Уолтер
Китти Фэйн была одна в целом мире. Она почти всегда была одна (хотя казалось, что многие её любят), жизнь просачивалась сквозь пальцы, и Китти поняла, что так будет всегда. У неё были отец и сын, но она оставалась совершенно одна  в том смысле, который лишь недавно начала осознавать.

С отцом она никогда не была близка, хотя одно время тешила себя представлениями о том, что когда-нибудь станет. Ведь впрямь, это ради любви к отцу – или по очередной прихоти, одной из тех, что она часто принимала за подлинные чувства, - Китти приехала жить на эти остова, так далеко от всего знакомого. Это было её единственным утешением. Когда кто-то решает уединиться, он предпочитает, чтоб вокруг находилось поменьше людей. Багамы были красивым местом, и люди уважали Китти из-за положения, которое занимал её отец. Она могла тратить свою жизнь, как и всегда, не заботясь о мнении окружающих.

Читателю не понять, как Китти могла быть одинока рядом со своей семьёй, если у него самого нет подобного опыта. Да, у Китти были отец и сын, у неё были приятели, приятельницы, и несколько вечеров в неделю она ужинала у других респектабельных британских семей или принимала их на ужин у себя. Ни её отец, ни её сын, ни её утомительные соседи не слишком бы расстроились, если б она исчезла, и Китти не особенно печалила такая их незаинтересованность. Китти всегда трудно было много думать о ком-то другом, она знала: всё из-за того, что мать воспитала её так… Китти не чувствовала за это ответственности, считала, что если вина не её, то не ей что-то менять.

Её отец был так несчастен всю свою жизнь; когда он увидел, что перемены в дочери только временные, легко и быстро вернулась его невысказанная неприязнь, которую он испытывал к Китти, когда та была юной и плохо к нему относилась. Он был счастлив здесь и сейчас, когда жена больше не могла его мучить, и не собирался позволять эгоизму дочери испортить его последние годы. Решив переехать на Багамы вместе с мистером Гарстином, Китти не сомневалась, что будет своему отцу хорошей дочерью, так же, как перед возвращением в Англию не сомневалась, что больше ни за что не отдастся Чарли. Китти была не настолько сильной, как ей самой иногда нравилось притворяться. Разве виновата она, что не могла долго изображать интерес к вещам, о которых говорил отец? Китти была уверена, что обладай она таким умением, у них с Уолтером всё сложилось бы иначе.

Что касается сына, ну… Она не могла точно определить, что к нему чувствует. Она надеялась, что Уолтер, названный в честь её мужа фактически из чувства долга, не окажется похожим на тёзку. Однако, как Китти ни противилась, в итоге ей пришлось смириться: эти серьёзные глаза и тяжёлый взгляд не могли достаться ребёнку ни от кого, кроме её покойного мужа. Да, она горячо хотела девочку, но была уверена, что сумеет тепло любить сына Чарли.  Сын Чарли стал бы утешением для неё. Был бы постоянным напоминанием о её грехе, но сладком грехе. Она не жалела о своих грехах с Чарли – это были самые счастливые моменты в её жизни. Она не ощущала вины из-за измены Уолтеру. Китти предпочла бы смотреть в глаза, напоминающие о человеке, к которому она испытывала страсть, а не о человеке, за которого вышла из эгоистичных соображений, и затем его же винила в том, что он её не устраивает. Сын Чарли был бы красивым, сообразительным, и, вдобавок, Китти отдала бы ему всю ту любовь, которую испытывала к самому Чарли, и отпрыск отвечал бы взаимностью, в отличие от своего эгоистичного отца.

Сын Уолтера? Она боялась этого, долгие ночи во время беременности лёжа без сна и размышляя: что случится, если ребёнок впрямь от мужа? Он будет непривлекательным, неуклюжим, производящим впечатление глупца, которое, как теперь знала Китти, являлось лишь уловкой. Она приняла Уолтера за дурачка, когда он начинал ухаживать за ней, он беседовал так, словно беседовать с кем-либо для него было неестественно, и держался так, словно не совсем уверен – что же должен делать. Что хуже всего, он никогда не говорил ничего забавного на вечеринках – Китти всегда считала это признаком глупости, пока Уолтер не показал ей, что на деле-то глупа она. Его сын будет нагонять на неё тоску, как сам Уолтер, а ведь она только-только освободилась от необходимости это терпеть. Он будет цепляться за Китти, хотя мать из неё не лучше, чем дочь или жена.

В один прекрасный день она приняла то, что отец мальчика - Уолтер, и с большой тревогой ждала, что ребёнок, подрастая, будет вести себя соответственно. Однако, Уолтер-младший, став старше, не сделался похожим на того неловкого, застенчивого, якобы глупого человека, который столь усердно пытался завоевать её сердце.

Он казался превосходно улучшенной версией своего отца. Обладал всеми привлекательными чертами Уолтера (коих, вынуждена была признать Китти, имелось немало) без присущего тому обыкновения не пользоваться ими и растрачивать попусту. Разумеется, даже если б Уолтер вёл себя правильно и хоть немного заботился о внешности, он всё равно не стал бы Чарли Таунсендом (порочная женщина – она опять думала о нём!), но не вызывал бы у неё отторжения и мог сойти за привлекательного. Уолтер-младший был умён, но, в отличие от отца-интроверта, получал удовольствие, делясь своими наблюдениями и открытиями с другими. Он был добр с теми, кто ниже его, и мало внимания обращал на тех, кто пытался смотреть на него свысока. Китти было любопытно, унаследовано ли им это от отца; она поняла, как мало знала о муже, и спрашивала себя, уж не предназначено ли ей через сына увидеть те качества Уолтера, которые вызывали у монахинь уважение и такое нежное почтение.

Итак, её сын был как её муж, только лучше, и страхи Китти оказались напрасными. Тогда почему у неё к нему такие чувства? Потому что он унаследовал то, что она называла неприятными сторонами личности Уолтера, или же Китти изначально полностью неправильно относилась к сыну? Может, что-то неправильно было с ней самой, раз она каторжно старалась полюбить сына, каторжно старалась полюбить мужа, а в итоге лишь выходило наоборот?

Уолтер, как некогда (пусть и недолго) его отец, наслаждался компанией мистера Гарстина. Действительно, отец и сын Китти проводили больше времени друг с другом, чем с ней, и их это явно устраивало. Они говорили о тех же скучных вещах, о которых говорил Уолтер-старший, у двоих было много общего. Уолтер любил своего деда столь же глубоко, как в своё время Китти любил муж, она боялась, что сын будет так же глубоко любить её. Но Уолтера никогда не заботило, есть ли у его матери привязанность к нему; порой он казался разочарованным в Китти без всякой причины, и она задавалось вопросом, не было ли это из-за злости его отца, хотя мальчик ничего о тех событиях не знал.

Он всегда вёл себя с нею вежливо, как Уолтер-старший в определённый период; но в отношении сына к ней было очень мало привязанности. Он считал её легкомысленной, недалёкой и всегда уставал от необходимости объяснять матери вещи, на которые, он знал, ей наплевать. Даже когда он был совсем маленьким, у него не было ни беспечности, свойственной стольким детям, ни естественного для ребёнка желания находиться рядом с матерью. Он всегда хотел исследовать живописные острова, встречаться с удивительными туземцами, - всегда дальше и дальше от места, где была Китти. Она видела в этом наказание за своё обращение с Уолтером-старшим, будто сын был послан ей исключительно затем, чтоб убедиться, что она чувствует пустоту каждого дня своей жизни. Каким уместным казалось, что Уолтер, пытавшийся её убить, умер сам, но за то, что она сделала жизнь Уолтера невыносимой, его сын теперь делал невыносимой жизнь Китти.

Конечно, Уолтер не мучил её злонамеренно. Он понятия не имел о прошлом своих родителей и о боли, которую причиняют Китти его постоянные расспросы об отце. Он и не понимал толком, что не столь ласков, как она ожидала, - когда он был крохой и из-за чего-то расстраивался, Китти вела себя по-матерински нежно, и она полагала, что больше от неё ничего не требуется; а его попросту не посещала мыль быть с матерью сердечнее. С Китти всю жизнь настолько мягко и бережно обращались те, до кого ей не было дела, что её крайне озадачивало, что кто-то не был с ней особо добр, и она принимала это за враждебность.

Она чувствовала вину и убедила себя, что всё не случайно… что тот Уолтер по-прежнему стремится мучить её, даже из могилы. Ни разу Китти в голову не пришло, что подобное обращение было наследством от другого родителя, что её сын лишь относится к ней так же, как она всегда относилась к тем, кто нежно любил её.