Охотники на голубей
  Серёжа Рябушкин был воспитанным и ответственным мальчиком, но считался отъявленным хулиганом. Всё потому, что он попал в дурную компанию – компанию Наташи Дёминой. Кто ж знал, что от такой шмакодявки может быть столько неприятностей! А Серёжа не был виноват даже в том, что с ней познакомился. Сам бы он не стал – даром не надо! Родители заставили. После переезда пришли в гости к новым соседям, привели с собой Серёжу, а у соседей была дочка Наташа. Детей отправили в другую комнату - салаты вы уже поели, идите пока поиграйте, на торт мы вас позовём. Придя звать на торт, взрослые обнаружили, что Серёжа стоит на подоконнике и методично выкидывает в форточку Наташины игрушки, которые ему Наташа же и подаёт. Идея была её, но досталось Серёже. «Ты ведь старший!» И что? Наташа сказала, что так надо, и он не стал спорить, в гостях с хозяевами спорить не положено. Ему, на минуточку, было всего пять лет, критическое мышление ещё не особо-то развилось. Зато у трёхлетней Наташки вредоносное мышление было развито отлично!
  А с виду – ангелочек ангелочком. Маленькая, синеглазая, кудрявая, румяная. Глаза большущие и действительно синие, а не серо-голубые. Волосы – густые, русые, вьются сильно-сильно. Наташа любила банты и платьица, и в своих нарядах смахивала на куколку. «Вся такая девочка-девочка», - говорили про неё.
  Во что эта девочка-девочка только не втягивала Серёжу! Например, уговорила облазать мусорные баки. Услышала краем уха, что кто-то где-то когда-то выбросил в мусорный бак котят. Расплакалась, а позже решила, что местные баки тоже надо проверить, вдруг и там прямо сейчас ползают беспомощные, голодные, погибающие котята. Она так жалобно рассказывала об этом Серёже, что он согласился помочь, и они вместе пустились в поисково-спасательный вояж по помойкам. Поймали их на первой же контейнерной площадке, но к тому времени и Наташино розовое платьишко, и Серёжины спортивные шорты с футболкой были безвозвратно испорчены. Угадайте, кого объявили ответственным за инцидент.
  Наташины родители, прекрасно знавшие, на что способно их чадо, следили за ней, но она исхитрялась ускользать из-под наблюдения с регулярностью, которой позавидовали бы многие шпионы. Приключения Наташа не столько находила, сколько придумывала. Она и Серёжа то лазали на чердак и оттуда на крышу дома, чтобы рассмотреть в небе летающую тарелку. То бегали на пляж, чтобы увидеть русалку (правда, это в сопровождении Наташиного папы). То устраивали поход по парку, в надежде найти улетевшего от соседей попугая (это уже с Серёжиной мамой). Если поиски попугая ещё имели под собой подобие логической основы, то откуда должны были взяться русалка или НЛО, совершенно непонятно, но Наташа нисколько не сомневалась, что ей и Серёже явятся эти чудеса. Своей уверенностью она заражала его, будто гриппом. Он давно уже понимал, что у Наташи неуёмная фантазия, но каждый раз казалось, что теперь, именно теперь обязательно случится что-то невероятное.
  Однажды они побежали в пожарную часть недалеко от дома, чтобы посмотреть на «машины с мигалками». К их разочарованию, во дворе части никаких машин не стояло, видимо, были внутри здания, за закрытыми железными воротами. Недолго думая, Наташа подошла к крайним левым воротам и стала стучать. Она видела звонок, но при всём желании не дотянулась бы, и Серёжа тоже.
  Дверь с лёгким лязгом отворилась, на детей удивлённо уставился мужчина в форменной одежде. Он тогда показался Серёже неимоверно важным и взрослым.
  - Вы что тут делаете?
  Наташа проникновенно поглядела на огнеборца снизу вверх.
  - Здравствуйте. Можно на машины посмотреть?
  Мужчина растерялся.
  - Какие машины?..
  - Пожар-р-р-рные!
  - Дети, вы как здесь оказались?
  - Пришли.
  Пожарный высунулся за порог и тревожно огляделся по сторонам.
  - А родители ваши где? - За спиной у него виднелась красная машина с двумя белыми полосами на капоте. Наташа попыталась заглянуть внутрь, но пожарный придержал её. - Вы что, одни?
  - Ага. Дядя пожарник, ну покажите нам машины, ну пожалуйста, ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!
  - Я не пожарник, - буркнул мужчина, который часто сталкивался, но по-прежнему не желал мириться с такой ошибкой. – Пожарник - тот, кто устраивает пожар. А мы пожарные, мы пожары тушим.
  - Дядя пожарный, дайте посмотреть машины, пожалуйста!
  - Родители где?
  - А машины посмотреть дадите?
  До пожарного дошло, что собеседница ему попалась хоть и мелкая, но непростая.
  - Если покажу, скажешь, откуда вы пришли?
  Наташа энергично закивала.
  Серёжа стоял молча и едва ли слышал хоть половину разговора. Онемев от восхищения, он во все глаза таращился на пожарную машину, окутанную полумраком.
  Что-то громко зазвенело по всему зданию, появились другие пожарные, открыли соседние ворота и уехали на машине, ничуть не хуже той, которую разглядывал Серёжа. Воя сиренами и сверкая мигалками, машина унеслась прочь. Серёжа, наконец, созрел для устной речи.
  - А почему Вы не поехали?
  Пожарный не знал, злиться ему или умиляться.
  - Все сразу не уезжают. Кто-то должен оставаться на случай, если будет ещё один пожар. Мальчик, тебя как зовут?
  - Серёжа.
  - Это твоя сестра?
  - Нет, это Наташа.
  - Всё сразу стало ясно, - хмыкнул пожарный. - Вы где живёте, детвора?
  Серёжа открыл рот, чтоб ответить, но Наташа перебила:
  - Не говори! А то домой нас отправит!
  Аргумент «Ваши мамы и папы ведь волнуются, как вам не стыдно?» застыл у пожарного на устах. Он подумал, что если за детьми так плохо присматривают, они, наверное, из неблагополучных семей, с родителями-алкоголиками, коллективно ушедшими в запой. Может, у ребят эти пожарные машины станут единственной радостью на много месяцев вперёд.
  - Ладно, заходите. Постойте тут, пойду спрошу у начальства.
  По результатам похода к начальству детям не только показали машины, но разрешили забраться в кабину и даже побибикать. Впервые за все их совместные вылазки Серёжа был в большем восторге, чем Наташа. Он твёрдо решил: когда вырастет, станет пожарным.
  После того как юные гости облазали машину вдоль и поперёк, им показали кое-что из пожарного снаряжения, а потом угостили чаем с печеньем.
  - Теперь-то скажешь, где вы живёте? – спросил дядя Дима, тот самый пожарный, который открыл им дверь.
  Электрическое освещение не горело, света из окон под потолком хватало, но кругом лежали тени, по углам превращающиеся в настоящую темноту. Из одной такой тени вышла женщина, нет, скорее, девушка в белом платье. Лица не рассмотреть - тоже в тени, вдобавок, его частично закрывали прямые тёмные волосы, спускающиеся ниже плеч.
  - …Погибнешь, - сказала девушка Серёже странным, каким-то нездешним голосом. - …Погибнешь… - Покачала головой и отступила назад, растаяв в темноте.

_ _ _

  Дома уже царил панический переполох.
  Едва дядя Дима, сдав детей с рук на руки (а заодно убедившись, что обе семьи не алкоголики и люди приличные, по крайней мере, с виду), ушёл, Серёже знатно надрали уши за самоволку. Но справедливость восторжествовала, потому что Наташу тоже наказали, понимали же, кто был автором идеи. В конце концов, не один Серёжа становился жертвой Наташиных авантюр, она в свои приключения вовлекала практически любого более-менее ровесника, с которым общалась дольше десяти минут. Тётя Вера и дядя Игорь, Наташины мама и папа, даже радовались, когда Наташа заваривала кашу с участием Серёжи, он из всех знакомых им детей был самым рассудительным и по мере сил присматривал за малолетней диверсанткой.
  Продолжая тему справедливости, следует отметить, что Наташа не была исчадием ада, постоянно вынашивающим злобные планы. Она никогда никому не собиралась причинять вреда. Лучше всех на сей счёт высказался её дедушка, Георгий Петрович: «Девочка-то добрая, душевная, но неугомонная – хоть вешайся».
  Когда Серёжа был первоклассником, Наташа сбежала из садика, чтобы принести ему котлету. Услышала, как воспитатель с нянечкой говорили, что в школьной столовой что-то поломалось и сегодня там все останутся без еды. Завернула свою обеденную котлету в салфетку, спрятала в карман, а во время тихого часа улизнула и, осознавая всю значимость гуманитарной миссии, отправилась в школу, где учился Серёжа. Благо, школа была буквально через дорогу от садика, причём дорога – не трасса с оживлённым движением, а асфальтовая полоска три метра шириной. К сожалению, благородный поступок Наташи Серёжа не оценил, поскольку давно был дома. Ещё больше не оценили воспитательница и нянечка. Наташа сама расплакалась, когда поняла, как сильно напугала и расстроила взрослых.
  Большое сердце и маленький мозг – так думал про Наташу Серёжа, когда подрос. Наташа училась в той же школе, но общались они гораздо меньше, превратившись из дворовых друзей в соседей-знакомых. С прежних времён сохранилось только прозвище, которым Серёжа некогда наградил Наташу, - Спичка.
  Наташа осталась девочкой-девочкой. С первого класса обязательно находился парнишка, готовый нести её пакет или тяжёлый портфель, и не потому, что Наташа ему сильно нравилась. Просто рядом с ней мальчики чувствовали себя мальчиками.
  Серёжа сам был не прочь помочь одноклассницам с пакетами или рюкзаками. То ли благодаря Наташе, то ли от природы, он ладил с девчонками. Конечно, кого-то дёргал за косички, а от кого-то получал книжкой по башке, но никогда не участвовал во вражде «Мальчики против девочек».
  Со временем Серёжа из мальчика превратился в юношу. Он часто улыбался и смеялся, являя миру ямочки на щеках. Щёки у него были округлые, черты лица - плавные, нос - картошкой. Обыкновенные карие глаза, но неизменно прямой взгляд. Телосложение из тех, при которых про человека сперва думаешь: «Полноватый», а через миг понимаешь, что не полноватый, а крепкий. Имея громкий голос, Серёжа мог перекричать любого, но также мог чуть ли не убаюкать собеседника, когда начинал говорить вкрадчиво и мирно. Тогда его голос окутывал, словно одеяло, в которое хотелось плотнее завернуться и расслабиться от ощущения уюта. Стригся он всегда коротко (классе в восьмом или девятом пробовал отрастить шевелюру, чтоб учудить причёску помоднее, да быстро понял, что это не его), но не настолько, чтобы не было видно, что волосы у него волнистые. Одни считали Серёжу брюнетом, другие шатеном, а его забавляло, что люди могут всерьёз спорить из-за названия для цвета волос.
  В последний год школы Серёжа остался единственным парнем в классе, не унывал и отлично управлялся с женским коллективом. Класс прозвали гаремом, но их это веселило, они и сами посмеивались над ситуацией. Однажды в школьной стенгазете написали шуточное объявление: «Девчонки из других классов, руки прочь от Серёжи Рябушкина, он у нас и так один-единственный!»
  Большая часть Наташиной бурлящей энергии уже несколько лет была направлена в мирное русло. Наташа попала в театральную студию; другие девочки хотели быть актрисами, а она мечтала стать режиссёром - и спектаклей, и массовых мероприятий. Педагог идею одобрил и всячески помогал ученице. Когда об этом случайно узнал Серёжа, сказал только, что Наташа - сама по себе одно большое массовое мероприятие. Ему некогда было долго о ней размышлять, своих забот хватало. Не последнее место в их списке занимали экзамены, великие и ужасные, то есть единые и государственные.
  Многие родители к концу учебного года начинают паниковать из-за ЕГЭ детей. Мама Серёжи, как ответственная женщина, не стала затягивать и приступила к панике в начале сентября. Она издёргалась сама и издёргала Серёжу. Другое дело, что на дёрганья он не очень-то реагировал – спасибо устойчивой нервной системе, доставшейся, видимо, от отца. Но и самая устойчивая система может пошатнуться, когда человеку каждый день по многу раз твердят, какое судьбоносное испытание его ждёт, как важно с ним справиться, и в красках расписывают, как в случае неудачи жизнь покатится под откос – не будет приличной учёбы, приличной работы, приличной зарплаты, придётся умереть под забором в нищете и забвении. В какой-то момент Серёжа понял, что пора бежать.
  - Ты куда?
  - Пойду присмотрюсь к заборам нашего города. А может, уже и примерюсь.
  Но отправился он не в заборное турне, а в парк. Поскольку парк примыкал к одному из городских пляжей, Серёжа вскоре оказался на берегу. Начало октября не самая горячая пляжная пора, и кроме Серёжи этим субботним днём здесь были лишь голуби да Наташа.
  Серёжу удивило не столько её наличие, сколько поведение. Она ходила за одним голубем, пробовала поймать, накинув на него свою куртку. Голубь упорно ускользал, но далеко не улетал.
  - Привет! – почти не глядя на Серёжу, поздоровалась Наташа, когда оказалась недалеко от него.
  - Привет. – Он многозначительно глянул на неё, но она этого не увидела. – Чего привязалась к бедной птичке?
  Наташа, по-прежнему следя за «добычей», достала из кармана платья металлический предмет и изрекла:
  - Во! – Как будто это всё объясняло.
  Сначала Серёже показалось, что у неё в руке нож, затем он понял, что это бритва, похожая на скальпель. Почти древней модели, но на вид очень острая.
  - Старая дедушкина, я её наточила, - добавила Наташа, не внеся никакой ясности. – Удобнее ножниц.
  - Ясно. – Серёжа почесал затылок. – Так… - Он прикинул, какова вероятность, что Наташа стала кровожадной сумасшедшей, разделывающей голубей, и может ли это очаровательное хобби перекинуться на людей. Холодное оружие есть холодное оружие, даже в руках пигалицы. Если что, он отобьётся, но быть порезанным всё равно не хотелось. Он сосредоточился на более мирной версии. – Настали голодные времена, и ты добываешь пропитание?
  - Дурак, - отмахнулась Наташа. У неё был хорошо поставленный голос, молодой, но с необычайно взрослыми интонациями, иногда казалось, что говорит не девчонка, а женщина. – Лучше б поймать помог.
  - Зачем? – Не хотелось быть соучастником убийства.
  - Не видишь, у него лапа в леске или в нитке какой-то, уже вся скорченная? Надо разрезать.
  Другое дело.
  Минут десять они пытались изловить голубя, используя уже Серёжину куртку. Складывалось впечатление, будто птица догадывается, что ей хотят помочь, но не до конца уверена. А может, голубю было так плохо, что он не мог толком летать, потому в основном бегал, и то недалеко.
  Наконец, крылатого бегуна поймали. Серёжа держал голубя, голубь отчаянно трепыхался, а Наташа орудовала бритвой, аккуратно, чтоб не поранить «пациента». Разрезав глубоко впившуюся леску, Наташа убрала её и обработала лапу перекисью водорода, которую вместе с ватой достала из своей сумки. Серёжа отпустил пернатого на песок. Голубь сердито засеменил прочь.
  - Ты специально пришла сюда, чтобы отловить и облагодетельствовать голубя?
  - Не, я просто гуляю. Но у меня набор всегда с собой. Жалко их, они же с этими лесками, нитками, веревками очень мучаются. День за днём. Представь, если б у тебя нога была пережата и ты ничего сделать не мог. Кровообращение нарушается, нога немеет, потом загнивает или иссыхает; заражение, медленная смерть. А тебе никто не помогает, и сам себе помочь не можешь. – Наташа проводила взглядом голубя, проковылявшего по песку и скрывшегося в кустах. – Хоть бы оклемался, бедняга. Люди повыбрасывают всякой дряни, а птички отдуваются. – Она вскинула голову, тряхнув густой пушистой чёлкой. - Давай руки дезинфицировать, у меня антисептик есть.
  - Гляжу, всё продумано, - ухмыльнулся Серёжа, когда Наташа выдавила на его подставленные ладони порцию антисептического геля. Он давно подозревал, что она вовсе не дура, просто не тратит силы на то, чтоб казаться умной.
  - А как же! – самодовольно хмыкнула Наташа, выдавила дозу себе, протёрла флакон ватой с перекисью и убрала в сумку. – Спасибо тебе за помощь. – Размазывая гель по кистям, она сдула упавший на лицо локон, и тот занял своё место среди других красивых крупных завитков, спускающихся до плеч.
  - Не за что. Никогда не думал, что буду охотником на голубей.
  - Ты ещё не настоящий охотник.
  - Да?
  - Да. У тебя на счету всего один голубь. Для звания охотника нужно больше. – Слегка повернув голову, она улыбнулась.
  Улыбалась Наташа всегда особенно – улыбка была лукавая, но не подлая, губы в середине чуть разомкнуты, брови как бы в лёгком удивлении выгнуты, и в целом ощущение, словно Наташа знает, но отказывается выдавать важный секрет.
  - Предлагаешь увеличить список?
  - Если ты не занят.
  Он был занят. Ему нужно было готовиться к экзаменам. Но от этого уже тошнило. В конце концов, до ЕГЭ ещё несколько месяцев, без перерывов и разрядки у него поедет крыша.
  - Уговорила.
  Обрадовавшаяся Наташа окинула пляж взором бывалого охотника. Сородичи спасённого голубя давно разлетелись.
  - Пойдём в парк, - скомандовала она.
  - Пойдём.
  Дойдя до травы, охотники принялись вытряхивать песок из обуви. Серёжа вспомнил, как в детстве они бегали тут, высматривая русалку, и обернулся к реке. Вода отражала небо и была серой, при таком контрасте песок казался ярко-жёлтым. А там, где до него дотягивались набегающие волны, желтый цвет сменялся тёмно-коричневым. И на этой тёмно-коричневой полоске, опустив голову, стояла девушка в белом платье. Ветер донёс до Серёжи её слова:
  - …Погибнешь... …Погибнешь… …Погибнешь…

_ _ _

  Нечасто в отдел полиции попадают трезвые подростки, говорящие правильной литературной речью без единого матерного слова. Но сей факт не смягчил блюстителей порядка.
  - Значит, пугали прохожих холодным оружием? – Усатый полицейский, которому их только что передали, сурово посмотрел на Серёжу и Наташу.
  Наташа замотала головой.
  - Неправда! Они сами испугались, мы им ничего не сделали!
  - Выпрыгнули из кустов, угрожая ножом… то есть бритвой, это, по-вашему, ничего не сделали?
  - Товарищ… - Наташа вытянула шею, разглядывая погоны; непонятно зачем, ведь в символике званий она не разбиралась, - … с четырьмя звёздочками на погоне, мы же объяснили! Мы ни на кого не нападали. Мы ловили голубя, у которого нога запуталась в завязке, знаете, такими торты перевязывают. Поймали, завязку распороли, а он вырвался, нам обоим крыльями по лицу попало, и мы как-то отскочили в сторону. А тут эти милые женщины.
  - У которых чуть не случился инфаркт.
  - В предынфарктном состоянии так не бегают, - вставил Серёжа.
  - И не визжат, - добавила Наташа. – Наверное… В общем, мы не виноваты! Тут недопонимание.
  - Роковое, - дополнил Серёжа, сознавая, что хуже уже вряд ли будет.
  - Роковое, - подтвердила Наташа.
  Товарищ с четырьмя звёздочками на погоне прищурился, что-то припоминая.
  - Постойте-ка. – Поглядел на бумаги, составленные подчинёнными, задержавшими парочку в парке. – Дёмина Наталья Игоревна и Рябушкин Сергей Михайлович? Выросли-то как! Не узнаёте? Я вас лет десять назад с крыши дома выгонял. И штраф вашим родителям выписывал за стены, которые вы разрисовали. И тебя, Дёмина, с гаража снимал. Два раза. Звёздочек, правда, у меня тогда поменьше было. – Он перевёл взгляд с Дёминой Натальи Игоревны на Рябушкина Сергея Михайловича. – Эх, Серёга-Серёга. Бежал бы ты от неё.
  - Куда я убегу – в одном доме живём.
  Вопреки старому знакомству, товарищ с четырьмя звёздочками на погоне отказался их отпускать.
  - Родителям сами позвоните, или мне позвонить?
  - Родителям-то зачем? – удивился Серёжа.
  - Так положено – если несовершеннолетние задержаны, обязательно уведомить родителей.
  - Мне до совершеннолетия всего два с половиной месяца.
  - Слушай, сам бы рад больше никого не впутывать, но правила есть правила. Если что, шишки на меня посыплются, не на вас.
  Когда звонки родителям были сделаны, Серёжу и Наташу оставили ждать в коридоре. Спасибо ещё, за решётчатую дверь не упрятали. Они сидели на металлических стульях, положив рядом с собой куртки, изучали противоположную стену, изредка поглядывали друг на друга. На Наташу ещё поглядывали проходящие мимо полицейские, в их глазах читалось смешливое недоумение. Не то чтоб Серёжа смотрелся матёрым уголовником, но Наташа не вписывалась в обстановку совсем радикально. Сидит эдакая Дюймовочка, пол-лица глаз, кудряшки, голубые платье и куртка, белые туфельки. Впечатление как от топорного фотошопа, когда любому профану видно, что одно изображение искусственно наложено на другое.
  После нескольких минут молчания Наташа на напористый блатной манер вполголоса пропела:
  - А голуби летят над нашей зоной…
  Сережа фыркнул. Наташа вздохнула.
  - Извини. Я не хотела, чтоб так получилось.
  - Ты всегда не хочешь, чтоб «так получилось», но именно «так» и получается. Десять лет спокойной жизни, потом два часа с тобой – и у меня уже есть криминальная биография.
  - Не злись, пожалуйста, - виновато попросила она.
  - Да я не злюсь. – Заложив руки за голову, Серёжа откинулся назад и упёрся костяшками пальцев в стену. – Хоть от экзаменов этих отвлёкся, заодно и родителей отвлёк.
  - Ты про ЕГЭ? Переживаешь?
  - Я – нет. Мать извелась. Она ж всё мечтает, что я в университет поступлю, крутым юристом стану, деньги немереные зарабатывать буду. Насмотрелась сериалов ещё в девяностые, а я расхлёбывай.
  - Не очень ты похож на будущего юриста.
  - Так я юристом быть и не собираюсь. Сто раз это говорил, но она как будто не слышит. Я после школы в армию уйду.
  - Не будешь никуда поступать?
  - Буду - когда вернусь. Отдохнуть хочу.
  - Армия вроде не курорт.
  - Мне курорт не нужен. Лишь бы на мозги не капали, ну или капали, но по другим темам. – Серёжа помолчал. – Попрошу, чтоб меня на Северный полюс отправили или на Чукотку.
  - Далеко, - протянула Наташа, жалобно, словно это ей предстояло там служить.
  - Чем дальше, тем лучше. Рядом с домом неинтересно. Вдобавок, может, в армии квалификацию какую-то получу. Вернусь, выучусь на пожарного-спасателя.
  - До сих пор не передумал?
  - И не передумаю.
  - Ой, даже приятно. Это ведь с моей подачи.
  - С твоей. Можешь собой гордиться, Спичка.
  Наташа скуксилась.
  - Между прочим, мне обидно, когда ты обзываешь меня Спичкой.
  - Не обзываю, а называю.
  - Всё равно неприятно. Я и без тебя знаю, что я худая.
  - Я тебя так называю не потому, что ты худая.
  - Да?
  - Да.
  - А почему?
  - Говорят ведь: «Из одного дерева можно сделать миллион спичек, а одной спичкой – сжечь миллион деревьев». Слышала?
  - Ну.
  - С тобой так же – мелкая, а ущерба больше, чем от бронетранспортёра.
  - Ух ты, это ж почти комплимент!
  - Вот-вот, получи и возрадуйся.
  - Мерси.
  - Сильвупле.
  Очередной полицейский странно кашлянул. Причём проблемы с воздухом у него начались ещё на слове «возрадуйся».
  Не то в продолжение всяческих мерси и сильвупле, не то от скуки, Наташа стала напрашиваться на дальнейшие комплименты.
  - А мне недавно сказали, что у меня лицо аристократическое. - Она повела подбородком, как бы выставляя лицо напоказ.
  - Врут.
  Если в Наташином лице и был аристократизм, он после этих слов схлынул.
  - У тебя лицо круглое, почти квадратное, - пояснил Серёжа, - а у аристократов лица длинные и узкие.
  - Как у лошадей? - Обижаться Наташа передумала.
  - Наверно.
  - С чего ты взял?
  - Вычитал где-то.
  - В журнале «Графья и кони»?
  Она рассмеялась над собственной шуткой и потянулась, сцепив руки над головой. В этот момент Серёжа внезапно осознал, что у Наташи есть бедра, талия и, страшно сказать, грудь — не выдающаяся, но всё-таки.
  Наташины мысли, не одобряющие прямых и долгих маршрутов,  привычно сменили направление.
  - Почему ты в концерте ко Дню учителя не участвуешь?
  День учителя в этом году выпал на понедельник, а праздничный концерт готовили к пятнице, дабы он увенчал конец рабочей недели. Серёжа, как староста, все полномочия относительно выбора подарка классному руководителю, сбора денег и непосредственно покупки делегировал однокласснице Лене Самойловой, которая куда лучше разбиралась в таких вещах. «Господин назначил меня любимой женой!» - возликовала Лена, и он со спокойной душой самоустранился.
  Серёжа пожал плечами.
  - Не хочу, вот и не участвую.
  - А тебе хоть предлагали? Должны были во всех классах объявления сделать и записать тех, кто чем-то занимается и может участвовать в номерах.
  - Я боксом занимаюсь. Как я могу поучаствовать? Ведущих побить?
  - Не надо ведущих бить, ведущая я. Ещё и помощник режиссёра.
  Режиссёром традиционно была Людмила Сергеевна, педагог-организатор.
  - О-о-о, концерт будет интересный.
  - Вроде приятную вещь сказал, а прямо чувствую, что не комплимент.
  Однако праздник прошёл ничуть не хуже, чем в предыдущие годы. Серёже даже показалось, что немножечко лучше – чтецы стихов и персонажи сценок фальшивили меньше обычного. Сама Наташа не фальшивила вовсе, вдобавок, вела без «бумажки». Как будто текст только что пришёл ей на ум, а не был заучен заранее. Может, зря она не подалась в актрисы?
  На ней было платье бутылочного, а если сказать поэтичнее – изумрудного цвета, с подолом до колена. В волосах пестрела (опять поэзия) синяя лента. И, удивительное дело, Наташа не казалась маленькой, даже когда рядом находились рослые старшеклассники.
  Отдельного актового зала в их школе не было, была сцена метра полтора высотой в большой столовой, на противоположном от буфета конце. Когда концерт завершился, кому-то пришлось убирать декорации, кому-то растаскивать обратно стулья, из которых были временно выстроены зрительские ряды. Среди растаскивающих был и Серёжа. Когда он пришёл за очередной «порцией» стульев, оказалось, что их не осталось и свет в столовой уже потушен. На краю сцены, свесив ноги, уткнувшись локтями в колени и подпирая лицо кулаками, сидела Наташа. Больше никого не было. Серёжа подошёл к ней.
  - Хороший получился концерт, ты молодец.
  Даже в темноте он увидел, как скептически она скривила губы.
  - Ладно, концерт получился обычный, но ты всё равно молодец. Вела хорошо. И некоторые номера были почти отличными.
  - Знал бы ты, в какие дали меня посылали на репетициях. Приятно, что это было не зря. – Она выпрямилась и положила руки на колени. Только тогда Серёжа разглядел, что и руки, и колени у неё дрожат.
  - Наташ, - он, не раздумывая, взял её за запястья. Провёл ладонями вверх и вниз по предплечьям. Она тряслась, как старый холодильник. – Ты чего?
  Она улыбнулась.
  - Ничего, - и затылком указала на сцену позади себя. - Сегодня первый раз.
  Серёжа недоверчиво нахмурился.
  - Ты сколько лет в театральном кружке?
  - Не кружке, а студии. Четыре года. Но мы сами на большую аудиторию ничего не ставили. Так, кое-что для своих же. А в крупные постановки, которые для городского театра, я актрисой не совалась, я за режиссёрами хвостиком ходила… Тебе какие номера понравились?
  - Сценка про хулиганов и отличника была ничего. – Во имя объективности Серёжа уточнил: - На «Оскар» не потянет, но можно смотреть и не морщиться. И девочка-первоклашка стихи читала неплохо.
  - Это она сама, я с ней не репетировала.
  - Но хулиганов ты натаскала?
  - Я. Натаскивала-натаскивала, а в итоге только «смотреть и не морщиться».
  - А ты думала, будет всё и сразу? – Он по-прежнему держал Наташу за руки, но уже забыл об этом. – Первое – ты режиссер, мягко говоря, начинающий. Второе – актёрских талантов в твоей труппе мало, да и серьёзно к своим обязанностям, по-моему, никто, кроме вас с Людмилой Сергеевной, не относился. Третье: сколько времени было на подготовку?
  - Три недели.
  - И сколько раз в неделю репетировали?
  - Два раза по часу.
  - Так чего ты ожидала?
  Наташа прикусила нижнюю губу.
  - Не знаю: спасибо тебе сказать или по лбу стукнуть.
  - Без разницы, главное – сама не кисни. И вообще, давай-ка домой. – Подхватив Наташу под мышки, он поднял её и поставил на пол рядом с собой.
  Она хоть и хихикнула, но сразу притихла и попросила:
  - Посади меня обратно.
  - Зачем?
  - Надо.
  Серёжа в который раз подивился, насколько причудливо в её голосе девчоночье сочетается с женским. Спорить не стал и быстро вернул Наташу на прежнее место. Не успел он её отпустить и отойти, как она обхватила Серёжино лицо ладонями и прижалась своими губами к его губам, а через три секунды отпрянула, сама испугавшись.
  После недолгой паузы выпучивший глаза Серёжа кашлянул и констатировал:
  - Неожиданно. – У него была уважительная причина отшатнуться, но он ею не воспользовался. – Что это было?
  - Метод «клин клином». - Наташа старалась, чтобы прозвучало небрежно, но голос у неё теперь тоже дрожал. Поняв это, она сама над собой посмеялась. – Меня жутко колотило, я подумала, что надо напугать себя чем-то другим.
  - Помогло хоть? – осведомился Серёжа, скосив брови.
  - Нет. Колотит даже сильнее. – Она приложила ладони к щекам, которые наверняка пылали.
  Её глаза в полутьме завораживающе блестели и внимательно следили за Серёжей, она пыталась понять, разозлила его или насмешила. Но ни злости, ни насмешки Наташа не увидела.
  - Тогда, может, попробуем ещё раз? – предложил Серёжа.

_ _ _

  Когда Серёжа рассказал родителям, что он и Наташа теперь вместе, мама не на шутку всполошилась.
  - Тебе сейчас не о девочках надо думать!
  - А о мальчиках мне не думается. – Серёжа состроил трагическую мину и надрывно вопросил: - Что со мной не так?
  - Тьфу на тебя, балбес, - проворчала Софья Сергеевна, недовольная тем, что не получилось остаться серьёзной.
  Папа вышел из кухни, рассудив, что тут и без него разберутся.
  - Серёжа, у тебя экзамены впереди! Тебе готовиться надо!
  - Я готовлюсь.
  - Плохо готовишься! Я не вижу, чтоб ты много занимался.
  - Экзамены я сдам.
  - Сдашь, только как? Еле-еле на тройки?
  - Страшилка про забор на подходе?
  Он не был зол. Мама у него паникёрша, с этим ничего не поделаешь. Но занятная штука – в экстренных ситуациях, когда все, кто обычно спокоен, без толку мечутся по кругу, мама твёрдо знает, что и как надо делать.
  - Тебе хихоньки да хаханьки, а дело серьёзное! Плохо сдашь ЕГЭ – куда потом пойдёшь?
  - Туда же, куда пойду, если сдам хорошо. В армию. Вернусь – поступлю в колледж или техникум. Либо до поступления, либо во время учебы пройду курсы в УМЦ. – Поскольку разговор на эту тему был далеко не первый, мама прекрасно знала, что УМЦ – учебно-методический центр, где готовят спасателей. – Мы об этом уже много раз говорили.
  - А я каждый раз надеюсь, что к следующему ты поумнеешь.
  Серёжа развёл руками.
  - Пока не поумнел.
  Они общались не на повышенных, а на усталых тонах – переливали из пустого в порожнее, повторяя то, что говорили и раньше. Софья Сергеевна резко села на стул и отвернулась к окну.
  - Спасателем он хочет быть, - пробубнила она себе под нос. – По сигналу вскакивать, на пожары ездить, дымом дышать! Передумаешь, а поздно будет, экзамены не пересдашь, в приличный институт не поступишь! Делай, что хочешь! – И это тоже была старая песня. – Только не жалуйся потом, что тебя не предупреждали!
  Внезапно в старой песне Серёжа уловил новые нотки. Может, они проступили потому, что будущее, которому мама так противилась, подступало всё ближе. Тут он вспомнил, как впервые подумал, что мама когда-нибудь умрёт. Ему было года четыре, он лежал в кровати, мама читала ему книжку перед сном, счастливый Серёжа слушал, и неожиданно, совсем непонятно откуда, в голову пришла мысль: однажды мамы не станет, она умрёт, потому что все умирают. (Разве что кроме папы, папа – самый сильный на свете, с папой ничего случиться не может.) Его мир перевернулся, секунду назад жизнь была безоблачной, а теперь её насквозь прорезал страх. Серёжа заплакал, а бедная Софья Сергеевна пыталась сообразить, что его так расстроило в истории про дружбу бельчонка с зайчонком. Когда Серёжа кое-как объяснил, из-за чего плачет, она улыбнулась, погладила его по голове, поцеловала в макушку и сказала: «Не волнуйся, это ещё нескоро. Я буду жить долго-долго, как бабушка Надя. Обещаю».
  До Серёжи, наконец, дошло, что сейчас мама чувствует примерно то же, что он тогда. Ей плевать, будет ли его профессия престижной, главное – чтобы не была опасной. И все эти разговоры про юристов, про приличные институты вовсе не из-за сериалов или амбиций, они из-за страха.
  - Мама. – Серёжа выдвинул из-за стола табуретку и сел рядом с Софьей Сергеевной. – Мама.
  Софья Сергеевна не поворачивалась.
  По большому счёту – особенно если не принимать во внимание фокусы с подачи Наташи Дёминой – её сын всегда был беспроблемным ребёнком, он остался таким и в подростковом возрасте. Рассказы о других, трудных, подростках с их проблемами и выходками казались Софье Сергеевне сводками из параллельной реальности. Она не могла нарадоваться на своего сына, но с годами нарастала тревога. Если всё замечательно, подсознательно ждёшь, что рано или поздно произойдёт что-нибудь плохое. Вдобавок, плохое почему-то чаще случается с хорошими людьми. Даже если те не обязаны лезть в горящие дома. А уж если обязаны, пиши пропало.
  - Мам. – Серёжа положил ладони на плечи Софье Сергеевне и сказал негромко, но очень отчётливо, почти по слогам: -  Я буду жить долго-долго, как бабушка Надя. Обещаю. – Он понимал, что однажды может поневоле стать обманщиком, но если сейчас маме станет хоть немного спокойнее, значит, оно того стоит. Как и она когда-то, Серёжа собирался сделать всё, чтобы не нарушить обещание. А учитывая, что бабушка (для него – прабабушка) Надя наматывала уже девяносто восьмой год, перспектива стоила стараний.
  У Софьи Сергеевны вырвался смешок, быстро дрогнувший и затухший. Она погладила Серёжу по макушке. Серёжа обнял маму обеими руками, покрепче.
  Они просидели в обнимку не меньше минуты, потом Софья Сергеевна вздохнула.
  - Экзамены, Серёженька, всё равно надо сдать хорошо.
  - Сдам. Не лучше всех, но и самым плохим не буду. Ты только не нервничай. У меня и так на руках девятнадцать женщин, паникующих из-за ЕГЭ. Не становись двадцатой. А с экзаменами я справлюсь. – Его губы изогнулись. – Но вы, на всякий случай, коробку от холодильника не выбрасывайте, может, мне пригодится – чтоб у забора не под открытым небом жить. Хоть картонная, а всё-таки крыша над головой. Забор подходящий, кстати, я уже присмотрел.
  Софья Сергеевна вздохнула снова, уже повеселее.
  - Ой, балбес, ой, балбес. – Она развернулась к Серёже лицом, внимательно поглядела ему в глаза. – С Наташей-то всё серьёзно?
  - Ну, в загс пока не собираемся.
  - Ещё бы вы собирались – тебе восемнадцати нет, а ей и шестнадцати не стукнуло.
  - В ноябре стукнет.
  Упоминание возраста навело Софью Сергеевну на определённые мысли.
  - Серёжа… Я понимаю, что ты уже взрослый, про тычинки с пестиками в курсе. Но, может, хочешь с папой об этом поговорить? Или… у меня что-нибудь спросить?
  Ещё не хватало!
  - Не-не-не-не, не хочу! – замахал руками Серёжа. – Сам всё знаю. – Хоть плачь, хоть смейся, хоть стой, хоть падай – ему почти восемнадцать, а с ним собираются проводить беседу о тычинках-пестиках!
  Процесс его воспитания обошёлся без разговоров с родителями о сексе. Родители не начинали первыми, он тоже не спрашивал. Сейчас Серёжа и не вспомнил бы, как и где узнал, откуда берутся дети, да это неважно – узнал и ладно. К тому же, в десять или одиннадцать лет он нашёл книжку, что называется, по теме, и, когда стал старше, заподозрил, что родители специально оставили её на относительно видном месте. Познавательной функции ТВ и Интернета никто не отменял. Если после всего этого и остались белые пятнышки, их заполнила Лидия Геннадьевна, преподававшая обществознание с девятого класса. Мировая женщина. Она понимала, что у многих учеников есть вопросы, задавать которые неудобно, и, в общем-то, некому. Поэтому периодически обсуждения на уроках вроде бы сами собой подходили к вопросу об отношениях мужчины и женщины. Лидия Геннадьевна «невзначай» рассказывала истории, приключавшиеся с её безымянными знакомыми, бывшими одноклассниками, героями некогда прочитанных стаей или посмотренных передач. Через эти истории ученики и узнавали подробности о контрацепции, в частности, о презервативах, которые с некоторого возраста лучше всегда иметь при себе. О «безопасных днях» у женщин. О ВИЧ и СПИДе. О банальных заблуждениях, о распространённых мифах, и о многом другом, что обычно вызывает у подростков дурацкий маскировочный смех, но точно не является лишним.

_ _ _

  Родители были на работе. Серёжа с Наташей недавно вернулись из школы и теперь занимались тем, о чём Наташа страстно мечтала уже пару месяцев. Наряжали новогоднюю ёлку. Сначала в разобранном виде достали из квартирных закромов, протёрли, собрали; на всё это ушло минут десять-пятнадцать. Украшение длилось гораздо дольше. Оно, с точки зрения Серёжи, порядком затянулось. Наташа же наслаждалась каждым мгновением.
  Беда не в том, что она подолгу подбирала игрушки, прикидывая, какие где лучше будут смотреться и гармонировать с соседними украшениями, а в том, что она постоянно норовила заснять всё на телефон. Делала фотографии игрушек в коробке, рядом с коробкой, в руке, на ёлке. Фотографии себя рядом с игрушками, себя с ёлкой, себя у ёлки, себя за ёлкой, себя под ёлкой. Что-то снимала сама Наташа, что-то Серёжа по её просьбе. Не обошлось без селфи – с игрушками, с ёлкой, с Серёжей, вместе и по отдельности. Одни снимки сразу выкладывались не то в «Инстаграм», не то ещё куда; другие после просмотра удалялись; третьи оставлялись, чтобы решить их участь позже.
  Минул час, а дерево не было «заполнено» и наполовину.
  - Может, всё-таки ёлку наряжать будем, а не фотосессии устраивать? – предложил Серёжа, когда Наташа попросила сфотографировать её с очередной игрушкой.
  Не успел он опомниться, как они поссорились. Наташа спросила, неужели ему так трудно сделать фото. Серёжа ответил, что  делать фото ему уже надоело, и ждать, пока она фотографирует, - тоже. Наташа заявила, что не видит ничего плохого в своём желании скорее поделиться фотографиями с миром. Серёжа выразил глубокое сомнение в том, что хоть  одному постороннему человеку интересно, что Наташа вешает на ёлку, есть ли у Наташи ёлка вообще и существует ли сама Наташа в принципе.
  Наташа его выгнала и хлопнула дверью. Да так, что прищемила палец. Наташа взвыла, Серёжа бросился помогать.
  Вызывать скорую из-за прищемлённого пальца было бы странновато, но палец распухал на глазах. Серёжа повёз плачущую от боли Наташу в травмпункт на отцовской машине. И они снова оказались в коридоре, только не полицейском, а медицинском – на стыке травмпункта и «основной» больницы.
  Здесь было темновато, и местами обшарпанные стены наводили тоску, приправленную смутным страхом. Зато у всех работников форма была чистой, у кого-то белой, у кого-то синей, а у одной медсестры и вовсе сиреневой. Оказывается, такие вещи влияют на настроение пациентов и сопровождающих – Серёжа убедился.
  Кто-то сидел, ожидая помощи, кто-то бродил, кого-то привозили.
  Напротив Серёжи и Наташи остановили каталку, на которой лежал пожилой мужчина. Худые руки, босые ноги со скрюченными пальцами, острый нос, впалые щёки, лысина в окаймлении ещё оставшихся жидких волос. Рядом был, как потом стало ясно, его сын. Рассказывал не то медбрату, не то врачу, что не мог дозвониться до отца, приехал к нему, а тот лежит на полу и не может внятно говорить. Под конец сын покачал головой.
  – Он ведь водителем скорой помощи раньше работал. Сорок лет больных в больницу привозил, а теперь вот самого привезли…
  Старик всё понимал. Он молчал, но смотрел осознанно. Серёжу поразило, как блестят его глаза. В них не было ни страха, ни умиротворения, ни усталости, ни жизнелюбия. Только блеск. Человек жадно смотрел на мир, словно стараясь разглядеть как можно больше деталей, впитать в себя как можно больше образов.
  Старика увезли.
  Настала очередь Наташи идти в кабинет, Серёжа пошёл с ней. Врач осмотрел палец, выдал направление на рентген, который делали в этом же здании, и велел прийти с результатом. Рентген показал, что перелома нет. Врач выписал мазь и посоветовал почаще прикладывать к пальцу лёд в пакете.
  - А почему палец фиолетовый? – Наташа уже не плакала, но «слёзное» эхо в голосе осталось.
  - Потому что гематома. Не переживай, пройдёт. А если будет сильно беспокоить, обращайся в поликлинику.
  В коридоре они наткнулись на сына молчащего старика. Мужчина сидел, водил по костяшкам правой руки большим пальцем левой. В глазах у него стояли слёзы. Наташа с Серёжей переглянулись и медленно подошли.
  - Может, Вам воды? – предложил Серёжа. Вопрос «У Вас всё нормально?» был бы издевательством.
  Мужчина растерянно посмотрел на двух незнакомых молодых людей. Серёжа достал из рюкзака бутылку с водой.
  - Возьмите, пригодится. – Даже если пить не хочется, ты, делая глотки, малость отвлекаешься и в каком-то смысле успокаиваешься; это Серёжа знал по себе. – Хотите, в аптеку сбегаю за успокоительным или чем-нибудь ещё?
  Мотнув головой, мужчина взял бутылку.
  - Спасибо. Спасибо... – Он закрыл лицо рукой и отвернулся.
  Когда Серёжа заводил машину, Наташа спохватилась:
  - У тебя же нет прав!
  - Ага, одни обязанности.
  Серёжин отец отлично водил и давно обучил этому сына. Подарком на восемнадцатилетие стала оплата занятий в автошколе, без которых к экзамену не допустят, и самого экзамена на водительские права; но всё это было назначено на вторую половину лета. Ибо ЕГЭ. Софья Сергеевна объявила бы бессрочную голодовку, если б в выпускном классе Серёжа отвлекался не только на Наташу, но и на получение прав. Он сам понимал, что лучше разделаться с одними экзаменами, а потом спокойно готовиться к другим. Серёжа ездил без лихачества, со всей своей фирменной ответственностью, но прав у него действительно не было.
  - Серёжа! Как же ты без прав?
  - Осторожно.
  - А если бы нас гаишники остановили?
  - Был бы у нас второй привод в полицию.
  - А если сейчас остановят?
  - Побольше оптимизма, Наташ.
  - Надо было вызвать такси.
  Разумно, но, честно говоря, обидно. Серёжа-то уже готовился, что в глазах Наташи будет не испугавшимся риска героем, а получил от неё практичный упрёк. Жалко, что сам он сразу не додумался насчёт такси - действовал почти инстинктивно, под Наташины слёзы и стоны боли выбрав самый быстрый вариант.
  - Лучше машину здесь оставим, пусть твой папа вечером заберёт.
  - А вдруг угонят? Тут на парковку кто угодно может зайти.
  Едва они выехали с территории больницы, Наташа отчеканила:
  - Если нас остановят, я буду кричать, визжать и плакать, а ты говори, что я от боли совсем невменяемая, вопила и требовала, чтоб ты меня отвёз в больницу, ты испугался и отвёз.
  - А ты, значит, и после больницы вопить не перестала?
  - Может, я очень чувствительная к боли. Палец предъявлю – неоспоримый факт; в травмпункте, если что, подтвердят, что мы там были. Глядишь, гаишники нас пожалеют.
  Но им повело: до дома доехали благополучно, никто не остановил. Пока Серёжа ставил машину в гараж, Наташа ждала у подъезда. По лестнице они поднимались вместе, молча. Только у двери своей квартиры Наташа заговорила:
  - Поможешь всё-таки донарядить ёлку? Там немного осталось.
  Больше половины, но придираться Серёжа не стал. И не стал уточнять, будет ли снова фотосессия.
  Пуговицы пуховика Наташа расстёгивала одной рукой – здоровой. Видимо, другой палец болел так, что не давал нормально шевелить всей кистью.
  - Давай-ка. – Серёжа расстегнул ей и оставшиеся пуговицы, и молнию, помог снять пуховик и повесил его на вешалку.
  Прижимаясь спиной к стене,  Наташа смотрела на Серёжу так, будто хотела запомнить. Будто он в любой момент мог уйти и не вернуться. Они оба думали о старике на каталке. У Серёжи не было подходящих слов, но была подходящая улыбка – успокаивающая, ласковая. Он не изображал, но показывал оптимизм. Наташа сама была тем ещё заводом по производству оптимизма, да любой завод может дать сбой, и в такие моменты производству нужна поддержка извне.
  Пристальный, долгий взгляд, один на двоих, закончился тем, что Наташа приникла к Серёже. Они обнялись.
  - Значит, мир?
  - Мир.
  - Извини, если обидел. Я не хотел.
  - Ты тоже меня извини. Я тоже не хотела тебя обижать. Что б ты знал, я тебя обижать опасаюсь.
  - Почему?
  - Потому что твои двадцать девиц мне за это когда-нибудь устроят тёмную.
  - Их всего девятнадцать.
  - Огромная разница. – Она уткнулась лицом ему в грудь и всхлипнула.
  - Наташа, ты чего?
  - Ничего. Подумала вдруг, – Наташа всхлипнула снова, – если про тебя однажды скажут: «Он сорок лет пожары тушил, а теперь вот сам сгорел»?
  - Так ведь и про тебя сказать могут: «Она сорок лет спектакли ставила, а теперь вот её софитом прибило».
  - Сергей, Вы психолог от бога.
  Наташа подняла лицо, Серёжа вытер её слёзы.
  - Ты с софитами впрямь поаккуратней, особо под ними не стой. И вообще, - он погладил Наташу по спине, - будь осторожна. Всегда помни, что ты мне нужна.
  - То есть если я соберусь перебегать дорогу на красный свет, у меня перед глазами должен встать твой лик, чтоб я передумала?
  - Типа того. – Серёжа взял её за предплечья. – Смейся, если хочешь, но я тебя прошу… - Понадобилась секунда-другая, чтоб лучше оформить мысль. – Я тебя прошу, чтоб ты себя берегла. Во всём, что от тебя зависит.
  - Утопающих не спасать, детей из-под трамваев не выдёргивать?
  - Это другое. Ты же поняла, про что я. Пример с красным светом был удачный.
  - Ай да я.
  - Пообещай, что будешь себя беречь. – Он сам не заметил, каким серьёзным сделался.
  Повеселевшая было Наташа опять притихла.
  - Обещаю.
  - Честное слово?
  - Честное слово. – Она поочерёдно потёрла глаза. – Хороша, ничего не скажешь. Мало того, что палец фиолетовый, так теперь ещё и глаза красные.
  - Нормальные у тебя глаза. Замечательные. Лучшие в мире.
  Закусив губу, Наташа недолго помолчала и предложила негромко, хрипловато:
  - Серёж, ну её на фиг, эту ёлку. – В горле у неё, похоже, встал ком. Серёжа почувствовал, как её руки задрожали. Наташа сглотнула и продолжила: - Родители часа через два вернутся, не раньше. Пойдём в мою комнату. Если спросишь зачем, принципиально упаду в обморок.
  - Не надо в обморок! У нас уже был один медицинский квест, хватит на сегодня.
  Оба посмеялись, это притушило волнение, близкое к испугу. Покрасневшая Наташа набрала воздуха в лёгкие.
  - А сейчас, по идее, один из нас должен метнуться в аптеку, чтоб купить что-нибудь к чаю… Но… В общем, у меня есть. Я уже давненько купила… На всякий пожарный.
  - Пожарный у тебя не всякий, а будущий, - не слишком уверенно, но таки пошутил Серёжа.
  - Точно. Только ты не подумай…
  - Не подумаю. У меня самого в рюкзаке пара чайных пакетиков.
  Её дрожь ослабла. По-прежнему нервозно, но всё-таки весело, Наташа поинтересовалась:
  - Лидия Геннадьевна?
  - Лидия Геннадьевна. – У Серёжи на душе тоже стало спокойнее и легче.
  - Мировая женщина.
  - Согласен.

_ _ _