Профурсетка
  Сергей Игоревич и Мария Владимировна старательно любили друг друга, иначе было бы очень обидно прожить вместе двадцать лет. Познакомились они подростками – Серёжей и Машей, поженились, когда ему едва стукнуло девятнадцать, а ей ещё не исполнилось восемнадцати. Из причины столь раннего брака никто не делал секрета, бессмысленно было даже пытаться.
  Мальчик родился здоровенький, пухленький, кушал хорошо, концерты по ночам закатывал отменно. Назвали Игорем. Маша взяла академку в институте, Серёжа учился и подрабатывал, на заочное перевестись не мог – заочно будущих врачей не учат. Здорово помогали родители что с той, что с другой стороны, без них Серёже пришлось бы бросить медицинский.
  Постепенно всё устаканилось. Оба доучились, устроились на работу, Маша, правда, скоро ушла в декретный, родила дочку Лизу.
  Жили неплохо, даже хорошо. Лучше, чем многие. Никто в семье серьёзно не болел и не воевал с родными. Само собой, иногда ругались, но в супружеских ссорах Сергей и Мария виноватых не искали; как правило, всё списывалось на «Мы слишком рано поженились». Эта фраза была универсальным и очень удобным объяснением любых недопониманий и разногласий. Прямо волшебная фраза – скажешь её и ощущаешь привкус ушедшей юности, думаешь: «Эх, было же время! Чего мы тогда только ни вытворяли!» И ругаться дальше не хочется.
  Игоря после школы отправили учиться на архитектора в Питер. Если что-то там и было не совсем гладко, он об этом не рассказывал ни по Интернету, ни по телефону, ни лично, когда приезжал на каникулы. Справлялся сам. Старался там, где мог, а где не мог – подключал чувство юмора.
  Вряд ли кто-то станет утверждать, что в студенческой жизни самое интересное – учёба. Уж Игорь делать таких заявлений точно не собирался, в его жизни ко второму курсу самым интересным прочно стала одногруппница Аня. Интерес был настолько основательный, что однажды Сергей Игоревич услышал в телефонной трубке:
  - Пап, тут такое дело… Ты маме потом сам скажи, если сможешь. А если не сможешь или не захочешь, хоть подготовь её как-нибудь. В общем, я это… Женился.
  Куда и главное – почему ушли те славные времена, когда даже взрослые дети без родительского разрешения и в соседний двор сходить не смели, не то что в загс! Впрочем, загсов тогда не было. Но не в этом суть! Можно же посоветоваться, прежде чем сделать такой важный шаг! Хоть предупредить заранее, а не ставить перед свершившимся фактом! А на свадьбу почему не пригласили?
  - Папа, да не было никакой свадьбы, мы в загсе расписались, и всё. Оба были в футболках, джинсах и кедах.
  Не сильно-то это утешило, и Сергей потом долго, обстоятельно размышлял об эпохе домостроя. Даже пришёл к выводу, что будь сейчас всё по-старому, по-домостроевскому, может, и жили бы лучше, и врачам бы больше платили, и Америка бы нам козней не устраивала. К счастью, через пару дней Сергей оклемался, Мария как раз проревелась, оба успокоились и на следующем созвоне велели сыну:
  - Приезжай и жену привози, будем знакомиться, как полагается.
  - Лучше вы к нам. Анины родные тоже приедут, вот все и перезнакомитесь.
  До этого они видели Аню на фотографиях, однажды она мелькнула на заднем плане во время видеозвонка по Интернету, в следующий раз подошла поближе, поздоровалась и помахала ладошкой.
  Марии Аня не понравилась с первого же снимка. «На лице написано – «дура»!» Аня впрямь выглядела глупенькой. Стопроцентная блондинка, глаза большущие – прямо пузыри, голубого цвета, хлоп-хлоп. Личико кругленькое, щёчки розовенькие, носик маленький, вздёрнутый, плавный. Смотришь на всё это в сочетании с нарочно небрежным стилем одежды и спрашиваешь себя: а найдутся ли в прелестной головке хотя бы две извилины? Небрежность в одежде была половиной беды, вторая половина – яркость. Аня как будто ежедневно устраивала флешмоб в поддержку попугаев и павлинов, от обилия кислотных и решительно не сочетающихся цветов её нарядов рябило в глазах. Люди очень сильно удивлялись, когда узнавали, что Анечка Иванова ещё с детского сада проявляла незаурядные способности к обучению, была круглой отличницей в школе и осталась ею в университете.
  - Чего им в голову взбрело пожениться вдруг, с бухты-барахты? – бормотала Мария, ложась спать накануне отъезда. – Как думаешь?
  Думал Сергей так же, как думала сама Мария, и она это знала.
  - Есть подозрение, Машуня, что мы с тобой скоро будем бабушкой и дедушкой.
  Подозрение подтвердилось при встрече: Аню спросили – Аня ответила. Да, уже третий месяц. И добавила с типичным кокетством девушки, напрашивающейся на комплимент по поводу фигуры:
  - Скоро стану ещё круглее. – Хотя толстушкой она не была, впрочем, худышкой тоже. Вообще, при Анином примечательном лице её обыкновеннейшая фигура казалась упущением природы.
  Мария, прежде решившая, что смирилась с новым статусом, поплакала немного. Грустно всё-таки: сама ещё молодая – даже сорока нет! – а уже бабушка. К своей внешности она относилась трепетно, в меру сил и финансовых возможностей берегла, потому что впрямь было что беречь. Аня и рядом не валялась бы, будь они ровесницами. Когда Маша шла по улице, парни в возрасте от двенадцати до восьмидесяти лет чуть шеи себе не сворачивали, оглядываясь на неё. С годами великолепие, конечно, несколько поблекло, но мужчины на Марию до сих пор бросали восхищённые взгляды. То, чем стоило восхищаться, она умела подчеркнуть, а то, к чему теперь лучше не присматриваться, – сделать незаметным. Одевалась со вкусом, изумительно красилась, следила за осанкой. Пусть не могла позволить себе по-настоящему дорогую косметику, но и дешёвку не покупала. Словом, старалась и не зря. А тут нате – бабушка. Ну, чего уж, дело житейское. Вот и не верь, что дети повторяют судьбу родителей.
  Игорю и Ане, как семейной паре, уже дали новую комнату в общежитии, достаточно большую, чтоб там уместились не только кровать, шкаф и пара тумбочек, но даже стол-книжка в раздвинутом виде. Сергей, Мария и Лиза приехали днём, а родственники Ани прибывали вечером. Дожидаться не стали, сели за стол. Разговорились неплохо. Скоро стало ясно, что не придётся бояться неловких пауз – Аня с Лизой могли щебетать без умолку, на любые темы. Они даже как-то вырулили на обсуждение гетерохромии – разного цвета глаз у одного человека или животного.
  - У нас в классе есть парень, Лёха Смирнов, после шестого к нам пришёл, - резво вещала Лиза, - у него, оказывается, один глаз серый, другой карий. Мы долго не замечали, а он сам почему-то не говорил. Если б у меня был такой прикол, я бы обязательно сказала, круто же!
  - Может, он у вас скромник, - хихикнула Аня, опять хлопая глазищами. – А скорее всего, ему просто надоело. Это ж только поначалу прикольно, что люди удивляются, охают, спрашивают, что да как. Потом надоедает и думаешь: «На фиг, лучше уж ничего не говорить, не знают, и слава богу!»
  Более всего новоиспечённую свекровь раздражала Анина привычка не только хлопать глазами, но и постоянно расширять их и держать рот полуоткрытым в простоватой улыбке. Неважно, что именно говорили Ане, она всегда смотрела на собеседника так, будто ей рассказывали о невероятных тайнах и немыслимых приключениях. На первых порах это льстит, но очень быстро приедается. Мария стискивала челюсти, чтоб не сделать замечание. Откуда ж ей было знать, что через каких-то полчаса Аня станет для неё совершенством, а все без исключения недостатки невестки превратятся в сущие мелочи.
  Когда заговорили о том, где, когда и на кого учились Сергей с Марией, Аня заморгала в два раза быстрее. Педагогический институт свекрови её не сильно заинтересовал, в отличие от медицинского университета свёкра.
  - Так Вы были в Ярославском медицинском? Тогда, возможно, виделись с моей мамой или даже дружили. Ксения Иванова – помните такую?
  Безотчётно и молниеносно Мария схватила мужа за руку. Сергей увидел, как страшно побледнело лицо жены, и знал, что сам тоже стал белее листа бумаги. Молодёжь наблюдательностью не отличилась, если и заметила изменения, особого значения им не придала, тем более что старшие при всей бледности держали мимику под контролем. А их судорожно сцепленных рук под столешницей никто не видел.
  Помнил ли Сергей Ксению Иванову? Помнил, и Мария её вовек не забудет. Не один год она вздрагивала, слыша эту фамилию, но обилие в стране Ивановых сделало своё дело, и реакция притупилась, а со временем исчезла.
  Ксюша появилась в жизни Серёжи на третьем курсе, перевелась из Екатеринбургского вуза. С ней Серёжа изменил жене. Это не было романом, просто пару раз случились инциденты на фоне Ксюшиного развесёлого характера и Серёжиной жалости к себе. Жалел он себя оттого, что приходится жить в первую очередь для ребёнка, а тот только орёт, пачкает пелёнки и ест, через раз срыгивая.
  Настоящим ударом стало заявление Ксюши: «Я беременна». Но Серёжа сразу расставил точки над «и»: не моя проблема, у меня есть семья, а ты делай, что хочешь, и вообще иди на фиг. Примерно так Ксюша и поступила, только вместо «на фиг» уехала обратно в Екатеринбург. Спокойно, без обид. Перед отъездом спросила лишь, хочет ли он узнать, кто родится, предложила время от времени присылать фото ребёнка и небольшие письма с рассказами о сыне или дочери. «Даром не надо! – рявкнул Серёжа, злой ещё и потому, что какая-то добрая душа донесла обо всём Маше. Дома ему устроили персональный Армагеддон. – Исчезни поскорее! Не хочу ни знать, ни слышать, ни видеть, ясно?!» Ксюша пожала плечами. С того вечера Сергей действительно её больше не видел. Через несколько лет от общих дальних знакомых услышал, что она родила сына.
  Теперь на Сергея открыто и бесхитростно смотрела Ксюшина дочка, а он с ужасом думал, насколько же ненадёжным источником информации могут быть дальние знакомые.
  - Ксюшу Иванову? – Сергей выдавил улыбку, чувствуя, как Маша вцепилась в его руку ещё сильнее. – Да, кажется, помню. Правда, училась она у нас недолго. Я думал, у неё сын, а не дочка.
  - Сын у неё тоже есть, - рассмеялась Аня, - это мой младший брат.
  Младший брат. У Сергея перед глазами всё поплыло от облегчения, накатившего неистовой волной после ужаса и оцепенения. Младший брат. Он вдруг вспомнил, как однажды разговаривал с Ксюшей по телефону и услышал на заднем плане детский плач. Спросил, что там за ребёнок. «Племянница – дочка сестры», - торопливо ответила Ксюша и быстренько заговорила о другом. Племянница, ага.
  Впервые в жизни Сергей оценил по достоинству слово «профурсетка». Великолепное слово, ёмкое! Почему он раньше его не использовал?
  Мария тоже отходила от предынфарктного состояния. Подумаешь, есть у девочки привычка хлопать глазами и глупо улыбаться – ерунда какая! Перспектива породниться с Ксенией не радовала нисколько, и можно было бы невзлюбить Аню пуще прежнего. Но в сравнении с тем, что Аня чуть не оказалась Игорю сестрой, всякая личная неприязнь была ноликом без палочки.
  Облегчение окутало мягким, уютным теплом, однако счастье к нему не прилагалось. Марии совершенно не хотелось созерцать бывшую любовницу мужа и уж тем более его сына от этой любовницы. Но выбора нет, оба явятся через пару часов. Серёга вон украдкой вытягивает голову, чтоб лучше видеть себя в зеркале. Похоже, пытается понять, сильно ли изменился за двадцать лет.
  Не очень сильно, успокаивал себя Сергей. По крайней мере, не полысел, и на том спасибо; пускай волосы основательно посветлели за счет седины, в общем и целом они остались русыми. Черты лица отяжелели, уже не такие острые и точёные, но глаза по-прежнему блестят, не метафорически, а буквально. Они сверкали при любом освещении за счёт какого-то хрустального серого цвета. Если в молодости Сергей был щуплым, то теперь стал солидным и смотрелся как человек среднего, а не малого роста.
  Ксения Андреевна и Витя от вокзала добрались сами, приехали в девятом часу вечера. Их тоже поставили в известность уже после свадьбы, и только тогда Ксения поинтересовалась фамилией Аниного молодого человека. Свиридовы, конечно, встречаются реже Ивановых, но всё равно частенько. Естественно, сочетание «Игорь Свиридов» навело на размышления, однако Ксения не стала спешить с выводами, вместо этого поспешив за билетами на поезд «Екатеринбург – Санкт-Петербург».
  С новыми родственниками Ксения расшаркалась по всем правилам приличия, Сергей с Марией тоже удержали марку. Дети и отдалённо не заподозрили, что их родители давно знакомы.
  «Баба бабой», - глядя на бывшую соперницу, думала Мария с удовлетворением, близким к ликованию. В Ярославле Маша видела Ксюшу только пару раз, мельком; не таскалась к ней, когда всплыла измена, – не стала унижаться. Кажется, они ни разу не разговаривали. В памяти осталось общее впечатление о Ксюше, как о миниатюрной, вёрткой девчонке с пышными светлыми кудряшками. Сейчас таких миниатюрных девчонок в Ксению влезло бы три, если не четыре, а на смену глубокому молочному цвету волос пришло нечто приторно золотое, явно искусственное. Движения остались быстрыми и целеустремлёнными, но если Ксюша напоминала лёгкую моторную лодку, то Ксению Андреевну можно было сравнить с маневренным боевым кораблём.
  Удивительно - Витя не произвёл на Марию впечатления, совсем никакого. Она смотрела на него, видела сходство с Сергеем, но обозлиться не могла. Годами Мария гнала от себя мысль о том, что Ксюша тоже родила сына и сын этот окажется лучше Игоря. А тут не лучше. Не лучше и не хуже, во всяком случае, внешне. Ростом пониже, в плечах пошире, улыбчивый, громкоголосый. На узком лице выделялись сверкающие серые глаза, но и они оставили Марию равнодушной. Слишком долго она ненавидела этого ребёнка заочно, на очную ненависть запала не хватило.
  Она посмотрела на мужа. Муж посмотрел на неё и еле заметно пожал плечами. Взволнованным тоже не выглядел.
  Снова благодаря Ане и Лизе обошлось без неловких пауз. Эти две болтушки дощебетались до «Анны Карениной».
  - Мы её в десятом будем проходить, - не то похвасталась, не то пожаловалась Лиза.
  - Да? – Аня вздёрнула аккуратные бровки, немного округлив глаза и рот. – А у нас её в программе не было.
  - Повезло вам.
  - Ну, я-то её всё равно читала. Не «Сумерки», конечно. – Непонятно, упрёк это был или комплимент.
  - Вы ещё слишком молоденькие, чтоб судить о классике, - вставила Мария, попутно стараясь не буравить дражайшую сватью взглядом. – Лет через пятнадцать-двадцать у вас будет совсем другое мнение.
  - Да, - внезапно поддержала Ксения, дотоле хмуро изучавшая две полупустые салатницы на столе. Приосанившись, она поочерёдно оглядела всех. – Раньше я эту Каренину очень жалела, а теперь никак не пойму – чего ей, дуре, вздумалось убиваться? – Ухмыльнувшись, Ксения продолжила так же ровно и быстро: - Сколько ей? Двадцать восемь, двадцать девять? Всего-то! Да у неё таких, как этот Вронский, ещё бы двадцать штук было, Каренин бы двадцать раз простил и всех детей воспитал. Вдобавок, - она не сделала паузы, лишив Марию возможности втиснуть возмущённое возражение, - у меня ни в какую не получается жалеть дамочку, которая находилась в полном здравии, колесила по заграницам и не занималась домашним хозяйством. Если за тебя всё по дому делают слуги, конечно, страдай не хочу - времени навалом. Вот если б этой Карениной надо было самой готовить, посуду мыть, прибираться, в магазин за продуктами ходить, она бы быстренько про свои страдания забыла. А если б ей ещё счёт по квартплате пришёл как за ремонт космического корабля, там бы вообще никаких сантиментов не осталось.
  Как ни противно, с последними высказываниями Мария была согласна. И всё-таки она сочла своим долгом нравоучительно пробурчать:
  - Каренина не находилась в полном здравии, она чуть не умерла после родов, а позднее дошла до нервного истощения.
  - Именно - дошла, - на лице Ксении снова вспыхнула ухмылка, - сама.
  - А по поводу «Всего-то!», - упрямо не сдавалась Мария, - в те времена двадцать восемь – двадцать девять лет считались уже очень солидным возрастом. – Внезапно до неё дошло, что в истории о супружеской неверности она яростно защищает не того, кому изменили, а того, кто изменил. Премерзкое открытие. Мария сжала зубы со злобой, которую все остальные если и не успели разглядеть, то почувствовали.
  Третья ухмылка Ксении больше напоминала торжествующую усмешку, и, ей-богу, Мария приготовилась надеть ей на голову ближайшую салатницу. Но тут, скорее инстинктивно, чем осознанно, вступил Витя, и хотя его беззаботный тон не до конца был искренним, он подействовал успокаивающе в сочетании с жизнерадостной широкой улыбкой.
  - А ещё раньше было ещё хуже, - сообщил Витя, будто раскрывая забавную тайну. Сейчас и у постороннего не возникло бы сомнений в их с Аней родстве. – В средние века завидной невестой считалась девушка, у которой в пятнадцать лет все зубы были целы. Таких набиралось очень немного. – Витя говорил с той же характерной уральской быстротой, что и мать, у сестры эта особенность речи была заметна гораздо меньше.
  - Мне кажется, в средние века незамужняя пятнадцатилетняя, хоть с зубами, хоть без, уже считалась старой девой, - подхватила Аня.
  - Далеко не везде, - сказала её свекровь, просто чтобы что-нибудь сказать. Но вспышка гнева уже миновала, и Мария теперь крепко держала себя в руках.
  - Про старых дев ничего не знаю, а про зубы сам в книжке видел, когда готовил контрольную по истории медицины.
  - Ты медик? – оживился Сергей, ранее тихонько отсиживающийся, дабы лишним словом не спровоцировать без того назревающую бурю.
  Витя гордо просиял и с напускной важностью протараторил:
  - Уральский государственный медицинский университет, первый курс.
  Пару секунд Мария мысленно примеряла салатницу на Витю, но потом так же мысленно плюнула и махнула рукой. Будь Витя хоть лауреатом Нобелевской премии по медицине, это ничего не изменит. Не воспылает Серёга отцовскими чувствами; девятнадцать лет спокойно жил и дальше будет жить. Он и на законного сына потратил кучу нервов – при том что Игорь никакими буйствами не выделялся, просто с любым ребёнком бывают хлопоты, - и подписываться на дополнительную партию геморроя не захочет. Скоро можно вызывать такси и ехать в гостиницу, завтра не обязательно появляться здесь с самого утра; перетерпеть несколько часов днём, а вечером на вокзал и домой.
  Когда за окнами окончательно стемнело, Игорь и Аня предложили прогуляться, хорошая же идея – пройтись по ночному Питеру. Лиза и Витя обрадовались, а родители отказались, сославшись на позднее время и усталость.
  Едва за упорхнувшей молодёжью захлопнулась дверь, в комнате повисла тишина, настолько совершенная, что было слышно, как соседи за одной стенкой смотрят и обсуждают фильм, а за другой - препираются по поводу уборки.
  Весь вечер Ксения не притрагивалась к спиртному. А сейчас допила свой морс и освободившийся бокал до краёв наполнила вином, которое тут же выпила в один решительный заход. Резким движением поставила бокал на стол и огрела Сергея взглядом, похожим на пощёчину.
  - А ведь если бы ты согласился, когда я предлагала узнавать о ребёнке, мы бы здесь сейчас не сидели.
  - Нашла, что вспомнить, - фыркнул Сергей при молчаливой поддержке жены. – Не согласился и не согласился. Главное, что всё обошлось, Игорь, слава богу, не на Вите женился, а на Ане.
  Скривившись и подперев ладонью щёку, Ксения несколько секунд пристально рассматривала такого давнего и такого недолгого своего любовница. В её глазах появилось понимание, но выражение лица осталось в точности прежним – угрюмо-мрачным. Она вздохнула не столько злобно, сколько опустошённо.
  - Придурок. Они близнецы.

Конец
(18 октября – 8 ноября 2018 г.)

Отредактировано Елена Бжания (2018-11-10 16:14:48)