через большое зеркало, висящее в комнате.
  Я услышала отцовский голос.
  - Здравствуй, Соня у тебя?
  - Нет.
  - Уверен? - В папином голосе явно угадывалось недоверие.
  - Уверен, - ответил Лёша и захлопнул дверь.
  Он вернулся, включил свет, достал какую-то маленькую коробку и опять сел рядом. Коробка оказалась аптечкой. Порывшись в ней, Лёша достал йод, вату, зелёнку и какую-то мазь.
  - Бинтов у меня нет, - сказал он, тут же снял с себя футболку и принялся разрывать её на полоски. – Ничего, сейчас всё устроим.
  Вот мужчины со смехом говорят о женской логике, считают себя сообразительнее нас, а сами-то!.. Ну какая нормальная женщина в такой ситуации сняла бы, скажем блузку, и стала её разрывать? В крайнем случае, использовала б какую-нибудь старую, ненужную вещь, а не устраивала бы полустриптиз с последующей жестокой расправой над бедной одеждой. Но это я так, к слову, просто сейчас вдруг в голову пришло. А тогда у меня таких мыслей близко не было, да и соображала-то я с трудом.
  Лёша быстро обработал и перевязал рану, только, кажется, перестарался. Йод, зелёнка и проклятая неизвестная мазь вместе щипали просто зверски, а повязка была слишком тугой. Но это почти не воспринималось, ведь сегодня случилось столько всего по-настоящему ужасного.
  - Больно? - ласково спросил Лёша. Он уже не злился, снова стал собой. Таким я его и люблю.
  Я кивнула. Голос подводил – получался какой-то полушёпот–полуписк.
  - Хочешь чего-нибудь? Поесть или попить? - не зная, чем ещё помочь, предложил Лёша.
  Конечно! Подать мне гуся в яблоках!
  - Не надо ничего. Спасибо. Спасибо тебе за всё.
  - Да ладно тебе, - отмахнулся он. – Извини меня, я в последнее время совсем… Короче, прости. Я не со зла.
  Я попыталась улыбнуться.
  - Так и я не подарок. Тоже есть за что извиняться. Всё, забыли и помирились!
  Лёша улыбнулся и убрал аптечку на место.
  - Соня, - он немного помолчал. – Наверно, дело и не моё, но что у вас стряслось? Ведь что-то серьёзное? Что нашло на Светлану?
  Я собралась ответить, всё рассказать. Не смогла. Только подумала об этом и опять разревелась. Я в последнее время часто плакала, но на сей раз это был просто взрыв. Что случилось? Я влюбилась в брата, меня дважды избил одноклассник, ударил и отхлестал ремнём отец, а мать изрезала ножницами. Достаточно?! Всё это навалилось одним большим грузом, и я не выдержала. Расплакалась в три ручья. Понимала, что выгляжу полным недоразумением, но не могла остановиться.
  - Соня, Соня! - Лёша пожалел, что спросил. Он взял меня за руку. – Сонь, не плачь. Ну извини. Перестань.
  Легко сказать! Слёз только прибавилось.
  - Соня, - Лёша обнял меня.
  От этого я ещё сильнее задрожала. Какой же он тёплый… Я совсем обомлела. Но успокоиться это не помогло.
  - Соня, пожалуйста, успокойся, - он нежно поцеловал меня в висок, на секунду прижал к себе, а потом снова поцеловал.
  - Алёша…
  - Что?
  Больше я ничего не сказала – помешал новый поток слёз. Да сколько же их там ещё?! Меня затрясло сильнее, так, что зубы застучали. По телу пошли самые настоящие судороги. Как будто било током. Я не могла это контролировать и тем более остановить. Судороги усиливались. Я запаниковала. Лёша всё это тоже почувствовал. Он обнял меня крепче, снова поцеловал в щёки, лоб, виски, губы…
  Минуточку! Сестёр так не целуют, даже двоюродных! Я прижалась к Лёше изо всех сил. Он меня не оттолкнул, наоборот – продолжал целовать, да так, что кровь закипала. Стало нестерпимо жарко, и в то же время по всему телу пробежал озноб. Со мной никогда такого не было. Мысли перепутались, а потом и вовсе исчезли, остались только чувства. Я люблю Лёшу, он любит меня. Остальное - ерунда.
  В то, что первый раз случится в роскошной спальне, на огромной шикарной кровати, при свечах и под щебетание птичек за окном, я перестала верить ещё до того, как получила паспорт. Но всё же надеялась на романтику. Когда думала про это, то представляла себе хотя бы элементарную кровать.
  А тут диван, даже не расправленный. Но это не важно. Главное, что с любимым человеком.
  Я долго не могла прийти в себя. Всё вокруг казалось иллюзией, которая вот-вот растает. Первая внятная мысль была, наверное, неожиданной, но забавной: я подумала, что очень быстро выполнила совет медсестры Оксаны.
  Лёша сидел, повернувшись ко мне спиной.
  - Лёша, - тихонько позвала я, -Лёша.
  Он не ответил, а через какое-то время выдохнул:
  - Уходи.
  Такого я никак не ожидала.
  - Что?..
  - Уходи, - повторил Лёша.
  Если задуматься, его можно понять – только что переспал с двоюродной сестрой, не удержался, а теперь жалеет, не знает, что делать и как мне в глаза посмотреть. Только в тот момент я не задумалась. Видимо, слёзный запас всё-таки ограничен, иначе опять было бы не миновать плача. Лёшины слова меня как кнутом ударили.
  - Куда? - беспомощно пролепетала я. – Домой, к маме с ножницами?..
  - Тогда я уйду.
  И не прошло двух минут, как он выполнил своё намерение – действительно ушёл, хлопнув дверью.
  Я осталась одна в пустой квартире. В углу тикали часы, по оконному стеклу барабанил дождь.
  Что я натворила? Ну, во-первых, не одна я, а во-вторых, Третья Мировая из-за этого не начнётся. Но всё равно сейчас мне, мягко говоря, не по себе.
  Не могла я оставаться в этой квартире одна. Ушла практически в чём и прибежала, только тапок оставила – зачем он мне один?
  На улице шёл дождь, настоящий ливень. За несколько секунд я вымокла до нитки. И куда теперь? Можно попроситься к Оле или Ире. Только бы не домой. И в Лёшиной квартире без него быть не хочу. Стыдно.