Англия. Пригород Лондона
Настоящее время.

Дверь на балкон была распахнута настежь. Порывы ветра поднимали в воздух тонкую тюль. Занавеска трепыхалась почти под самым потолком, невесомая, и чем-то неуловимо похожая на призрак.
Белый призрак.
Всё в этой комнате было белым.
А я ненавижу белый цвет.
Но белые стены окружали меня день ото дня, и я знала, что именно среди них я и закончу свою жизнь.
Подо мной скрипнуло старое плетённое кресло, когда я попыталась усесться поудобнее, кутаясь в большую чёрную шаль. Эта чёрная шаль была почти единственным тёмным пятном в моей белой комнате, и, может быть, именно поэтому я ей так дорожила.
А может и потому, что это почти единственная вещь, которую мне удалось взять с собой с плато.

***

Я помню.
Была холодная тропическая ночь. Недавно прошёл сильный дождь, и воздух дышал непривычной для плато свежестью.
В тот поздний вечер я куталась в эту же самую шаль. Тогда она была ещё не такой потрёпанной.
Я стояла на балконе, любуясь звёздами. Там они казались большими и яркими. Совсем не такими недоступными, как за пределами плато.
Я просто стояла и полной грудью вдыхала прохладный воздух.
Кто-то подошёл и встал позади меня.
Рокстон.
Джон.
Мой Джон.
Я умела определять его шаги, чувствовать его запах, угадывать его присутствие лишь по вскользь брошенному на меня взгляду.
Он положил ладони мне на плечи. Просто положил ладони. И мне мгновенно стало тепло и уютно.
Он даже ничего не сказал. Просто стоял позади меня, согревая своими руками. Согревая идущим от него теплом.
Я отклонилась назад, прильнув спиной к его груди.
Мы стояли и молчали. Долго. Очень долго. Пока Джордж не окликнул нас.
Да, мы стояли, и между нами была лишь эта шаль.

***

- Мисс Кру! – в комнату вошла сиделка, измученно улыбаясь. Им положено. Улыбаться. Будто от этого старики в престарелом доме перестанут чувствовать себя так одиноко. Так… чёрт, дерьмово! Живя в этом чёртовом казённом учреждение, я разучилась ругаться. Дерьмово. Это дерьмово.
Сиделка, ещё молоденькая девушка, совсем молоденькая, ведь для меня сейчас тридцать пять – недостижимая мечта, и с высоты (чёртовой высоты!) моего возраста это почти совсем ещё детство! Так вот это самая сиделка наклонилась у кровати и достала из-под неё судно.
Меня передёрнуло от стыда и унижения. А ещё – отвращения к самой себе. Разве могла я предполагать, что ТАК закончу свою жизнь?! Среди чужих стариков, в дерьмовой белой комнате. Одинокой уродливой старухой.
Может, это и справедливо, за всё, что я сделала в своей жизни.
Нет, не может быть так!
Это слишком жестоко.
Достаточным, непосильным наказанием было уже то…

***

От друидов меня спасла Морриган. Та самая жрица, о которой я услышала ещё в начале своего пребывания на плато. И если раньше я думала, что моя встреча с друидами была лишь сном, то в тот день мне пришлось увериться в реальности произошедшего.
Морриган оказалась одной из тех фигур в балахонах. И когда Бокра склонился надо мной с кинжалом в руке, целясь в моё скачущее галопом сердце, жрица откинула капюшон и поразила его насмерть. Знаете, никаких молний, энергетических или огненных шаров, ничего такого. Просто всплеск невидимой глазу энергии, и вот уже мой несостоявшийся убийца валяется на грязном полу пещеры. А следом за ним отправляются и его приспешники.
Затем Морриган возвращает меня в моё время, и начинает объяснять, что я должна выжить, чтобы вместе с Хранительницей спасти плато.
Чёртово плато.
Я махаю руками «всё потом» и прошу только одного – вернуть мне Рокстона.
Сердце почему-то продолжало нестись галопом.
Жрица, так похожая на меня, начала хмуриться, кривить губы, и я узнала свою гримасу, которая появляется каждый раз, когда мне что-то не нравится.
Это меня тогда насторожило.
«Верни сюда Рокстона!» - закричала я, фамильярно дёргая Морриган за холодную руку.
«Верни Рокстона!».
- Уже слишком поздно, - отвечала она. Но я не слышала этих слов, или старалась не слышать, продолжая дёргать её за руку.
«ВЕРНИ СЮДА ДЖОНА!»
«Хорошо», - она прикусила острыми белыми зубами нижнюю губу, поводя рукой в сторону.
«Помни о своём предназначении», - тихо произнесла она, прежде чем исчезнуть. Без вспышек, дыма и огня. Просто - раствориться в воздухе.

***

- Мисс Кру, - сиделка, управившись с обходом комнаты (да, это называется так. И сразу возникают ассоциации – правильные ассоциации – обходом палаты. Ведь мы здесь, по сути, все больные. И наше выздоровление – наша смерть), вышла в коридор и вернулась через несколько минут с большим железным подносом в руках, - вот ваш завтрак. Но сначала – лекарства.
И она подаёт мне маленький прозрачный пластиковый стаканчик, на дне которого лежат три разноцветные капсулы.
Я уверена, что эти лекарства не для того, чтобы мы дольше прожили, избавив нас от старческих болячек. Эти лекарства для того, чтобы мы выздоровели.
Наше выздоровление – наша смерть.
И лишь потому я соглашаюсь их принимать. Одним махом, запив большим, судорожным глотком отфильтрованной воды.
Сиделка ставит поднос на столик рядом со мной и почти бесшумно выходит из палаты. Пардон – моей комнаты.
А коридоры за моей закрытой дверью наполняются старческими скрипучими голосами – остальные идут на завтрак в столовую.
А я не хочу.
Меня воротит от собственного запаха. А от запаха остальных, сладковато-гнилостного запаха старости, меня просто тошнит.
И ещё. Я не хочу их видеть.
В каждом морщинистом лице с полумёртвыми водянистыми глазами я узнаю собственное лицо.
Да, меня передёргивает, когда мой взгляд падает на гладкую поверхность подноса.
«НЕНАВИЖУ!!! НЕНАВИЖУ!!! НЕНАВИЖУ!!!»
Уродливая одинокая старость!
Поднос вместе со всем своим содержимым полетел на пол.

***

Морриган вняла моим просьбам – она вернула Рокстона.
Он упал мне под ноги, громко застонав.
В моих глазах всё потемнело. Я покачнулась. Ухватиться было не за что, и потому я просто упала на колени.
Рядом с Джоном.
«Маргарит», - прошептали его бледные губы.
Бледные, бледные, белые… Губы, бледное, белое лицо. Белая грудь и ярко-красное пятно сладко пахнущей крови на его рубашке.
«Я здесь, любимый, я здесь», - шептала я, склонившись над ним. Шептала прямо в обескровленные губы, глядя только в его (мои любимые) глаза.
«Маргарит, я тебя люблю».
«Я знаю. Я тоже люблю тебя, Джон».
«Кажется, я умираю…».
«Нет! Неправда».
Судорожный вздох.
«Неправда, глупый… Любимый! С тобой всё-всё будет хорошо!».
Слабая улыбка на его лице.
Я замечаю это, потому что в уголках его глаз собираются крохотные морщинки.
«Марг…т… я… не хочу… умирать».
«Ты не умрёшь, слышишь?!».
«Я х…хочу … с тобой… люблю…».
Хриплые, хриплые вздохи.
Я успеваю заметить ЭТО за мгновение. Взгляд… будто начал стекленеть.
Я в последний раз, быстро, порывисто, прижимаюсь губами к его губам. Может быть, заглушаю ещё что-то, что он хотел сказать… Но важнее – поцелуй. Этот поцелуй.
Его последний выдох коснулся моих губ, зубов, языка и проник внутрь меня. В самую вглубь, в сердце, в душу.
Он умер во время поцелуя.
Нашего последнего поцелуя.
Потом я долго кричала, звала то Бога, то дьявола. Звала Морриган. Прижимала к своей груди его голову, поливая слезами его бледные веки и щёки.
Но никто, никто не откликнулся.

***

И вот теперь я сижу в этой чёртовой белой комнате. И нет мне спасения ни в сумасшествии, ни в беспамятстве, ни в смерти.
Я не помню, сколько мне лет. Не из-за отсутствия памяти, а потому что после ста окончательно перестала считать.
Если бы другие знали, наверно занесли меня в какие-нибудь рекордсмены-долгожители.
Почему так?
Почему я так долго живу?
Наверное, это тоже – часть наказания.
Если судьба есть. Если Бог есть.
А может быть всё более просто и банально, может быть сейчас я доживаю те годы, что украла, откусив от плода из райского сада.
- Дорогая, с тобой всё в порядке? – дверь тихо скрипнула, и в комнату заглянула абсолютно седая голова моей соседки.
Она другая.
Моя соседка.
У неё глаза совсем живые. Молодые.
У неё есть муж, и сейчас (я знаю) он стоит по ту сторону моей двери, ожидая, пока его жена справиться обо мне.
- Всё отлично, можешь идти! – Зло бросаю я.
Но она не обижается, нет. Просто кивает и говорит, что позже зайдёт. Посплетничать.
Как будто у нас есть о чём сплетничать.
Я её ненавижу.
Я ей завидую!
У неё есть муж, с которым она вместе чёртову уйму лет.
А мой Джон покоиться в сырой земле.
И я даже не успела правдиво рассказать ему о своих чувствах, мыслях, желаниях.
Не успела сделать его счастливым.

Конец.

Отредактировано Helle (2013-03-28 19:38:12)