Двигаясь дальше
Китти постоянно говорила себе, что ребёнок от Уолтера. Не может быть, чтоб от Чарли, просто не может – это разрушит всё, опорочит память Уолтера. Вернувшись в Англию, в родительский  дом, она и не заикнулась, что Уолтер мог не быть отцом малыша. Прошло очень немного времени, прежде чем Китти обнаружила, что не в состоянии больше оставаться под одной крышей с матерью и выдерживать прохладное обращение той. Поэтому Китти подыскала небольшую квартиру, которую могла купить на имеющиеся у неё скромные средства и деньги, унаследованные после смерти мужа. Китти знала: Уолтер хотел бы, чтобы она была счастлива и имела в распоряжении хорошее место, чтоб растить их ребёнка.

Она нашла небольшую квартиру недалеко от дома родителей. То есть с родителями можно было повидаться после нескольких минут ходьбы, но расстояния хватало, чтобы без необходимости не пересекаться с матерью. Китти осталась в покое, с нею был лишь малыш внутри неё, лишь он слышал её слова. Квартира была, может, и маленькой, но хорошо обставленной, и после того, как Китти привезла сюда свои вещи, взятые ещё из Китая, это место стало похоже на дом. В чемодане Уолтера она нашла его фотографию, которую он никогда ей не показывал – очевидно, не думал, что Китти этого захочет после инцидента, из-за которого они оказались в Мэй-Тан-Фу. Да и, зная характер мужа, Китти предположила, что ему не нравился снимок. Она улыбнулась, глядя на спокойное лицо Уолтера, и отметила улыбку, спрятавшуюся в уголке его рта. Китти повесила фотографию над камином, сказав растущему обитателю своего живота, что их жильё начинает становиться милым домиком.

У неё была помощница, жившая с ней, - экономка, повар, горничная в одном лице, да и попросту человек, которому Китти доверяла. Мэри была очень славной и доброй, готовила на ужин лучшее жаркое во всём Лондоне и даже умудрялась делать на скорую руку пару китайских блюд, к которым Китти привыкла за время пребывания в Поднебесной. Так что компания Мэри была приятной и желанной. Китти наслаждалась независимой жизнью в собственном доме, ждала весны и появления младенца.

Вопреки самовнушениям, Китти продолжала опасаться, что дитя от Чарли. Она боялась зря. Крошечного мистера Фэйна передали в руки матери через несколько минут после изнурительных, долгих родов, и когда малыш открыл глаза, оказавшиеся сапфирово-синими, Китти поняла, что он – Уолтера. Лишь Уолтер мог быть отцом такого безмятежного ребёнка; отпрыск Чарли был бы шумливым и крикливым, а мальчик, только что названный Уолером-младшим, лежал на руках матери вполне себе спокойно.

Ему было чуть больше года, когда он сказал своё первое слово. Китти регулярно показывала на фотографию и говорила про «папу», чтоб ребёнок осознавал, что у него был отец. Сидя у камина и вышивая подушку, Китти присматривала за сыном, который ползал по ковру и забавно покусывал палец. Вдруг ребёнок необычно зашумел, странно скривил ротик и попытался что-то выдать. После нескольких таких попыток, Китти поняла, что происходит, отложила вышивание, села на ковёр и подхватила своего мальчика. Усадив сына к себе на колени, она радостно его похвалила, попросила продолжать, потом позвала Мэри. Помощница пришла, и Уолтер попытался опять, сосредоточенно наморщив лоб. Внезапно звуки слились в одно слово: «Па-апа».

Когда Китти поняла, что это за слово, по её лицу потекли слёзы. Кивнув, она попросила сына сказать снова, а сама промолвила:

- Да, па-ап…

- Па-апа, Па-апа!

- Вот он, мой хороший. – Улыбнувшись, Китти указала на зернистую фотографию. – Вот папа.

- Па-апа, - торжественно подтвердил Уолтер-младший, мило надув губы.

Когда он вырос из детского комбинезона и надел свою первую пару брюк, Китти и Мэри малость всплакнули. Китти наблюдала, как быстро растёт её мальчик, и ничего не могла с этим поделать.

Ему было четыре года, когда он захотел узнать, где именно сейчас папа и что с ним случилось. Китти усадила его и максимально несложно и спокойно объяснила обстоятельства смерти отца. К её удивлению, Уолтер нормально воспринял её слова, он периодически молча кивал. Затем, с необыкновенной для его возраста понятливостью, просто подался вперёд и обнял мать. Это напомнило Китти, как её обнимал Уолтер-старший, и она снова расплакалась. Уолтер-младший подумал, что его маме довелось много плакать.

Ему было шесть, когда Китти застала его за игрой с отцовским микроскопом. Сначала она отругала сына и отправила в его комнату. Оставшись одна, она осмотрела вещи мужа, которые хранила в комнатке рядом с гостиной. Держа в руке микроскоп, Китти поглядела на бумаги, перевернула несколько страниц, обнаружила записи, над которыми Уолтер трудился поздними ночами в Мэй-Тан-Фу. Грустно покачав головой, она бросилась к сыну и извинилась, обняв его. На следующий день она снова нашла Уолтера играющим с микроскопом, и на сей раз только улыбнулась и не стала мешать.

Китти не удивилась, когда в двенадцать лет сын объявил, что хочет быть доктором. Он хотел заниматься тем же, чем занимался его отец, решивший сделать шаг вперёд и не просто что-то изучать, но и помогать другим людям. Мальчик сказал матери: папа был врачом для всех тех несчастных людей с холерой, и он тоже хочет помогать людям, страдающим от холеры. Китти гордилась решением сына, но была категорически против, чтоб он имел дело с холерой. Рассеянно поглаживая его по волосам, Китти сказала, что холера – очень опасная болезнь, и что он должен быть очень осторожен и держаться от холеры подальше. Кивнув, Уолтер согласился, но Китти стоило бы догадаться, что он всё равно поступит по-своему.

В возрасте восемнадцати лет он уехал в Японию, оставив на родине три разбитых сердца – матери, Мэри и юной девушки, с которой познакомился примерно годом ранее на танцах, и в которую не без взаимности влюбился. Получив докторскую степень, он открыл лечебницу в крохотном посёлке на одном из самых маленьких островов страны и посвятил себя работе. Китти регулярно получала от него письма и посылала ответы с подробным описанием того, как у них всех тут дела.

Меньше чем через год она получила письмо от друга и коллеги Уолтера по больнице. Прочитав, она пронзительно вскрикнула и упала в обморок. Через полчаса приехавшая с рынка Мэри нашла хозяйку лежащей на полу без сознания, а в нескольких дюймах от руки Китти лежало письмо, содержание коего привело обеих женщин в ужас. У Уолтера была холера.

Китти благодарила бога за науку и учёных. Со времени смерти её мужа медицина продвинулась настолько, что холера была излечима и представляла лишь небольшую опасность для жизни. Прибыв к постели сына месяц спустя, Китти нашла мальчика, превратившегося в молодого мужчину, осунувшегося, но улыбающегося и живого.

Китти привезла его обратно домой, где он, быстро восстановившись, решил открыть собственную врачебную практику. Его решение переехать на юг потрясло мать, но она позволила ему поступить, как он хотел, однако не раньше, чем Уолтер исправил ошибку, совершённую больше года назад, и женился на молодой ясноглазой Люси Брэддок, своей возлюбленной.

Когда Уолтер попросил мать поехать с ним и Люси, взяв с собой Мэри, чтоб жить вместе в небольшом корнуоллском городке, Китти сначала отказалась, сказав, что молодым нужно собственное пространство. Однако Уолтер предложил, чтоб она и Мэри жили по соседству с ним и Люси в коттедже, который тоже был выставлен на продажу. Посоветовавшись с Мэри, Китти согласилась, и они переехали на открытое для ветров побережье Корнуолла.

Китти считала, что хорошо воспитала сына. Её поражало, до чего он стал похож на отца теперь, когда полностью повзрослел, насколько его отношение к пациентам было похоже на отношение Уолтера-старшего. Каждый вечер Китти гуляла вдоль скал, ветер развевал её волосы, хватал за платье, а она размышляла о прошлом. Китти так и не вышла замуж снова; не могла – её мальчик слишком много значил для неё, да она так и не забыла Уолтера, не оправилась полностью от боли из-за внезапной потери. И всё же Китти не была печальной. Бродя по побережью, она представляла, что Уолтер идёт рядом, разговаривала с ним, рассказывая о событиях минувшего дня и о том, как много человек в этот день благословляли их сына.

Умерла Китти гордой бабушкой четырёх внуков. Она какое-то время болела тем, что через несколько лет откроют и назовут раком, и однажды ночью уснула, чтоб больше не проснуться, очень спокойно и мирно. Засыпая в своей комнате в коттедже, который они делили с Мэри, Китти увидела большие рисовые поля, равнины, горы с бамбуковыми лесами, воду – и загрязнённую, и чистую, пыльные улицы, оживлённые лица китайских детей, изгибы широкой реки, срезающей путь через дождевой лес, душный зной, туман и улыбающегося доктора, чуть небритого и со встрёпанными волосами, сидящего за столом, смотревшего на неё устало, но с нежностью в глазах, которые она когда-то полюбила. Наконец, Китти успокоилась, её счастливая душа воссоединилась с мужем, и они вместе странствовали по равнинам Китая, куда оба когда-то приехали, чтоб так нежно полюбить друг друга, где сплотились две, казалось бы, столь несовместимые души. Завеса, отделявшая Китти от её мужа, спала, и, в конце концов, они были вместе – навсегда.