Кричи миру, разрывая воздух
Уолтера снова рвёт, наверное, в сотый раз, не меньше, Китти уже потеряла счёт. Она машинально вытирает ему рот, стараясь, чтоб в её жестах не проскальзывала злость. Злость не на Уолтера, а на болезнь, которая медленно, но неумолимо пожирает его, постепенно забирает, заставляя стонать и извиваться от боли.

Она смотрит в его глаза, в его голубые глаза, яркие и лихорадочно блестящие. Он кажется безмятежным, несмотря ни на что, словно до сих пор не потерял надежду, словно есть свет в конце туннеля и остатки его времени не истекают так чудовищно быстро. Он сжимает зубы, подавляя стон, но остаётся спокойным, потому что знает – она здесь. При этом Китти улавливает в его взгляде слабое извинение каждый раз, когда его рвёт, будто ему стыдно, что жена вынуждена наблюдать такое отвратительное зрелище. 

Китти берёт тряпку и без особого успеха пытается вытереть лоб мужа. Ткань слишком влажная, она уже пропитана жидкостью, которую Уолтер терял часами. Китти закрывает глаза и делает глубокий вдох. Вот-вот потекут слёзы; и чувство безнадёжности лишь возрастает, когда он берёт её за руку. Она знает, что должна быть сильной ради него, но она слишком устала. Надо сдаться, перестать бороться, ведь оба знают, что уже ничего нельзя поделать. Так, по крайней мере, один из них сможет, наконец, отдохнуть.

Кажется, он уснул и получил покой, отдых – до той поры, пока следующий удар болезни не обрушится на него молотом и заставит проснуться в стонах. Его тело затихает, и Китти чувствует, что внутри Уолтера тоже что-то затихло, что близок последний вдох и дыхание вот-вот прекратится. Прекратится, забрав с собой душу Уолтера, и тогда не останется ничего, даже причины для того, чтоб солнце освещало этот проклятый город, в который Уолтер никогда не должен был приезжать. Всё из-за неё, по её вине. Уолтер умирает, потому что так сильно любил её и хотел отомстить, и это обернулось против него.

Гладя Уолтера по волосам, расчёсывая пальцами влажные от пота пряди, Китти произносит извинение и прощание. Она не может смотреть, как он затухает, бессильная что-либо сделать. Она даже не знает, о чём молиться – чтоб он продолжал дышать или чтобы поскорее отмучился. Единственное, на что она надеялось, - что он больше не проснётся. Тогда он хотя бы умрёт спокойно, ему не придётся открывать глаза, чтобы снова увидеть этот жестокий, неблагодарный мир и женщину, которая привела его к погибели, иначе и не скажешь. Они потеряли друг друга, а воссоединились лишь затем, чтобы расстаться.

Ничего не видя перед собой, Китти «отворяет» палатку, чтобы выйти. Смутно различает Уоддингтона, слышит от него соболезнования, или ей это только кажется… да какая разница? Ей уже всё равно. Ощутив, что ноги опухли, она снимает обувь, прежде чем побежать так быстро, как только может, вопреки тому, что в ступни что-то впивается.

Она бежит без остановки. Мчится столь быстро, что возникает ощущение, будто она не ступает по земле, а плывёт в море слёз и ветра. Сама не знает куда направляется, хотя, может, и знает. Она направляется в единственное место, где в последнее время стала действительно чувствовать себя в безопасности, пусть и не осознавала. Она направляется в дом, где они с Уолтером жили. До чего глупо, говорит она себе, что они так долго вели себя словно простые соседи, а не муж и жена. Думали, что у них ещё полно времени, и тратили его впустую. А теперь нет второго шанса, потому что Уолтер мёртв.

Наконец, вдалеке возникает знакомая растительность. То, что Китти считала недостижимым, теперь близко, и она ускоряется. Она никогда не бежала так быстро, у неё не было необходимости, даже когда она не сомневалась, что её хотят убить. Потому что сейчас она тоже спасается бегством, но не от чего-то материального. Она убегает от монстра без лица и души, который преследует её по пятам. Китти с силой открывает дверь и не останавливается, пока не падает в изнеможении на кровать Уолтера. И там понимает: монстр поймал её в ловушку. Монстр – это она сама, её разбитое сердце.

Она не знает, сколько пролежала вот так, в одном положении – на боку; да это и неважно. Часы текут свободно и холодно, в этой комнате нет места ни для чего, кроме плача, воспоминаний да возможностей, разрушенных и потерянных безвозвратно. Время сейчас – нечто живое, обходящее её стороной. Единственный признак его движения – пробирающийся в окно свет или его отсутствие, погружающее спальню в темноту, которая кажется Китти светлой в сравнении с мраком в её душе.

Китти протягивает руку, словно собирается коснуться того, чего нет, того, что она одна способна разглядеть. Уолтер. Его мягкая кожа. Его руки, умелые и нежные. Его русые волосы, которые на солнце играют золотом. Его грудь, в которой стучало сердце, и этот стук казался ей таким стабильным, что она считала, будто он никогда не закончится. Теперь она может заполнить пустоту, лишь воспроизведя в памяти образ, у которого даже нет своего места в пространстве. Что-то душит её изнутри, но у неё нет сил этому противиться. Нет, больше нет.

Смерть кажется выходом, настолько заманчивым, что порой Китти даже забывает, что должна позаботиться о своём ещё не родившемся ребёнке. «Бедный Уолтер», - произносит она. На его имени голос обрывается, тонет в вернувшихся стонах и рыданиях. Как долго она не сознавала, что человек, доставшийся ей в мужья, это тот, кого она по-настоящему полюбит. Уолтер. Так его будут звать, решает Китти. Если у неё получится убедить себя жить дальше и бороться, она назовёт ребёнка Уолтером. И по вечерам не будет читать ему сказки. Не будет рассказывать истории о принцессах в замках, восторгающихся прекрасными принцами. Нет, она будет рассказывать только о герое, который погиб, спасая жизни обычных людей. Будет рассказывать о докторе Уолтере Фэйне, его отце.

Следующей ночью она снова лежит на кровати полностью опустошённая. По крайней мере, сегодня Китти убедила себя немного поесть, даже не зная – зачем, если ей всё безразлично. Некоторое время назад, вечером, здесь был Уоддингтон со своей девушкой. Они хотели знать, как у Китти дела, и, возможно, малость пообщаться. Да, Уоддингтон – хороший человек, он заботиться о ней, раз уж она сама этого не делает. Он пытался вывести Китти из ступора, убеждал поговорить с ним и перестать плакать. Безрезультатно. С губ Китти снова и снова срывалось одно и то же слово – Уолтер. Никакие просьбы Уоддингтона выслушать его не срабатывали, Китти была где-то в другом месте, очень далеко отсюда. Её не волновало, что мог сказать этот человек. Уже ничто не имело значения теперь, когда Уолтер ушёл навсегда.

Китти сворачивается калачиком. Ветер бьётся в окно, и тени от деревьев рисуют причудливо-призрачные узоры. Уолтера нет. Она пытается произнести его имя, но горло пересохло, а губы одеревенели. Говорить не получается, а через некоторое время прекращаются и слёзы, словно иссяк их запас. Ну вот оно. Она умирает. Китти всегда думала, что когда настанет её час, это будет страшно, что она всем своим существом будет пытаться уцепиться за жизнь. Теперь, когда смерть уже здесь, Китти понимает, до чего легко ей поддаться. Она уютная, заманчивая и тёплая, словно объятия. Словно те объятья, которые дарил ей Уолтер, и которые она никогда не ценила. А теперь она так по нему скучает. Так скучает. Но уже поздно.

В темноте вычерчивается силуэт. Кажется, человеческая фигура. Китти слышит приближающиеся шаги. Есть в них что-то неловкое, неустойчивое. Напоминает движения Уолтера в ночь, когда он пришёл домой пьяным. В ночь, когда он рухнул в ванну, и у Китти на мгновение остановилось сердце, когда ей подумалось, что это холера. Та болезнь, которая в итоге и унесла его.

Силуэт продолжает приближаться, в дверной проём ложится его деформированная тень. Теперь можно понять, что это точно человек, мужчина. Видимо, Уоддингтон, вновь зачем-то пришёдший. Она пытается велеть ему уйти, оставить её раз и навсегда; сказать, что она просто хочется умереть, чтобы найти вечный покой вместе с Уолтером. Не получается. Он весь вечер вспоминал про Уолтера, а ей хотелось кричать, прогнать и Уоддингтона, и его девушку прочь; но удавалось лишь простонать имя покойного мужа, и с каждым произнесением у неё оставалось всё меньше энергии. Умирает. Она умирает и ничего не чувствует, кроме пустоты внутри, которую воспринимает как друга и союзника.

- Китти.

Силуэт, наконец, обретает чёткую форму. Она узнаёт исхудавшие руки, знакомые до боли. Продолжает разглядывать и решает, что её разум играет с ней злую, очень жестокую шутку. Когда взгляд поднимается до уровня голубых глаз, смотрящих на неё с беспокойством и полных любви, она готова засмеяться и заплакать одновременно, но не может сделать ни того, ни другого. Это Уолтер. Уолтер пришёл к ней. Что может означать только одно из двух: или она умерла, или сошла с ума. Интересно, что более вероятно?..

Уолтер подходит к ней. Китти неотрывно наблюдает за ним, однако не решается двинуться. Это не может быть правдой. Уолтер умер от холеры. Человек, ласково гладящий её, не может быть им. Голос, произносящий слова, которых она не слышит, не может принадлежать Уолтеру. Уолтера уже нет, остались лишь её воспоминания, но они настолько яркие, что кажутся реальностью. Воспоминание о нём так прекрасно, что Китти решает закрыть глаза и поддаться его ласкам. Уолтер шепчет. Она даже не уверена, что у него всё в порядке с артикуляцией, но её это не волнует. Уолтер.

- Китти. Китти, ты слышишь меня?

Шевельнувшись, Китти приоткрывает глаза. С сухим хрипом поворачивается к нему и чувствует в себе такую энергию, какой у неё раньше не бывало. Она-то думала, что это плач, горе и голод постепенно довели её до срыва. Уолтер убирает волосы, упавшие на её лицо при повороте, и она прямо мурлычет. «Не исчезай, - хочет сказать она, - останься здесь, со мной, пожалуйста. Не покидай меня, никогда не покидай меня больше».

- Ладно, я пойду. Но в следующий раз твоя очередь.

Что? Китти не очень понимает, что он хотел этим сказать; пока не появляется другой звуковой фон. Плач. Плач ребёнка. Она улыбается и переворачивается на спину. Уолтер, маленький Уолтер-младший, которому всего несколько месяцев, и который капризничает, потому что у него режутся зубки. Два уже показались, они так забавно и мило смотрятся, когда он улыбается. Скорее всего, отцу нетрудно будет его успокоить, и мальчик снова уснёт. Он никогда не доставляет много хлопот – такой же спокойный, как его папа. Наверняка тоже будет великим учёным, когда вырастет.

Она поворачивает голову туда, где у них стоит колыбель, в которой лежит их сын, и смотрит с улыбкой. Уолтер берёт малыша на руки и начинает укачивать, тихонько напевая мелодию, которую Китти мгновенно узнаёт. Это тот же мотив, что звучал, когда они впервые танцевали друг с другом, мотив, что она много раз исполняла на пианино, и что стал чем-то вроде их песни – символом их единения. Под тонким одеялом её пальцы играют на воображаемых белых и чёрных клавишах в такт мелодии, которую Уолтер, взявший на себя роль няни, напевает своему сыну.

С какой любовью он гладит головку. Самой Китти в первые дни было страшно. От мягкого родничка она приходила в ужас, боясь причинить ребёнку вред, но притом не доверила бы заботу о маленьком Уолтере никому другому. Ей чудилось, что во всём огромном Шанхае нет никого, достойного её доверия. Даже заботливый и нежный Уолтер-старший, казалось, был близок к потере терпения, но всё-таки его извечное спокойствие и стойкость помогли, наконец, найти подходящую няню. Потому что не имеет значения, с кем Китти зачала – с ним или с проклятым Таунсендом. Отец – Уолтер, это его сын.

И Китти тоже его. Он очень чётко это осознавал в том лагере для беженцев, когда думал, что умрёт в этой деревне, куда его забросило по воле божьей и человеческой (особенно, конечно, человеческой). Он проснулся, и Уоддингтон рассказал, что Китти ушла – не выдержала и умчалась в отчаянии. Что она в их доме, готовая умереть от горя и боли, не произносит ничего, кроме его имени. Поэтому Уолтер собрал все свои силы, наскрёб там, где их не было, и выкарабкался, потому что знал: если умрёт, за ним последуют ещё две жизни, те, что были ему дороже всего в этом мире. Не мог он допустить, чтоб такое произошло, он должен был быть сильным и вытянуть свою семью. Должен был вытащить Китти и ребёнка.

Когда его привезли домой в деревню, он был настолько слаб, что шёл спотыкаясь, будто пьяный. Уоддингтон предложил сопровождать его, но Уолтер предпочёл пойти один. Хотел столкнуться с правдой лицом к лицу, и молил, чтоб для Китти ещё не было слишком поздно. Увидев её там, лежащую, с остекленевшими и опухшими глазами, он подумал, что перед ним призрак. Сердце его бешено заколотилось, едва не выскакивая из груди, и поуспокоились, лишь когда Китти отреагировала на прикосновения, впервые взглянув на него и прошептав: «Ты вернулся». Эти её слова были так преисполнены любовью и облегчением, что Уолтер едва не заплакал.

Ребёнок, наконец, засыпает. Зевает, показывая свои маленькие зубки. Мышонок, кажется, так Китти называет его иногда. Уолтер приглаживает волосы малыша, светлые и вечно непослушные, и кладёт его в колыбель. Потом несколько секунд прислушивается, отмечая, что сын дышит ровно, глубоко. Улыбается и, немного наклонив голову, говорит, что им с ним очень повезло. Скоро три часа утра, и Уолтеру смертельно хочется спать, но он считает, что никогда в жизни не чувствовал себя лучше. Вот оно, счастье.

Уолтер возвращается в постель, выключает лампу, стоящую на тумбочке, и перетягивает одеяло у Китти. Та поворачивается в попытке вернуть «украденное», но так, чтоб это казалось случайным, будто она по-прежнему дремлет. На губах Уолтера появляется полуулыбка. Он прекрасно знает, что Китти не спит; но предпочитает следовать за ней в этой игре и тоже притвориться. Гладит её щёку большим пальцем и легонько целует в губы.

- Хоть ты и спишь, я тебя люблю.

Китти очень тихо смеётся. Один – один. Качает головой и, не открывая глаз, ищет губы Уолтера, чтобы вернуть поцелуй. Привычная практика, и есть в этом что-то родное-родное, чего никогда не было с Чарли. Чарли. Подумать о нём, так не знаешь – ненавидеть его или благодарить. Вообще, если б не он, она бы и не узнала, что значит по-настоящему кого-то любить. Единственное, о чём она сожалеет, что ей довелось ранить этого кого-то, такого нужного и желанного, оказаться на грани безумия и едва не потерять человека, прежде чем понять свои чувства к нему. Но теперь это не имеет значения. И не потому, что слишком поздно, а потому, что плохое осталось в прошлом. Главное – настоящее, руки Уолтера, крепко обнимающие её прямо сейчас.

- Я тоже люблю тебя - и во сне, и наяву. Я тоже люблю тебя, Уолтер.