Гордость и предупреждение
Пролог
  - Китти, послушай меня. Снотворное скоро подействует, но мы не можем ждать. Придётся начинать прямо сейчас. – Грант наклонился максимально близко, чтоб поймать её взгляд. – Ты понимаешь? – Он знал, что нельзя медлить, что каждое мгновение может оказаться решающим, но ему требовалось её согласие.
  - Да, - стиснув зубы, выдавила Китти. – Да, я понимаю. Начинай. – Честно говоря, она надеялась, что больнее быть уже не может. Сейчас ей стало немного легче, потому она не извивалась и не кричала, как две минуты назад, но понятно, что долго это не продлится. Боль вот-вот снова стиснет в беспощадных объятьях.
  - Тебя надо зафиксировать.
  - Делай что нужно.
  Ей стало жутко, когда на её запястьях и лодыжках затянули ремни, прикреплённые к операционному столу, но Китти уговорила себя не дёргаться, не мешать.
  Грант разрезал её платье и сорочку, последние сантиметры дорвал вручную и откинул ткань в стороны. Сейчас не до условностей. Медсестра принесла прокипячённые инструменты. В воздухе повис обжигающий запах чего-то дезинфицирующего. Китти почувствовала, как по животу провели влажной ватой или сложенным куском бинта – обозначили линию предстоящего разреза.
  Грант взял скальпель. Он посмотрел на неё мягко, почти отечески, и посоветовал:
  - Лучше закрой глаза.
  Китти послушалась.
  Как она надеялась, что немедленно уснёт! Или что новая боль будет не такой страшной в сравнении с уже пережитой. Или что хотя бы хватит воли не вопить и не делать лишних движений, дабы не осложнять без того нелёгкую задачу Гранта.
  Надежды не сбылись, но кошмар длился недолго. Сознание Китти, защищая разум, либо банально под влиянием начинающего действовать снотворного, помутилось. Его заполонили видения-воспоминания, медленно кружащиеся, подобно вязкому варенью, которое помешивают на плите. Время от времени из туманной общей массы беспорядочно всплывали удивительно яркие и чёткие кусочки, правда, ненадолго.
  …Дороти Таунсенд смотрит на неё до противного пристально. Ужасно видеть в её глазах не ревность, не обиду, а самую унизительную жалость.
  …Руки Уолтера в крови, Китти не может отвести от них взгляд, да и не хочет, потому что совсем рядом нечто куда более страшное. «Китти, выйди!» - прикрикивает он, даже не оборачиваясь.
  …Снаружи буря - бесится, воет, бьётся в окна, ломится в дверь, но это для Китти далеко и неважно. Главное, нет, единственное сейчас – это Уолтер. Господи, неужели он и раньше на неё так смотрел, да она не различала в темноте?
  …«Решай свои проблемы сама, - говорит Чарли с умеренной нервной раздражительностью, похожей на брезгливость. – Не приплетай сюда меня, это не моя забота. Оставь меня в покое раз и навсегда, я тебе уже всё сказал и не вижу смысла повторять снова».
  …«Если мужчина не обладает качествами, способными внушить женщине любовь, это его вина, а не её», - почти шипит она, желая уколоть Уолтера побольнее. Она ненавидит его за то, что он только что о ней сказал. Она не позволит ему так себя оскорблять. Просто низко с его стороны – обвинять её в том, что он сам недостаточно хорош; недостаточно хорош во всех смыслах. Она не смотрит на мужа, но и так знает, что страшно обидела его. И радуется своей маленькой победе. Ей даже кажется, что Уолтер сейчас заплачет, она буквально кожей чувствует. А потом Уолтер произносит, не столько злобно, сколько устало: «Наверное, ты права».

1
  Он резко почувствовал себя жалким и ещё больше – усталым. Бесконечно усталым. А затем ему до зубовного скрежета стало обидно за себя. Мгновение-другое Уолтер колебался, и в этот микроскопический отрезок времени весы могли качнуться в любую сторону – хоть слепой ненависти, хоть унылого благоразумия.
  Хорошо, пусть он кругом плох как супруг, но он не худший человек на свете. Если они с Китти поедут в Мэй-Тан-Фу, шансы умереть у него будут не ниже, чем у неё. Мало того, что ему наставили рога, так он из-за этого ещё скончается в муках? Воистину идиотский план.
  Унылое благоразумие победило, и руку победителя, как после боксёрского боя, торжественно поднимал рефери по имени Надежда. Чахлая, но всё-таки надежда. Сама она не устояла бы на своих пока что хилых ножках, но сзади её поддерживало чувство достоинства. Уолтер неожиданно подумал (потом подумал ещё раз и решил, что абсолютно прав): он заслуживает чего-то получше роли нелюбимого и презираемого мужа. Он не идеален, но его есть за что хотя бы уважать. Кому и что он докажет, если силой увезёт неверную жену в рассадник холеры? Никому и ничего. Либо умрёт сам, а Китти радостно помчится обратно к Таунсенду; либо умрёт Китти, и Уолтера замучает совесть.
  Китти уверена, что Чарли мечтает на ней жениться. Что ж, пусть сама разбирается со своей уверенностью, со своими иллюзиями и планами. Вдруг Таунсенд впрямь благороднее, чем считает Уолтер. А если нет, это не проблемы Уолтера.
  - Наверное, ты права. – И всё-таки как тяжело! Будто сердце по-настоящему кровоточит. Надо покончить с этим поскорее. – Хорошо, будь по-твоему, давай разведёмся. – Засунув руки в карманы, Уолтер подошёл к окну и невидящим взглядом уставился на улицу. – Можешь сама подать на развод. – Он чуть было не сказал, что пока поживёт в гостинице, но спросил себя: а с чего он должен уезжать из собственного дома? Чтобы облегчить жизнь Китти? Нет уж, пускай сама собирает вещи и уходит. Раз Таунсенд такой замечательный и во всех отношениях великолепный, пусть подыщет любовнице жильё и сам её содержит. – Сейчас я уйду прогуляться, - хотелось бы Уолтеру, чтоб его голос был безукоризненно холодным и ровным, но нет, голос полностью выдавал подавленность владельца. – Вернусь через час. Тебя к этому времени не должно здесь быть. Если не подашь на развод в течение недели, это сделаю я.
  …Уолтер уехал из Шанхая сразу после развода, она не знала куда, да её это и не волновало.

2
  Чарли действительно снял для Китти номер в гостинице и несколько раз навестил её там (во время этих визитов любовники, конечно, не чаепитием занимались). Первые две недели Китти так радовалась освобождению от мужа и поддержке Чарли, что не замечала – Чарли ускользает от разговоров о разводе и женитьбе на ней. Чуть протрезвев, она стала настойчивее, и он прекратил к ней приходить. Сначала отправлял записки с изложением уважительных причин и извинениями, потом перестал. Китти теперь была свободной женщиной, но свободой нельзя заплатить за кров и еду. Ещё какое-то время Чарли присылал ей суммы, которых хватало на более скромное жильё да какое-никакое питание, однако и эти деньги поступали всё меньшими объёмами и с учащающимися перебоями.
  Китти уже точно знала, что беременна. Новость она сообщила Чарли, придя к нему на работу. Он принял её в своём кабинете; они остались наедине, но держался он подчёркнуто формально.
  - Поздравляю. – Сквозь сухость его тона проглядывало раздражение и нетерпение. Ему хотелось отвязаться от неё поскорее и забыть о ней навсегда. – А чего ты ждёшь от меня?
  Она решила, что неправильно поняла его. Что он спрашивает, чем должен помочь, просто тон случайно выбрал неудачный. Бедный, он ведь тоже нервничает.
  - Милый, поторопись с разводом, - попросила Китти мягко, глядя на Чарли полными любви и доверия глазами. – Чем скорее мы поженимся, тем…
  - Поженимся? – Он казался удивлённым до глубины души. Словно никогда не было пылких клятв, разговоров о вечной любви и скользких обещаний. – Я уже женат. И не вижу ни единой причины, по которой должен променять свою умную, добрую, верную жену на изменявшую мужу разведённую женщину, которая носит неизвестно чьего ребёнка.
  Китти не вчера начала осознавать, что на Чарли не стоит полагаться, но оказалось, что до этого момента она продолжала надеяться, вопреки всему. И его жестокие слова стали для неё беспощадным ударом.
  Она расплакалась, ему это не понравилось. Она умоляла о помощи, его это не тронуло. Она попыталась угрожать, его это лишь рассмешило.
  - Решай свои проблемы сама, - велел он резко и брезгливо. – Не приплетай сюда меня, это не моя забота. Оставь меня в покое раз и навсегда, я тебе уже всё сказал и не вижу смысла повторять снова. Уходи, иначе я позову охрану, чтобы тебя вывели. Не смей больше появляться ни здесь, ни в моей жизни вообще. И держись подальше от моей семьи, от Дороти, иначе пожалеешь.
  Он ей угрожал. Её дорогой, её ласковый Чарли, который обещал в случае чего защитить хоть от Уолтера, хоть от всего Шанхая, хоть от целого мира, угрожал ей холодно и гадливо. Она ему неинтересна, она ему не нужна, она ему противна.
  Это добило её. Ничего не видя от слёз, задыхаясь от рыданий, она выбежала из кабинета. А Чарли спокойно занялся своими делами.

3
  Ответ на письмо, отправленное родителям, пришёл удивительно быстро. Мать не просто отговаривала Китти возвращаться в Англию, а категорически запрещала и клялась, что не пустит на порог блудную дочь, которая опозорит их с отцом уже одним своим присутствием, а про ребёнка и говорить нечего. На них без того косо поглядывают друзья и знакомые, поскольку слухи о разводе и о причинах этого развода добрались сюда гораздо раньше её письма. Также миссис Гарстин в своей фирменной язвительной манере интересовалась, о чём и чем думала Китти, совершая один безрассудный поступок за другим. В конце несколько утешительных строк приписал отец, но ясно было, что он не в силах изменить решение супруги.
  Следующие несколько месяцев мистер Гарстин присылал старшей дочери деньги, которые удавалось скрыть от жены. Сумма выходила мизерная, но она позволяла Китти если не держаться на плаву, то хоть не утонуть окончательно.
  Она пыталась заработать сама, но слишком велика была конкуренция на рынке что честного, что нечестного труда. Китти хорошо умела шить и готовить, но в бедных районах Шанхая были тысячи женщин, делающих это намного лучше неё. Воровать она не умела и не хотела учиться. В какой-то момент от отчаяния даже подумала о проституции, но тут же сообразила, что и в данной сфере полным-полно опытных профессионалок, да и кому она нужна с животом, лезущим на нос?
  Она всё же смогла ухватиться за скромный приработок – чинить вещи в занюханной прачечной. Видимо, хозяину китайцу нравилось иметь в подчинении белую женщину.
  Денег едва-едва хватало на самую дешёвую еду и на огороженную дырявой ширмой часть затхлого чердака над той же прачечной, где крыша протекала при малейшем дожде. В иные моменты Китти прошибал ужас, она словно заново осознавала происходящее и отказывалась поверить, что впрямь оказалась тут.
  Ей было страшно думать о своём будущем, а думать о будущем ребёнка она вовсе не хотела. Она не знала, что чувствует к существу внутри себя, но особой любви не ощущала. Если б не ребёнок, она бы, наверно, могла вернуться в Лондон, к родителям – прекрасный вариант в сравнении с тем, как приходилось жить теперь.
  Ей было страшно думать о настоящем. Пока не случилось ничего непоправимого – на неё не нападали, не пытались убить или изнасиловать, но ведь всё может перемениться в одно мгновение. В любое мгновение. Китайцы не питали нежных чувств к колонизаторам, и, если подумать, удивительно, что Китти до сих пор не тронули. Наверное, из-за беременности.
  Ей было страшно думать о прошлом, потому что очень больно сравнивать прежнее счастье с теперешними унижением и безысходностью. Как она блаженствовала, когда была с Чарли! Словами не передать!.. И считала: ах, ужасно быть замужем не по любви, на свете нет ничего хуже, чем терпеть мужа, которого не любишь! Тогда она искренне в это верила, а сейчас знала, что есть куча вещей хуже брака без любви: усталость, холод, голод, страх. Страх голода. Страх лишиться крыши — даже такой ветхой  – над головой. Страх насилия. Боль в пальцах, в глазах, в спине и плечах от долгого шитья при скудном освещении. Боль от предательства. Боль от стыда. Ужас от одной лишь мысли, что кто-то из бывших знакомых увидит, как она опустилась.
  Этот ужас воплотился в жизнь, когда к ней наведалась Дороти Таунсенд.

4
  В её положении глупо было пытаться делать гордый вид, Китти это понимала, но и смотреть на Дороти глазами побитой собаки не собиралась.
  - Зачем ты пришла?
  Дороти ответила не сразу. Сперва она оглядела так называемую комнату, без слов демонстрируя, что не рискнула бы прикоснуться ни к одной вещи здесь. Она даже не подозревала, как близка Китти к тому, чтоб схватить её за волосы и вышвырнуть прочь.
  - Разве я не могу навестить подругу? - ухмыльнулась Дороти, перекладывая пару снятых печаток из одной руки в другую. - Или бывшую любовницу моего мужа; не знаю, какое из двух званий роднит нас сильнее. - Увидев удивление Китти, она рассмеялась. - Неужели ты думала, что я не в курсе? Серьёзно? Боже. Может, ты ещё и полагала, что ты у Чарли единственная? О, это очаровательно. - Дороти залилась изысканным, но для Китти на редкость противным смехом.
  А когда она отсмеялась, стало ещё противнее, потому что Дороти поглядела на неё не как на соперницу, пускай даже бывшую, а как на круглую дурочку, которая не вправе рассчитывать ни на что, кроме унижающей жалости. В этот миг Китти мучительно осознала, что действительно никогда, никогда не была соперницей для Дороти.
  - У Чарли периодически бывают любовницы, с десяток наберётся точно, а скорее — с два, если не три, - продолжила Дороти, теперь в её тоне угадывались нотки сочувствия, - но ты, кажется, единственная из них всех, кто умудрился так пустить свою жизнь под откос. - Она кивком указала на живот Китти. - Это от него?
  - Не твоё дело, - процедила Китти.
  - Ребёнок от Чарли? - не отступала Дороти. - Или от Уолтера? Или есть ещё кандидатуры?
  - Убирайся, иначе, клянусь, я спущу тебя с лестницы.
  - Попробуй, и посмотрим, кто из нас покатится по ступенькам. - В её глазах мелькнула мрачная уверенность, после чего Дороти усмехнулась. - Думаю, ты сама не знаешь, кто отец.
  - Это не твоё дело, - по слогам отчеканила Китти, непроизвольно сжимая ладони в кулаки.
  - Что насчёт Уолтера? - спросила Дороти столь небрежно, будто продолжала пустяковую светскую беседу. - Ты общалась с ним после его отъезда? Хотя бы знаешь, где он сейчас?
  - Сколько раз мне ещё произнести фразу «Это не твоё дело», чтоб ты, наконец, унялась и исчезла отсюда?
  - Он в Южной Африке, заделался там врачом в мелком городишке, лечит негров. Я выяснила его адрес и написала ему о твоём положении. - Она снова демонстративно оглядела чердак, а потом саму Китти с ног до головы. - Положении во всех смыслах.
  «Какого чёрта?! - хотелось заорать Китти. - Какого чёрта ты это сделала, кто тебе разрешил, кем ты себя возомнила?!» Но язык будто прилип к нёбу. Она представила, как Уолтер читает письмо Дороти и его губы расплываются в торжествующей улыбке. Или он брезгливо усмехается. Либо, что хуже всего, жалостливо морщится.
  - Зачем? - еле-еле выдавила Китти. На неё обрушилась слабость, она покачнулась и села на старшенькую старую кровать, чтобы не упасть в обморок.
  - Зачем? Затем, что мне всё это не нравится. Ни мне, ни Чарли не нужно, чтоб по городу ходили слухи о беременной от него любовнице. - Дороти подошла к ней и протянула только что вынутый из сумочки конверт. - Уолтер не знал твоего адреса, поэтому попросил меня передать тебе письмо. Разумеется, я его уже прочитала.
  - Разумеется, - кисло фыркнула Китти, взяв послание. Дороти наверняка знала её адрес, когда писала Уолтеру, но не сообщила ему, потому что хотела быть в курсе дела.
  Не дожидаясь, пока Китти откроет конверт (который даже не потрудились заклеить снова), Дороти пересказала краткое содержание:
  - Найти Уолтера тебе было бы не так уж сложно. Он не дурак и понимает, что если ты не сделала этого и не попросила помощи хотя бы ради ребёнка, значит, ты либо точно знаешь, что ребёнок не от него, либо точно не знаешь от кого. Если верен второй вариант, Уолтер предлагает тебе приехать к нему; деньги на дорогу прилагаются. Он обещает приютить тебя до рождения ребёнка и на некоторое время после, а дальше будет видно. Я так понимаю, всё зависит от того, на кого ребёнок будет похож. О, и ещё милое дополнение, которое лично меня просто покорило: никто на новом месте не знает, что Уолтер был женат, и он бы предпочёл сохранить это неведение общественности, а потому, если ты приедешь, то для всех будешь женой, вернее, вдовой его покойного брата Линдона. У Уолтера правда есть или был брат?
  - Нет, - скрипнула зубами Китти. Уолтер сразу указал имя, наверное, уже начал поговаривать о брате и подготавливать «не ведающую общественность» к приезду безутешной вдовы; а если Китти не приедет, Уолтер ничего не потеряет, люди просто будут думать, что у него был брат, который умер, — как знать, может, ему эта легенда ещё когда-нибудь пригодится.
  - Прелестно, - хихикнула Дороти, потом откашлялась и стала серьёзнее. - Конечно, Уолтер допускает, что ребёнок не его или ты попросту не захочешь приехать; в этом случае можешь оставить деньги себе и использовать, как сочтёшь нужным. - Она сделала паузу небольшую, но столь выразительную, что Китти оторвала взгляд от конверта и посмотрела ей в глаза. В глазах этих была откровенная угроза, как и во вкрадчивом, нарочито заботливом тоне: - Но лично я настоятельно рекомендую тебе уехать. Жутко представить, что может приключиться в Шанхае с одинокой беззащитной женщиной.
  Китти была так напугана перспективой возвращения к Уолтеру, что угрозы Дороти уже не могли сделать страх ещё сильнее. Как стыдно, как унизительно! Метафорически, но от этого не менее фактически она приползёт к нему на коленях, и он сможет вволю позлорадствовать, каждый день напоминая, как был прав и какая она дура.
  Однако альтернатива у неё не лучше. Да, «билетных» денег хватит, чтоб более сытно и комфортно прожить месяц-два. Но что потом?

5
  Небо было таким же ярко-синим, как море, но сейчас Китти почти не обращала на это внимания. Она смотрела на Столовую гору, высившуюся над Кейптауном. От зрелища захватывало дух.
  Когда она сошла на берег, стало не до любования пейзажами. Плотная толпа утянула её и увлекла за собой, подобно бурному потоку, Китти боялась споткнуться или уронить чемодан. Ещё больше она боялась услышать голос Уолтера, окликающий её, и тошно было сознавать, что это непременно произойдёт, в любую секунду.
  Через несколько десятков метров толпа рассосалась, и Китти отошла в сторону от основного «потока», выбравшись на пустой пятачок, словно на спасительный остров.
  - Миссис Фэйн?
  К удивлению Китти, её позвал не Уолтер и вообще не мужчина. С другой стороны дорожки к ней, протолкнувшись через спешащих экс-пассажиров, пробралась молодая женщина. То, что женщина молодая, Китти поняла чуть позже, сначала её ошеломило то, что женщина чёрная. Не то чтобы Китти прежде не видела темнокожих, да хотя бы на пароходе, который она только что покинула, их было полно. Но сейчас она удивилась, возможно, потому, что при коже тёмно-шоколадного цвета в чертах лица незнакомки проскальзывало что-то явно не африканское.
  - Да, это я.
  Женщина улыбнулась, зубы у неё были ровные, белые, крупные, но не настолько, чтобы это выглядело некрасивым. В чёрных, точно угольки, глазах читалось умеренное любопытство. Одета она была в простое и приличное светло-жёлтое платье, но что-то подсказывало Китти, что платье это не носится постоянно, а месяцами висит в шкафу на случай более-менее формальных встреч. Несмотря на высокий рост, женщина не казалась крупной или мощной, она имела полное право гордиться стройной пропорциональной фигурой.
  - Я Шерли, доктор Фэйн прислал меня за Вами. Он не смог приехать сам, у него очень много работы.
  Китти не знала, что почувствовала в первую очередь – облегчение или обиду. Как бы там ни было, она постаралась не выдать ни того, ни другого.
  - Давайте помогу, - не дожидаясь разрешения, Шерли подхватила её чемодан и зашагала вдоль дорожки, жестом позвав за собой.
  - Эмералд-Филд далеко от Кейптауна? – спросила Китти, когда они ехали по городу в нанятой повозке.
  - Пара часов на поезде.

6
  От покачивания и плывущего за окном поезда пейзажа Китти подташнивало. Чтобы отвлечься, она спросила у спутницы, сидящей напротив:
  - Тебя действительно зовут Шерли? – Имя чересчур европейское для такой, кхм, не европейской женщины.
  - Нет, - рассмеялась та. – Моя мать местная, а отец индус, они дали мне двойное имя – одно индийское, одно африканское. – Она забавно поджала пухлые губы, давая понять, что сейчас озвучит более чем предсказуемый факт. – В итоге окружающие стали обращаться ко мне «Шерли», чтобы не сломать язык. Но ты, если хочешь, можешь называть меня полным именем – Шармила-Ониекачукву.
  Китти выгнула брови, подняла ладони и сказала:
  - Шерли так Шерли.
  До этого она полагала, что перед ней какая-то разновидность прислуги, но слишком уж бойко Шерли говорила.
  - Ты работаешь у Уолтера?
  - Не совсем. У меня небольшие плантации, достались в наследство. А Уолтеру я помогаю налаживать контакт с моими собратьями по материнской линии. Чаще всего белые и чёрные не очень-то друг друга любят, иногда возникают недопонимания, и лучше, когда рядом есть человек, имеющий отношение к обеим сторонам и способный что-либо объяснить.
  - К обеим сторонам? – Про себя Китти отметила, что Шерли назвала Уолтера Уолтером, а не доктором Фэйном. Может, она его любовница? Было бы неплохо, ведь тогда Уолтер будет меньше фокусироваться на ней, Китти. Хотя, завести любовницу – это в принципе на него не похоже, а уж тем более если речь о любовнице-негритянке.
  - Да, отец моей мамы был белым. Какой только крови во мне не намешано.
  Позднее Китти узнала, что других детей у деда Шерли не было, он не признавал дочь, но под конец жизни решил исправиться за счёт внучки, дал ей образование и оставил свои плантации. Точнее, назначил её пожизненной управляющей с правом продажи; чтоб соблюсти юридические тонкости, касающиеся прав – а точнее, бесправия – чернокожих и цветных.
  Китти кашлянула. Наверное, стоит спросить что-нибудь о Уолтере.
  - Как дела у Уолтера?.. Мы с ним довольно давно не виделись, я ничего не знаю о его жизни здесь.
  - Его жизнь здесь - главным образом работа. В прошлом году у местных властей случился приступ милосердия, и они решили нанять для города собственного врача.
  - До этого в Эмералд-Филд не было врача? – удивилась Китти.
  Шерли усмехнулась.
  - Был, но исключительно для белых. Даже если б он захотел лечить и чёрных, ему бы не позволили, белые после этого отказались бы у него лечиться. Ближайший дипломированный врач, который принимает чёрных, в Кейптауне. – Она резко помрачнела. - Тем, кто не мог туда поехать, приходилось надеяться, что болезнь пройдёт сама собой. Нередко такие надежды  заканчивались смертью. – Она моргнула и вернулась к основной теме. – Так что власти наняли врача для чёрных, и этот врач – Уолтер.  Ему выделили дом, дали помощницу по хозяйству, правда, медсестру пока найти не могут; Уолтер пытается сам учить этому местных женщин, которые вызвались помогать добровольно, но у него не всегда есть время. Он впрямь много работает. Принимает больных на первом этаже дома, переделал для этого пару комнат. Но бывает, что человек не может прийти, и Уолтеру самому приходится отправляться к больному. И хорошо, если больной в городе. У нас в окрестностях несколько племён, у них своего врача также не было отродясь, и их по умолчанию тоже спихнули на Уолтера.
  - Похоже, у него и правда мало свободного времени, - суховато промолвила Китти. Она не знала, что ещё сказать, просто нужно было как-то отреагировать на слова Шерли.

7
  Шерли сказала, что в Эмералд-Филд живёт около восьми тысяч человек, но Китти почудилось, что тут едва ли наберётся две сотни. Городок казался пустынным, потому что большинство жилых домов располагались далеко друг от друга, и только в центре более-менее плотно стояли многоэтажные - аж до трёх этажей! - здания. Местные коттеджи Китти охотнее назвала бы хижинами, поскольку для хижин они выглядели отлично, а для коттеджей – так себе. Она мельком увидела два или три действительно добротных особняка, однако это были исключения из общего правила. В целом Эмералд-Филд производил впечатление города, о внешней стороне которого жители думают мало: он не был бедным, но не был и ухоженным.
  Отсутствие рукотворного лоска скрашивала природа: горы, хоть и не полностью, но покрытые зеленью, да море, к которому город подступал одним концом, больше напоминающим хвостик.
  Правда, гористость категорически не способствовала комфорту поездки от станции до дома Уолтера. Китти и Шерли тряслись в повозке. Шерли сама правила лошадью. Китти радовалась, что давно не ела, иначе её бы непременно вырвало.
  Шерли остановила лошадь, когда повозка поравнялась с человеком, идущим по обочине. Это был высокий худощавый мужчина лет тридцати пяти в практичной, далеко не парадной, но вполне опрятной одежде. Когда он снял шляпу, стало видно, что у него короткие каштановые волосы, а когда посмотрел на Китти, она разглядела, что у него тёмно-серые глаза.
  - Подвезти? – предложила Шерли.
  - Нет, спасибо, - ответил мужчина, улыбнувшись. Он был смуглым, не от природы, а от загара. Улыбка у него была приятная, но отстранённая, он улыбался искренне, но это не было признаком особенной симпатии или других глубоких чувств. – В кои-то веки я свободен и хочу просто пройтись.
  - Дело хозяйское, - пожала плечами Шерли и повернулась к Китти. – Это доктор Грант Монтгомери. Белый доктор для белых жителей. Доктор Монтгомери, это миссис Китти Фэйн, невестка доктора Фэйна.
  - Я так и подумал. – Монтгомери, похоже, ничуть не смутило, что Шерли дала ему столь прямое определение – «белый доктор для белых жителей». Он поглядел на Китти чуть мягче. – Сочувствую Вашей потере. – Это тоже было сказано формально, но не фальшиво.
  «Какой?» - чуть не ляпнула Китти, да вовремя опомнилась и, как, наверное, полагается в таких случаях, опустила глаза.
  - Спасибо.

8
  Дом был двухэтажный, небольшой, но просторный – здесь стояло мало мебели, лишь самое необходимое, о каких-то мелочах наподобие ваз или картин говорить не приходилось. Всё подчинялась принципу «ничего лишнего».
  В комнате, подготовленной для неё, стояла кровать, подобие туалетного столика с зеркалом, шкаф и стул. Окно выходило на задний двор с сараем.
  - Тут наверху всего три комнаты, - рассказала миссис Стивенсон, убелённая сединами, но энергичная и добродушная домработница с весёлым круглым лицом, напоминающим мочёное яблоко – красивым не назовёшь, но смотреть приятно. Она производила впечатление женщины, которая нуждается не столько в зарплате, сколько в том, чтоб о ком-то заботиться. – В одной спит доктор Фэйн, в той, что посередине, хранятся всякие вещи, это что-то вроде кладовки. Ванная в одной пристройке, уборная в другой. На всякий случай, прежде чем залезть в ванну или сесть на… в общем, убедитесь, что там не ползает какая-нибудь живность, всякое бывает.
  «Очаровательно», - подумала Китти, давненько ловившая себя на том, что ей хочется повеситься. Сейчас желание стало почти непреодолимым.
  Миссис Стивенсон накормила её сытным ужином, и Китти почувствовала себя немного лучше.
  Вернувшись в комнату, она долго сидела на кровати, глядя то на чемодан, то на шкаф, то на зеркало. Горела лампа, за окнами стояла темнота.
  Придётся дождаться Уолтера. Но Китти настолько устала после изнурительной дороги, что уже не было сил бояться этой встречи. По крайней мере, так она себя убеждала.

9
  Он возвратился за полночь и в её дверь постучал совсем тихо, на случай, если Китти уже спит.
  Она хотела просить: «Кто там?», но решила, что получится глупо.
  - Заходи.
  Возможно, дело было в ламповом освещении, но ей показалось, что он чрезмерно загорел. Что было точно, так это то, что он заметно похудел, хотя вроде бы куда уж дальше. На нём не было ни пиджака, ни даже жилетки и галстука, только светлые штаны, рубашка с закатанными до локтей рукавами да легкие ботинки. Африканская жара явно скорректировала его манеру одеваться.
  Китти по-прежнему сидела на постели.
  - Здравствуй. – Поколебавшись, он плотно прикрыл за собой дверь. Практической надобности в этом не было, миссис Стивенсон ушла домой два часа назад.
  - Здравствуй. – Она смотрела на него в упор вопреки отчаянному желанию отвести взгляд.
  Уолтер оглядел её с ног до головы. Его поразило, какой худенькой она стала (живот казался непропорционально большим), лицо осунулось (впрочем, чья бы корова мычала), цвет кожи неважный. Ей действительно приходилось несладко. От этой мысли он не почувствовал ни жалости, ни удовлетворения. Всё, чего ему хотелось, - поскорее покончить с беседой, что-нибудь съесть, ополоснуться и завалиться спать. Работа была его средством от сердечной боли, и он преуспел в самолечении – от нагрузки чувства притупились, и больше всего на свете Уолтер не желал, чтоб они обострились вновь.
  - Ты ведь не знаешь, от меня ребёнок или от Чарли?
  - Нет, не знаю.
  Уолтер кивнул, скорее самому себе, чем ей. Такого ответа он и ожидал.
  - Когда тебе рожать?
  - Думаю, через месяц. – Просто чудо, что от всех перенесённых потрясений и переживаний у неё не грянули преждевременные роды.
  - Как самочувствие?
  - Нормально.
  - Ты ела?
  - Да, миссис Стивенс приготовила ужин. Твоя доля на кухне.
  - У тебя есть всё необходимое?
  Китти подавила усмешку.
  - Да.
  - Спокойной ночи.
  - Спокойной ночи.
  Когда дверь за ним закрылась, Китти не знала, недоумевать ей, обижаться или успокоиться.
  - Ну, вот и поговорили, - пробормотала она себе под нос и, поднявшись, стала готовиться ко сну.

10
  Когда Уолтер жил в Шанхае, его будильник прекрасно справлялся со своей задачей, но здесь Фэйн уставал куда больше и спал намного крепче. Поэтому вместо будильника у него было солнце. Сначала он жил в той комнате, где теперь поселилась Китти, но быстро сообразил, что лучше спать там, где окна выходят на восток, и с раздвинутыми занавесками. Вскоре после рассвета становилось так жарко, что Уолтер волей-неволей просыпался.
  Он взвалил на себя нагрузку гораздо большую, чем требовали его обязанности. Хотелось, чтоб количество дел не оставляло времени на тяжёлые мысли, и этой цели он достиг. Уолтер уже начал осознавать, что совершенно не жаждет провести так всю жизнь. Решил, что пробудет здесь ещё два-три года, а затем уедет в Англию, где либо станет обычным практикующим врачом, либо снова подастся в бактериологию. Однако до отъезда надо непременно сделать несколько вещей. Организовать медицинскую помощь для чернокожего населения так, чтоб это было системой, которая продолжит функционировать и без него. Выбить помещение для больницы, поскольку рассчитывать только на кабинет несерьёзно, тяжелобольных - особенно если речь об инфекционных болезнях - надо где-то размещать, а не оставлять в их домах.
  Минимум треть его профессиональных усилий приходилась на решение организационных вопросов и взаимодействие с администрациями разных уровней (проще говоря, попытки пробить лбом стену). Создавалось впечатление, будто местные власти искренне верили, что если нанять врача, необходимое оборудование и медикаменты появятся сами собой, в качестве бесплатного приложения. И теперь очень удивлялись, что этого не случилось. В итоге он настолько замучил своими просьбами и требованиями, что муниципалитет открыто послал его. К руководству провинции. Мол, обращайтесь туда, мы здесь на месте такие вопросы решить не можем. Почти полгода Уолтер вёл "увлекательную" переписку с провинциальными ведомствами, которая потихоньку перетекала в переписку с ведомствами столичными. Решения одних проблем удалось добиться, другие приходилось решать своими силами.
  ...В утро после приезда Китти первая мысль Уолтера была вовсе не о ней, а о том, что сегодня на перевязку должны прийти минимум два человека, и хорошо бы, чтоб он в это время был у себя, а не "на выходе" по неожиданному вызову (неожиданные вызовы имели крайне неприятное свойство случаться в самые неподходящие моменты). Только после Уолтер вспомнил, что отныне с ним под одной крышей живёт его бывшая жена. Вздохнул, потёр лицо ладонями, не переставая щуриться от солнца, и пошёл бриться и умываться.
  Вчера он боялся, что увидит её и поймёт, что по-прежнему любит. Опасения оказались напрасными, но Уолтер не был таким равнодушным, как самому хотелось. Она вызывала в нём сильные чувства, и сильнейшим была обида из-за уязвлённой гордости. Получается, он так и не простил Китти то, каким жалким и никчёмным себя ощутил, когда узнал о её измене, и когда она нелестно высказалась о нём, как о мужчине. Глупо, но он ничего не мог с этим поделать, и лишь надеялся, честно надеялся, что ему хватит достоинства не опуститься до гадливой мести и не вымещать обиду на женщине, которая теперь полностью от него зависит.
  Как бы там ни было, она больше не обескуражит и не смутит его, пусть хоть круглосуточно критикует любые черты и качества. Благодаря нынешней работе Уолтер ко многим вещам стал относиться иначе. Да, под конец университета у него медицинская практика тоже была, но не столь основательная, и он о ней подзабыл, занимаясь исключительно бактериологией. А потом влюбился, с ужасом обнаружил, что у него нет определённого опыта, и застеснялся. Сейчас самому было смешно, потому что сейчас голых женщин (как, впрочем, и мужчин) он видел если не каждый день, то не реже раза в неделю. Разумеется, сексуального подтекста такие встречи и близко не имели, но выработался стойкий иммунитет к смущению и осознание, что тело это просто тело, не нужно переоценивать важность его внешнего вида, и уж тем более смешно придавать естественным физиологическим процессам или действиям чуть ли не священный смысл. Последние крохи сокровенности для Уолтера исчезли в день, когда он спасал женщину с кровотечением после кустарного аборта.

11
  После первого "перевязника" Уолтер, воспользовавшись отсутствием других пациентов, сел за очередное письмо в очередное административное ведомство. Он стабильно куда-нибудь писал, ему стабильно присылали отписки, но он не сдавался и из принципа слал новые обращения. Давно пользовался шаблонами, меняя лишь мелкие детали; понимал, что на данном этапе надо брать упрямством и количеством запросов, а не литературным разнообразием.
  Сейчас он опять пытался доказать безликому для него чиновнику острую необходимость ввести ставку (а лучше две, ну, хоть полторы!) медсестры, которая бы существенно облегчила и сделала гораздо продуктивнее труд врача. В городе есть женщины, готовые взяться за эту работу, некоторые уже сейчас вызвались добровольно помогать, но из-за отсутствия какого-либо материального стимула им часто приходится предпочитать волонтёрской деятельности другие насущные хлопоты. Уолтер как раз приступил к детальному описанию проблем, которые могла бы решить постоянная медсестра, когда в кабинет зашла Китти.
  Она уже выглядела лучше, чем вчера. Возможность нормально выспаться и прилично поесть (и всё это при отсутствии морской качки) - великое дело.
  - Ты занят? - спросила она, будто не определившись с тоном, то ли виновато, то ли осторожно.
  - Смотря сколько времени тебе нужно.
  - Это зависит от тебя. Я только хотела спросить... - Она облизнула губы и положила обе ладони на дверной косяк, встав вполоборота, словно готовясь в любой момент уйти; однако продолжала пристально смотреть на Уолтера. Уолтер еле удержался, чтоб не приосаниться и не поправить ворот рубашки. - Что мы будем делать?
  Он понимал, о чём она, но не знал, что ответить. Потому сказал всё как есть:
  - Я понимаю, о чём ты, но не знаю, что ответить. Пока главное, что ты и ребёнок в безопасности, в более или менее достойных условиях. - Он ухмыльнулся. - Хотя, сразу предупреждаю: не стоит обольщаться насчёт моего положения здесь. Многие чернокожие мне не очень доверяют, но гораздо больше белых, которые считают меня человеком второго сорта. В Шанхае я был неимоверно популярен, если сравнивать тамошнее отношение ко мне со здешним. - Он говорил без эмоций, лишь обрисовывал ситуацию. - Это информационное отступление, для полноты картины. Возвращаясь к твоему вопросу. - Уолтер покачал головой и вздохнул. В этом не было ничего наигранного. - Я не знаю, честно. Пусть ребёнок родится, а дальше будет видно. - Он усмехнулся. - В буквальном смысле - посмотрим, на кого он будет похож. Но в любом случае тебе не стоит бояться или беспокоиться. Если я пойму, что ребёнок мой, всё равно не стану снова лезть с предложением руки и сердца, не буду пытаться восстанавливать нашу семью. Если пойму, что ребёнок от Чарли - не выгоню вас на улицу без предварительного предупреждения.
  "Ключевые слова - "без предварительного предупреждения", - кисло подумала Китти. Она поколебалась, прежде чем задать следующий вопрос, голос сам собой понизился:
  - Ты совершенно меня презираешь?
  Уолтер, вернувшийся было к сочинительству, оторвался от письма, остро глянул на неё и очень быстро ответил:
  - Нет. Я презираю себя.
  - Почему? - ещё быстрее спросила она.
  - Потому что позволил себе в тебя влюбиться. Потому что любил тебя настолько, что радовался роли пускай нежеланного, но всё-таки мужа, хотя знал, что я для тебя – просто аксессуар в придачу к обручальному кольцу. – Он не дал ей возможности машинально возразить, то есть соврать. – Настолько, что готов был рискнуть своей жизнью из-за ревности и боли, - теперь признаться в этом было удивительно нетрудно, – и, возможно, чуть не стал убийцей. Настолько, что бросил работу, которая мне, между прочим, нравилась, чтобы уехать и не сойти с ума. – Уолтер не обвинял, а методично перечислял факты, которые оставил в прошлом, откуда ни за какие сокровища не перетащит их в настоящее или будущее.
  Китти оставалось только кое-как кивнуть и уйти.

12
  Поначалу Китти предполагала, что Уолтер, возможно, ненавидит её, просто не подаёт вида. Но быстро стало ясно: самое сильное чувство, которое она ему сейчас внушает, это жалость. Лучше б ненавидел. Он вел себя с нею вежливо, будто с дальней знакомой. Правда, регулярно осведомлялся, как она себя чувствует и хорошо ли ест; это была забота не о ней, а о ребёнке.
  Умом, заметно похолодевшим и обострившимся за месяцы нищенского существования, Китти понимала, что идеальным выходом для неё стало бы полноценное возвращение к Уолтеру. Ей не хотелось, но оставаться в подвешенном бесправном положении с неопределённым будущим не хотелось её сильнее. Она стала понемногу приучать себя к мысли, что через какое-то время надо очаровать Уолтера снова. Получилось один раз, получится и второй, особенно если ребёнок будет на него похож — тогда Уолтер рано или поздно растает. Сходство малыша с Чарли значительно осложнит дело, однако и тогда шанс останется. Китти раздумывала об этом и уговаривала себя смириться с фактом, что ей нужен Уолтер. Прямо как перед их свадьбой и первое время после.
  Но её планы обрушились прежде, чем она успела их толком составить.
  Китти подолгу сидела у себя в комнате, но не могла находиться нам круглосуточно. Пешие прогулки по городку её не привлекали, в то время беременность считалась чем-то, что не следует лишний раз демонстрировать посторонним. Да и что интересного она могла бы увидеть в  Эмералд-Филд? Потому гулять Китти предпочитала подле дома, по саду и двору.
  Дворовый сарай был ей абсолютно неинтересен до одного вечера, достаточно позднего. Китти заметила слабый свет, сочащийся через щели. Ей стало любопытно, в отсутствие хоть каких-нибудь других развлечений. Не ожидая обнаружить ничего занятного, она всё-таки подошла и прислушалась. Сперва ей подумалось, что кто-то двигает мебель. Но ни грохота, ни скрипа не было, было только... пыхтение, что ли. Тут у Китти возникли другие ассоциации, которые она, конечно же, сочла ерундовыми, однако обогнула угол сарая, приблизилась к окну и осторожно заглянула внутрь.
  Внутри горела керосиновая лампа, порождая множество теней, поскольку сарай изобиловал всяческим хламом. Освещение получалось причудливо осколочным, словно свет и тень разбили на кусочки и перемешали. Но этого с лихвой хватило, чтобы рассмотреть мужчину и женщину подле единственной ничем не заставленной стены. А вот одежды на них рассмотреть не удалось, ибо её не было, совсем. Китти моментально узнала женщину. Шерли. Прижатая спиной к стене, она обвивала партнёра ногами, обхватывала руками, впивалась ногтями ему в плечи и запрокидывала голову с закрытыми глазами и самым бесстыдно-блаженным выражением лица. Кусала губы и улыбалась. Мужчина, понятно, не стоял без дела, он очень активно двигался, придерживая Шерли, поглаживая её по бедру, целуя шею, прикусывая подбородок... Шерли уже начала постанывать и царапать ему спину. Скоро пыхтение окончательно сменилось стонами, причём обоюдными. Когда мужчина отвёл голову назад, Китти увидела, что это Уолтер.
  Она отшатнулась от окна, споткнувшись и едва не упав. Сначала её охватило удивление, да что там — полнейшее изумление, потом досада и разочарование, в глубине коих притаилось облегчение. Чего не было точно, так это ревности.

13
  Оказалось, что все в Эмералд-Филд прекрасно знали о романе Уолтера и Шерли. Именно поэтому местное белое население в большинстве своём поглядывало на доктора Фэйна свысока, стараясь не общаться с ним без необходимости. Сама по себе его «темнокожая» специализация мало кого смущала, это воспринимали как вынужденную меру, а Уолтера поначалу считали практически героем, ведь он прибыл с другого конца света и взялся за работу, на которую, видимо, никто из ближних кандидатов не соглашался.
  Миссис Стивенсон, любительница поболтать, рассказала Китти, что на первых порах к Уолтеру здесь отнеслись очень благосклонно, незамужние барышни в возрасте от семнадцати до сорока пяти лет наперебой присылали ему корзинки с выпечкой, заявлялись в гости и настаивали на ответных визитах. Китти догадалась, что всех этих «барышень» Уолтер привлекал как англичанин, который, вероятно, рано или поздно вернётся на Родину. В нём они видели возможность перебраться из южноафриканского захолустья в «цивилизованную Британию», если очень повезёт - прямиком в Лондон. Небось, грезили об увитом плющом доме с садом и садовником, о дождях вместо испепеляющей жары и туманах вместо ядовитых насекомых и змей. Когда же стало известно, что всем потенциальным невестам доктор предпочёл цветную женщину, белое сообщество восприняло это как личное оскорбление и свело контакты с Фэйном к необходимому минимуму. Чему Уолтер наверняка обрадовался, он же сроду не отличался общительностью, а необходимость поддерживать беседы, да ещё с малознакомыми людьми, была для него хуже зубной боли.
  - Я ничего не имею против мисс Неру, - вздыхала миссис Стивенсон, - она хороший человек. Но это ведь неестественно, когда люди разных рас… кхе-кхе, когда люди разных рас… Ну, Вы поняли.
  Китти могла бы напомнить, что сама Шерли Неру - плод слияния нескольких рас и превосходно себя чувствует, но не было ни малейшего желания вступаться за любовницу бывшего мужа.
  - Это неприлично, - продолжала миссис Стивенсон, - и не может длиться вечно. Если доктор Фэйн и мисс Неру верят, что у них есть будущее, они сами себя обманывают.
  «Зачем им будущее? – мысленно усмехнулась Китти. – Им и в настоящем очень неплохо, судя по тому, что я видела. И слышала».
  Когда в голову миссис Стивенсон приходила мысль, которую пожилая женщина считала мудрой, она щедро делилась этим перлом с теми, кто рядом, даже если непосредственно к ним мысль не имела отношения. Не пропадать же мудрости зазря.
  - Опасно жить иллюзиями, - наставительно изрекла миссис Стивенсон. – Никогда не позволяйте фантазиям застилать Вам глаза, моя дорогая.
  С максимально серьёзным лицом Китти заверила, что будет крайне бдительна на сей счёт.
  А ведь предупреждение миссис Стивенсон имело смысл. Как оно пригодилось бы Китти, когда она познакомилась с Чарли, когда была им так очарована. Если б тогда кто-нибудь предупредил её, что иллюзии и фантазии могут разрушить жизнь!.. Впрочем, та Китти вряд ли прислушалась бы к здравому совету, а нынешняя и без чужих предостережений всё знала, да ничего уже не могла исправить.

14
  Шерли наведывалась к ним не реже двух-трёх раз в неделю. Платья на ней Китти больше не видела, мисс Неру носила незатейливые блузки и тонкие штаны с лёгкими ботинками. Надо полагать, такая одежда была практичной для владелицы плантаций, много времени проводящей под открытым небом, на своих двоих или в седле; однако практичность не мешала нарядам подчёркивать фигуру. А подчёркивать было что: длинные ноги, широкие округлые бёдра, тонюсенькая талия и большая высокая грудь - эдакое богатство не оценит только слепой. Так что Китти признавала: Уолтера можно понять.
  Теперь, зная, что творится в сарае, она стала обращать на сие строение больше внимания. Устраивать засады Китти не собиралась, равно как не собиралась специально подглядывать или подслушивать; она себя слишком уважала, чтоб опуститься до подобного. Беда в том, что приглядываться и прислушиваться Китти начала автоматически, поневоле. Она стала замечать, когда в сарае горит свет. И она стала слышать, что там происходит; попробуй не услышь, если окно твоей комнаты выходит аккурат на треклятый сарай. По правде говоря, удивительно, что она ничего не улавливала раньше, потому что порой это было действительно громко. "Да что он там с ней такого вытворяет, что она так кричит?" - думала Китти со смесью удивления, любопытства и обиды.
  В доме бывали пациенты, каждый день минимум один, чаще несколько, иногда больше десятка. Китти наблюдала со стороны, никогда не заходя в рабочие комнаты Уолтера. Были мужчины и женщины, старики и дети, в лохмотьях и прилично одетые, кто-то приходил сам, кому-то помогали добраться (иногда вовсе приносили на руках). Случалось, Уолтера вызывали к пациенту. Уолтер, похоже, совсем не боялся забредать в закоулки Эмералд-Филд. Наверное, чемоданчик врача лучше любой охранной грамоты: если что-то случится с единственным в округе доктором, который лечит чернокожих, от этих самых чернокожих здорово достанется тому, из-за кого они лишились медицинской помощи, даже если это один из своих.
  Бывало, вечером к Уолтеру заходил Грант Монтгомери, они сидели, держа по стакану виски. У врачей всегда найдётся, о чём поговорить - да хотя бы о том, как их допекли пациенты. В конце концов, люди совершают примерно одни и те же глупости, независимо от расы. Впрочем, двое чаще обсуждали сложные-интересные случаи из практики либо медицинские новости, обменивались медицинскими журналами и прочей профессиональной литературой. Они неплохо ладили. Монтгомери не смущала природная молчаливость Уолтера, Грант сам не был болтуном.
  Пару раз Монтгомери беседовал с Китти, расспрашивал о самочувствии. Так сказать, примеривался к будущей пациентке, ведь ему предстояло принимать у неё роды.
  - Только постарайся не рожать в субботу, - шутливо попросил он, - это самый суматошный день, пациенты так и сыплются.
  - Не обещаю, но попробую поговорить с малышом и убедить его, - улыбнулась Китти, с нежностью водя ладонями по своему животу.
  Сейчас, в безопасности и относительном спокойствии, Китти смогла, наконец, прислушаться к себе, к своим ощущениям, смогла по-настоящему подумать о жизни, которую носит под сердцем. И осознала, что любит своего ребёнка, правда любит. Ей неважно, кто отец, она всей душой хочет, чтобы её малыш был счастлив, она будет заботиться о нём, она сделает для него всё... Она была твёрдо уверена, что у неё мальчик; не могла объяснить, откуда уверенность, просто знала, и всё.
  Ребёнок действительно появился на свет не в субботу. Во вторник. Роды не были трудными, Китти, с девичества слышавшая жуткие рассказы о деторождении, ожидала чего-то намного более мучительного и страшного. Она бы радовалась, что всё идёт хорошо, если б не тревога - со вчерашнего вечера ребёнок совсем не шевелился. Китти забеспокоилась ночью и решила, что утром попросит позвать Монтгомери или сама к нему сходит; а утром начались роды, и Монтгомери позвали уже по этому поводу.
  - Давай-давай, Китти, ещё чуть-чуть. Ты всё делаешь правильно, умница. Ещё немного. Давай, ну же! Вот так!.. Вот, вот и всё, молодец...
  Несколько секунд Китти была в полной прострации. Мокрая от пота, совершенно изнеможённая, она откинулась на подушку и попыталась отдышаться. Ей казалось, что никогда в жизни она не наберётся сил, чтоб хотя бы снова поднять голову. Но потом до неё дошло, что она слышит, точнее, чего она не слышит, и Китти моментально забыла и о боли, и об усталости.
  Она встрепенулась, приподнялась на локтях.
  - Почему он молчит? Почему он не плачет?!

15
  Они ужинали в молчании, слышно было лишь, как столовые приборы соприкасаются с тарелками. Китти ела через силу, просто потому, что надо. Уолтер тоже не отличился аппетитом.
  - Я скоро уеду, - произнесла, наконец, Китти, негромко и бесстрастно. – Но мне придётся попросить у тебя денег на дорогу. В долг, разумеется.
  Уолтер посмотрел на неё.
  - Я тебя не гоню.
  - Это вопрос времени, не так ли? – ухмыльнулась Китти безрадостно.
  Подумать только, недавно её и правда волновало, сможет ли она остаться с Уолтером или хотя бы будет ли у неё крыша над головой. Теперь ни то, ни другое не имело значения. Её ребёнок, её маленький мальчик умер, не успев сделать ни одного вдоха.
  Героинь романов после потрясений частенько подводит память, они потом не в состоянии вспомнить подробности. Китти чётко помнила всё. Помнила голос Гранта, помнила лицо Уолтера, зашедшего в комнату, помнила каждую слезинку, скатившуюся по её собственному лицу. Помнила, как потребовала, чтоб ей дали подержать ребёнка.  Помнила черты крохотного, такого умиротворённого личика; ей всё казалось, что он вот-вот зевнёт и откроет глаза. Помнила, как примерно через час – она даже не потерялась во времени – Грант попробовал взять у неё малыша, затем к попытке присоединился Уолтер. Помнила, как Уолтер в итоге забрал его, передал Гранту, а сам удерживал её, кричащую и плачущую.
  С похоронами не стали затягивать, и Уолтер не позволил ей присутствовать. Да она бы и не смогла, хотя горячо твердила обратное. Мальчика похоронили под именем Линдон Фэйн, назвав в честь вымышленного отца то ли потому, что это было логично, то ли потому, что не было моральных сил выбирать имя мёртвому малышу и пришлось брать самый очевидный вариант.
  Вчера Китти впервые встала с постели, походила по дому, сегодня вышла в сад. Затем вернулась с гостиную, и ей вдруг стало так смешно, что она захохотала во весь голос. Она хохотала и хохотала, не могла остановиться, пока подоспевший Уолтер не сделал ей какой-то укол и не отвёл обратно в спальню. Но ей уже опротивела эта комната, теперь кажущаяся холодной и пустой. К вечеру Китти спустилась поужинать с бывшим мужем.
  Миссис Стивенсон сегодня не было (она приходила три раза в неделю, готовила ужин и еду про запас, а по пятницам занималась уборкой и стиркой), так что никто не мешал им говорить открыто.
  - Куда ты поедешь?
  Китти равнодушно пожала плечами.
  - Наверное, в Лондон, поближе к родителям.
  - Думаешь, они тебе обрадуются?
  - А ты умеешь подбодрить. – Она пожала плечами снова. – Я не знаю. Отец, наверное, обрадуется, во всяком случае, поддержит. Мать вполне может сделать вид, что мы незнакомы. Мне всё равно.
  - Я считаю, что тебе лучше пока остаться.
  - Да? – Китти усмехнулась и заметила тревогу в глазах Уолтера. Он забеспокоился, что снова грянет приступ истерики. – Почему?
  - Прошло мало времени после родов, в дороге могут возникнуть осложнения. И, честно говоря, я сильно сомневаюсь, что близость матери пойдёт тебе на пользу.
  Он не сказал вслух, но ясно было: он боится, что своими попрёками миссис Гарстин доведёт дочку до самоубийства. Китти хотела заявить, что она не настолько чувствительная, но промолчала. Чувствительная или нет, а от материнских укоров легче точно не станет. Даже неясно, что лучше – если мать не пустит её на порог, или если милостиво позволит снова жить с ней под одной крышей.
  - Если я останусь, что будет дальше?
  - Понятия не имею. Я уже уяснил, что строить планы на жизнь – неблагодарное дело. Но мне будет спокойнее, если ты окрепнешь и придёшь в себя, прежде чем решишь, что делать дальше.  – Голос у него был, как обычно, тихий и будто бы слегка запинающийся.
  Лишь сейчас Китти поняла, что, возможно, смерть ребёнка и для Уолтера стала потерей. Линдон мог быть его сыном, и Уолтер не забывал об этом.

16
  Недели две Китти жила автоматически. Любая её мысль рано или поздно приводила к воспоминаниям о Линдоне, и оттого, что этих воспоминаний набиралось так несправедливо мало, ей было ещё хуже.
  Но потом случилось нечто, вырвавшее её из прострации.
  Болезненные вздохи, всхлипывания или вскрики из кабинетов Уолтера (так Китти прозвала комнаты, где бывший муж принимал пациентов) большой редкостью не были. Китти практически сразу к этому привыкла, и у неё никогда не возникало желания посмотреть, что именно там происходит.
  Но в тот раз было по-другому. В тот раз был не вздох, не стон и не вскрик. Был вой. Тонкий, тоскливо-отчаянный, пробирающий до костей. Он не прекращался, лишь на какие-то секунды замирал, чтоб возобновиться с неугасающей пронзительностью. Слышались приглушенные обрывки утешений и уговоров - голоса Уолтера и какой-то молодой женщины, - но они меркли на подобном фоне.
  Китти не выдержала и направилась в кабинет. Она понимала, что зря, у неё не было ни одной причины или оправдания, и всё-таки она зашла, не постучавшись.
  Первое, что она увидела - девочка-негритянка, лет, наверное, четырнадцати; в весьма специфичной (или наоборот - традиционной) одежде. Через долю секунды взгляд зацепился за белый халат Уолтера и почти сразу спустился к кушетке, на которой лежала другая девушка, вроде бы старше первой, но тоже очень молодая. Сначала Китти показалось, что девушка скалится, её зубы неестественно выделялись. На лице была кровь - и превратившаяся в корку, и свежая. Она выгибалась и плакала. Уолтер чем-то обрабатывал нижнюю часть её лица, пытаясь остановить кровотечение, похоже, не первое. Аккуратно вытирал рот девушки. Или то, что от него осталось.
 - Уолтер... - Китти хотелось, чтоб он немедленно сказал, что всё нормально, что ей просто показалось.
  Уолтер даже не обернулся, только резковато бросил:
  - Китти, выйди!
  Просить второй раз ему не пришлось.

17
  Тем вечером Китти долго сидела на ступеньках чёрного хода. Уолтер присоединился к ней, когда ушёл последний пациент, и спросил:
  - Как ты?
  Она не решила, пожать ли плечами, неопределённо покрутить кистями рук или состроить неуверенную мину, потому сделала всё разом.
  - А ты?
  - Примерно так же, - без намёка на смешинку ухмыльнулся он.
  - Что с ней случилось?
  Уолтер потёр переносицу большим пальцем и ответил, поглядев себе под ноги.
  - Муж отрезал ей губы. За измену. Или за подозрение в измене.
  По спине Китти пробежали неприятные мурашки.
  - И ей пришлось вернуться к нему?
  - Сейчас она у Шерли. Шерли, вообще-то, не занимается благотворительностью, но тут особый случай.
  - Мужа накажут?
  - Сомневаюсь. Будь он из города, ещё был бы шанс, но они из племени, традиционного. Привлечь к ответственности будет трудно, вряд ли полиция станет этим озабочиваться. Если на то пошло, вряд ли Дэйо станет обращаться в полицию.
  - Дэйо - так зовут эту девушку?
  - Да.
  Когда жертва обрела имя, ну душе у Китти стало ещё паршивее.
  - Она выживет?
  - Если не начнётся заражение. Я продезинфицировал... повреждённую область, наложил несколько швов. Всё должно быть нормально... Настолько, насколько в таких обстоятельствах уместно говорить о норме.
  - А что потом?
  - В смысле?
  - Как она будет жить дальше?
  - Почему ты задаёшь этот вопрос мне?
  - Больше некому.
  - Я не знаю. - Уолтер ощетинился, как щетинятся уставшие люди, когда на них собираются повесить дополнительную порцию обязанностей. - Если хочешь, сходи к Шерли, повидайся с Дэйо и спроси сама. Или, по-твоему, я должен взять на себя ответственность за дальнейшую судьбу Дэйо? Может, мне самолично разобраться с её мужем?
  - И в мыслях не было, - отрезала Китти таким же резким тоном. Она понимала, что Уолтер не со зла, он устал. Дэйо лишь одна из многих пациентов, и если он каждого будет принимать близко к сердцу, то через неделю заработает инфаркт. Но превращаться в девочку для эмоционального битья Китти не собиралась. - Я спросила - ты ответил. Не надо искать подводные камни там, где их нет.
  Он коротко кивнул и поднялся на ноги, собираясь уходить. У него ещё оставалась работа - сделать несколько записей в журнале и для картотеки, подготовить пару-тройку писем, чтоб отправить завтра, прочитать пришедший вчера медицинский журнал, если не весь, то хоть первую треть.
  - Уолтер, - произнесла Китти, прежде чем он перешагнул порог. Уолтер остановился, обернулся и вопросительно поглядел на неё. Китти знала: то, о чём она сейчас спросит, не понравится ни ему, ни ей самой. Но спросить хотелось; это как детское желание расковырять болячку. Когда она заговорила вновь, в её словах был не вызов, а, скорее, напряжение от ожидания ответа. - Ты мог бы поступить со мной из-за Чарли так же, как муж Дэйо с ней? Если б у тебя было право по закону?
  Уолтер удивился меньше, чем она ожидала.
  - Если б мне вообще могло прийти такое в голову - начнём с этого. - Он поразмыслил секунд пять. - Полагаю, да, в первое время, мог бы. Точнее, мог бы на полном серьёзе пожелать такого для тебя. - В его глазах появилось что-то тёмное, тяжёлое. Ему не нравилось вспоминать то время, те свои чувства, то своё состояние. - Я мог бы даже попытаться, но в последний момент у меня бы дрогнула рука, и я отпустил бы тебя на все четыре стороны. - Он переместил взгляд из неопределённой точки в пространстве прямиком на притихшую Китти и хмыкнул: - Ты спросила - я ответил.

18
  - Не думаю, что это хорошая идея, - дипломатично, но прямо сказал Уолтер.
  - Почему?
  - Помнишь, в Шанхае ты однажды порезала палец? Ты же тогда сама чуть не упала в обморок.
  - Зато сейчас я увидела Дэйо и не покачнулась.
  - Да, только потом полдня просидела на лестнице, бледная и с округлившимися глазами. Нет, это точно плохая идея.
  - Но тебе ведь нужна медсестра. А я готова работать без жалованья. Так я не буду чувствовать себя нахлебницей, и, главное, у меня появится опыт, который поможет найти работу, когда я уеду.
  - Ты задумалась о медицинской карьере? – Он скептически сдвинул брови. – Серьёзно?
  - Я задумалась о том, что мне надо будет на что-то жить потом, а значит, сейчас надо использовать возможности, которые есть. Ты регулярно жалуешься Гранту, что неудобно работать без постоянной медсестры.
  - Не обижайся, но от тебя удобства не прибавится. Я потрачу энное количество времени на твоё обучение – заметь, не факт, что оно будет успешным, - а ты уедешь через несколько месяцев, если не раньше.
  Когда они были женаты, Уолтер практически ни в чём не отказывал ей. Но сейчас речь шла не о семье и личных отношениях, сейчас речь шла о работе, от которой зависит здоровье, а то и жизнь других людей. Раньше Уолтер больше всего на свете боялся показаться Китти нелепым, неуклюжим, неумелым, боялся сделать что-то не так, боялся, что она посмеётся над ним. Сейчас он больше всего боялся, что поставит неправильный диагноз, перепутает дозу лекарства, что нечаянно покалечит человека во время хирургических манипуляций (слово «операция» он считал чрезмерно громким термином для своих действий). Он ведь не был хорошим врачом – слишком мало практического опыта. Он истово старался, это приносило плоды, но профессионализм не наращивался так быстро, как хотелось бы. Если прибавится ещё необходимость постоянно беспокоиться о медсестре, которая может что-то перепутать, испортить и не заметить, проще будет сразу застрелиться.
  Но он видел, что Китти действительно стремится стать самостоятельнее, он уважал её желание не жить за его счёт; понимал, что в нынешнем положении ей неловко и неприятно.
  - Во что, - Уолтер провёл ладонью по подбородку, - к медицине я тебя не подпущу. Но мне пригодится секретарь.
  - Секретарь? – Китти расширила глаза.
  - По крайней мере, так это можно будет назвать в рекомендательном письме. Моя картотека – сплошной кавардак, я буду счастлив, если кто-то приведёт её в порядок и будет в этом порядке поддерживать. А ещё счастливее я стану, если кто-нибудь поможет мне с официальной перепиской. – Ему в голову пришла интересная мысль, он слегка прищурился. – Так, экспресс-экзамен для приёма на работу. Как написать человеку, что он идиот и ничего не понимает, при этом не использовав ни одного оскорбительного слова?
  Китти немного растерялась, но быстро сориентировалась.
  - Э-э-э, - она наморщила лоб всего на три-четыре секунды, затем предложила: - «Угол, под которым Вы рассматриваете данный вопрос, свидетельствует о Вашей неосведомлённости о внутренних нюансах процесса»?
  У Уолтера аж глаза на лоб вылезли. Впервые за всё время их знакомства он смотрел на Китти с таким удивлением и уважением.
  - Сможешь выучить стенографию?
  - Если найду учебник или пособие.
  - Я достану. Поздравляю, ты принята.