Дорожили так сильно
Иногда по ночам ей снится, что солевой раствор привезли вовремя.

Ей снится, что когда его голос будит её, она видит лицо, которое любит, а не предсмертную маску.

Иногда она твердит, твердит себе, что было бы лучше, намного лучше, если б Чарли согласился жениться на ней. Хотя тогда она и Уолтер всё равно расстались бы, по крайней мере, он был бы жив.

Но она не узнала бы его. Она не узнала бы его по-настоящему, как узнала за те несколько недель до его смерти. И он бы никогда не узнал её.

Иногда она чувствует его руку на своей спине.

Иногда она и Дорис сидят вместе в доме родителей, и, играя на пианино, можно делать вид, будто ничего не изменилось. Но на самом-то деле она не хочет возвращаться в прошлое. Да, Уолтер тогда был жив, но она его не знала. Она продолжала узнавать его после того, как он умер, узнавала детали и мелочи о нём. Сейчас эти очертания – неотъемлемая часть её самой, она носит их как свои собственные.

- Я знаю, как тебе трудно, - говорит её сестра иногда, когда они обнимаются на прощание. – Скажи мне, пожалуйста, скажи мне, если я могу хоть чем-то помочь.

Но самое тяжёлое уже позади. Иногда она думает, что хуже всего было… когда? Когда было хуже всего?

Когда её разбудили, и Уоддингтон сказал, что Уолтер заболел? Когда она ехала в лагерь? Во всяком случае, она ехала к нему, чтобы быть с ним, помогать ему, заботиться о нём, она была всецело сосредоточена на этом.

Возможно, это было, когда она плакала подле комнаты Уолтера, полностью убеждённая, что разрушила не только их брак, но и все шансы на счастье для них обоих. Тяжело было плакать в одиночестве и бояться, что отныне она всегда будет плакать одна. «Нет, - сказал Уолтер позднее. – Я слышал твои рыдания, Китти, и сожалел, что это случилось из-за моих слов. Я бы пошёл к тебе, обнял тебя, если б был смелее». Плакать – ерунда, плакать в одиночестве – вот кошмар.

Возможно, это было перед последним моментом, когда она поднесла лампу к его постели, безоговорочно веря, что всё хорошо, и увидела, что всё кончено. Но это было только перед последним моментом. В сам последний момент его глаза смотрели на неё, прежде чем он ушёл. Каким бы измождённым он ни выглядел, каким бы призраком самого себя ни казался, она всё равно узнавала его глаза. Его глаза и то, какими добрыми они были, совсем как когда он пришёл осмотреть её, отдыхавшую после обморока, когда касался её своими ласковыми руками, чтобы убедиться, что у неё нет жара. Так много из этого болезненно вспоминать, но её жизнь стала бы бессмысленной без каждого из этих моментов. Иногда боль напоминает ей о том, что у неё было, пусть хоть на время.

Когда её живот становится всё больше, она по-прежнему беспокоится насчёт отцовства, пока не решает отпустить это. «Теперь это неважно», - сказал ей Уолтер, и она должна верить его словам. Теперь это неважно. В тот момент они были вместе, преданные друг другу и готовые оставаться вместе, что бы ни случилось.

Иногда, беря свой чай, она оборачивается, будто слыша, как ама подметает пол. Представляет приют, поющих детей и гадает, кто сейчас играет им на пианино.

Иногда она шепчет вслух: «Мне жаль, Уолтер. Я скучаю по тебе. Я люблю тебя».

_ _ _

Раньше она никогда не осмеливалась спросить себя, что придаёт всему смысл. Она всегда считала, что смысл жизни будет просто дарован ей, а не добыт её собственными усилиями. Она ожидала, что и любовь работает по тому же принципу.

Иногда она вспоминала их первую брачную ночь и пыталась представить, как всё могло бы сложиться, будь они оба более опытными или будь они способны по-настоящему обнажиться друг перед другом. Не давали ли ему покоя мысли о том, каким должен быть мужчина и муж? Конечно, не давали. У неё на сей счёт мысли тоже имелись. Временами Чарльз казался идеалом мужчины. Но чего стоила страсть, к которой не прилагается верность? Когда она думала о Чарльзе, её щёки вспыхивали, но недолго из-за желания. Она была растеряна, потому что её надежда на взаимность оказалась напрасной. Почему она никогда не спрашивала себя, отчего Чарли так хорош в постели? Он трахался хорошо, потому что трахался много и со многими, но она не могла признать это. Она была настолько глупа, что поверила: он так хорош из-за любви. Насколько легче было притворяться, что Чарли наверняка скучает по ней так же сильно, как она по нему; но когда Китти, уловив смысл слов Уоддингтона, узнала, что была всего лишь одним звеном очень длинной цепи, она сдалась. Она вырвала его из сердца. Возможно, Чарльз её любил по-своему, но непрочно и бесцельно.

Она не решалась прикасаться к Уолтеру, он очень ясно дал понять, что ему нужна дистанция, но иногда она чувствовала, что он наблюдает за ней. Однажды вечером, уже после того, как они снова стали разговаривать друг с другом, она увидела его в своём зеркале. Он стоял в дверном проёме, наблюдая, как она расчёсывает волосы. Он нахмурился, поняв, что она его заметила; отвёл взгляд, но не ушёл.

- Возмущаешься моим самолюбованием? – спросила она, а самой хотелось стукнуть его и поцеловать.

- Нет. Мне стало интересно: чувствовала ли ты когда-нибудь, будто лицо в зеркале принадлежит не тебе, а кому-то другому?

Она отложила расчёску.

- Поэтичный вопрос. И да, у меня такое бывало, один или два раза.

Он кивнул и повернулся, чтоб уйти.

- Подожди! – воскликнула она. – Ты порой представляешь, что я не такая, какой кажусь? Что внутри, под внешностью, я другая женщина, та жена, которую ты хотел?

Он замер, однако продолжал стоять к ней спиной.

- Возможно, представлял. Но больше не представляю. – И он ушёл, оставив её в недоумении.

Одиноко было жить с мужчиной, который не прикасался к ней, который отвергал её прикосновения. Иногда по ночам она трогала себя сама и, когда кончала, хотела, чтоб Уолтер это услышал. Однажды за завтраком он осмелился спросить:

- Тебе когда-нибудь снится Таунсенд?

- Никогда, - ответила она, - и сомневаюсь, что я ему снюсь. Уверена, у него есть новая девушка.

- Может, и есть, но я сомневаюсь, что он мог так легко забыть тебя. Отказаться от тебя – пожалуй, но не забыть.

- Уолтер! Это комплимент? – Она с любопытством пригляделась к нему.

- Считай так, если хочешь. Уверен, другие назвали бы это проклятьем. - Сказав это, он ушёл.

В ту ночь она услышала его сдавленный вскрик вскоре после её собственного. Разгорячённая, она лежала в постели и гадала, может ли он прийти к ней, гадала, знает ли он, что она хочет именно этого. Она была его женой, это чего-то да стоило, и она представляла, как ложится на него, накрывает его рот своим. Каким бы он чувствовался теперь, когда она так отчаянно хотела его? Какие вздохи, стоны, вскрики не стал бы сдерживать, зная, что она хочет этого, хочет его? Что сказал бы, прошептал ей на ухо, когда был бы в ней?

- Полюби меня снова, - прошептала она во влажный воздух, окружавший её. – Нет, нет, полюби меня впервые. Полюби меня – настоящую Китти, такую, какая я есть. Ты сможешь, Уолтер? Полюбишь?

Похоже, молитва помогла. То, о чём просила Китти, он сделал следующей же ночью, и она осознала, что он впрямь любит её.

В ночь после их воссоединения она обняла его поверх плеч, когда он сидел за работой. Её руки скрестились над его сердцем, и ладонь Уолтера несколько раз прошлась вверх-вниз по руке жены, поглаживая чувствительную внутреннюю часть. Китти прикрыла глаза.

- Пойдешь в постель? – проворковала она.

- Ты уже устала? – удивился он.

- Уолтер! – Она рассмеялась, отстранилась и обошла стул, дабы сесть к Уолтеру на колени. Он с интересом посмотрел на неё, научный ум работал вовсю. – Разве ты не догадываешься, что имеет в виду жена, когда просит своего мужа отложить работу, выключить свет и пойти в постель?

Он смотрел не на её глаза, а на её бёдра, которые она чуть раздвинула. Положил между ними руку, поцеловал Китти, прежде чем поднять и отнести на кровать. Она сделала так, чтоб он лёг на спину, и села на него. В той же позе, что с Чарли в день, который, казалось, был много столетий назад, день, когда Уолтер застукал их, когда он узнал. Сейчас всё было иначе. Она даже оргазма не хотела, ни для себя, ни для него, она просто хотела навсегда остаться в этом мгновении – его большой палец на её губах, его веки сомкнуты, он потерялся в ней, потерялся в том, как – она знала – ему хорошо. И она двигалась на нём, смотрела на него, её пальцы переплелись с его пальцами. Он застонал, когда кончил, и она тоже застонала, просто чтоб быть вместе с ним во всём этом.

Утром, когда он попытался улизнуть из постели не разбудив её, руки Китти потянулись к нему.

- Уолтер, останься, - попросила она.

И он остался, а она прижалась к нему всем телом, её руки обхватили Уолтера, её нога обвились вокруг его ноги, её губы коснулись его шеи.

- Останься со мной, - прошептала она. – Не прячься от меня. Позволь мне увидеть тебя, всего тебя.

- Это то, чего ты хочешь?

- Да. А ты хочешь увидеть меня?

И она перевернулась на спину, стала касаться себя, как делала это, когда только приехала сюда, убитая горем и снедаемая одиночеством по ночам, скучая по Чарли, а потом желая Уолтера, скучая по Уолтеру, сомневаясь, что он когда-нибудь снова будет с ней, и ненавидя себя за то, что не любила его, когда была возможность. А Уолтер наблюдал за ней с трепетом, целовал её грудь, её губы, пока она продолжала, гладил внутренние стороны её бёдер.

- Ложись на спину, - велела она, когда закончила и перевела дыхание. – Отдай себя мне.

Она получила в своё распоряжение его тело, и это будоражило. Каким уязвимым он сейчас был, и как сильно она хотела доказать, что он может доверять ей. И она использовала свои руки, поглаживая и обхватывая, использовала свой рот, целуя, посасывая и облизывая. И всё, что она делала, было для него, всё её тело ласкало его тело, всё ради его удовольствия, пока он не кончил ей в рот, и она проглотила это, горячее и солёное. И всё же, когда она подняла лицо и встретилась с ним взглядом, в его глазах был страх и вопрос. Она знала, он спрашивает себя, делала ли она для Чарли то же самое, что только что сделала для него.

- Не думай об этом, - взмолилась она. – Пожалуйста, Уолтер, не надо. У нас с тобой впереди ещё так много счастливых лет, так много лет, когда я буду только твоей, так много дней, похожих на этот. Пожалуйста, давай теперь смотреть лишь вперёд.

Он выглядел самодовольным, одеваясь, и ей это нравилось, потому что прежде в Уолтере не было ни грамма настоящего самодовольства. Даже изображая превосходство, он никогда по-настоящему не верил в это, не верил в себя. Он выглядел почти развязно, направляясь к двери, и она любила его за это и любила себя за то, что подарила это ему.

- Не вздумай говорить монахиням, откуда на твоём лице такая улыбка, - поддразнила она.

Он засмеялся.

- Мать-настоятельница больше никогда не посмотрит на тебя прежним взглядом.

Она поцеловала его в дверях, и когда поцелуй закончился, руки Уолтера по-прежнему не желали отпускать её.

- Можно я скажу очевидное?

- Пожалуйста.

- Лучше бы ты меня не оставлял, дорогой. – Ей нравилось, когда он называл её так, и, сама используя это обращение, она надеялась, что оно будет своего рода эхом, отзывом, откликом.

- Очень хорошо, что мы не помирились раньше.

- Почему ты так говоришь?

- Потому что меня страшно искушает идея остаться здесь с тобой на весь день и никогда не покидать твою постель. Я недостаточно силён, чтобы сопротивляться тебе. И что бы тогда делалось в городе для добычи чистой воды?

_ _ _

Всего два утра назад она последовала за ним, когда он встал с кровати, и вернула его себе. Он подхватил её на руки, она обвила его ногами, её спина прижалась к стене, и вот он внутри неё. Он был голый, она - всё ещё в ночнушке. И он смотрел на неё, целовал её груди, смотрел на неё снова. На свете не было ничего прекраснее её лица; её глаза закрылись, и выглядело практически так, словно ей больно. Но он знал, что это от удовольствия, что это муки от нетерпеливого желания, от напряжения из-за наслаждения, подступившего так близко. Он замер, чтобы лучше чувствовать её, и остались только её толчки, её раскачивания.

- О Уолтер. – Она задвигалась быстрее, сильнее, и он снова присоединился к ней, стремясь войти в неё глубже и глубже.

Он ощутил, как она сильнее сдавила его плечо, её ногти впились в его кожу.

- О боже. – Она задыхалась, прижимаясь к нему, её спина изогнулась, а потом она застонала.

Он закрыл глаза, делая толчки всё жёстче, пока она шептала ему на ухо, что он единственный, кого она хочет, и умоляла его сделать её своей снова и снова.

- Почти, - отозвался он, - почти, почти, ещё немного.

Один стремительный натиск, и его накрыло. Бёдра замерли, и тело свело пульсирующим спазмом.

Всё было идеально, идеально.

Он выскользнул из неё, взял на руки и отнёс в постель.

- Не думаю, что это поможет мне сосредоточиться на работе, - пожаловался он, падая рядом со смеющейся женой.

- Останься со мной в постели на весь день!

- Когда-нибудь, - пообещал он. – Когда-нибудь скоро. – Он убрал с её щеки прядь волос. – Надо купить тебе пианино.

Она пробежалась пальцами по его рёбрам.

- Всё нормально, у меня есть в монастыре.

- Когда вернёмся в Шанхай, у тебя будет своё собственное.

- Мне это понравится.

- Я знаю.

Она знала, что он должен идти, вообще-то, ей самой тоже надо было уходить, только позже. Но она порхала вокруг него, пока он умывался и одевался, посмеивалась и поддразнивала, целовала его при каждой возможности.

- Останься со мной, останься со мной, - повторяла она. – Уолтер, любимый мой, родной мой, не оставляй меня совсем одну. – Она коснулась своего живота. – Останься со мной и с маленьким.

Его рука скользнула по её руке и тоже замерла на животе Китти.

- Это поразительно, правда?

- Знать, что у нас будет ребёнок? Да.

- Как думаешь, это мальчик или девочка?

- Без понятия. Зато я знаю, что ты избалуешь хоть сына, хоть дочь. Он или она будет любить папочку гораздо больше, чем мамочку.

- Ты так говоришь только потому, что сама больше любила отца.

- Я больше люблю тебя.

- Да ну? Любишь меня больше, чем кого?

- Больше, чем всех, - безапелляционно заявила она и положила голову ему на плечо.

_ _ _

Он знает, что она скажет то же самое, если сейчас проснётся. «Останься со мной, - будет просить, умолять она, - останься со мной, пожалуйста, Уолтер, не оставляй меня, я люблю тебя».

Так много часов он провёл в одиночестве за своим столом. Так долго смотрел в микроскоп. Смотрел глазами учёного на пробы, анализировал, искал слабые места. Разбирал каждую деталь, подбираясь всё ближе к ответу в поисках источника болезни. Но это было легко. Сейчас он знал что к чему. Он ненавидел её, считая неспособной любить, ужасно недалёкой, и никогда не осознавал истины. Неважно, о каком понятии речь – «любовник» или «любимый», любовь должна быть взаимной. Их брак существует между ними двумя, он не принадлежал ни одному из них, а делился и держался на обоих.

Её лицо прекрасно, и всё, что оно выражает, прекрасно тоже. Её глаза и то, что читается в них. Как она красива, когда смотрит на него – теперь, когда знает его, когда любит его. Как же он ненавидел Таунсенда, представляя, как она на него смотрит. Возможно, он не осмелился сломать ту дверь потому, что не выдержал бы, увидев её взгляд, предназначавшийся Чарли. И ведь он, Уолтер, мог заслужить этот взгляд, если б вовремя спохватился. Она попросила его оставить свет включённым. Почему он, тот, кто привык рассматривать вещи вблизи, изучать и исследовать, почему он не смог понять значение и значимость этого? Как она должна была узнать его, если всё делалось в темноте? Как она должна была узнать его, если он говорил лишь по необходимости? Так странно теперь думать, что он мог честно быть собой – несовершенным, неопытным, нерешительным, и она могла бы даже любить его за это. А вместо того он запугал её, поглядывал свысока и всегда чертовски беспокоился о впечатлении, которое на неё производит.

Кто-то должен умереть. Он не религиозный человек, но он знал, что совершил грех. Он хотел наказать её, а наказание вернулось бумерангом, и он только рад, что это будет его, а не её смерть.

Она словно целую вечность спускается по ступенькам, становясь досягаемой для него. Он смотрит, как она спускается, и пока не знает её, хотя уверен в обратном. Он увидел её и представил своё жильё в Шанхае совершенно преобразившимся. Получается, он любил её, как куклу? Нет, он надеялся, что ей понравится Шанхай, как он и сказал посреди магазина, когда они были окружены цветами. Может, он любил её, как цветок, не понимая, что у неё есть собственные потребности и желания, а он не сумеет узнать о них, если она ему не скажет.

Она хотела быть увиденной, хотела, чтоб свет был включён, но он слишком стеснялся.

«Я боялась тебя», - сказала она.

Больше она может его не бояться. Конец уже близко, но он обнаруживает, что ему не страшно. За последние несколько дней он получил то, чего у него никогда не было прежде. Он слишком слаб, чтоб двигаться, но он видит, как её тело поднимается и опускается в такт дыханию. Её лицо над его сердцем. Что она там найдёт?

Он изведал её, её губы целовали всё его тело, и он отвечал ей тем же.

Откуда он узнал, что она его любит? Понял, когда она обняла его после новости о ребёнке, он ощущал, что она отдала ему всё, отдала саму себя полностью, и он принял, взял.

Он должен отпустить и он отпустит, ему недолго осталось, но как она сможет отпустить его? У него начинаются видения, и хотя сначала он борется с ними, словно человек, притворяющийся более трезвым, чем есть на самом деле, в конечном итоге поддаётся их опьяняющему действию.

Он видит её в Лондоне, он видит её в том самом магазине, где сделал ей предложение, не имея ничего, кроме своей потребности в ней, своего желания.

Китти снова в Лондоне, держит за руку маленького мальчика.

От кого ребёнок? Ему всё равно, это не имеет значения. Мальчик уже отмечен как их сын. Он должен был быть их сыном, он всегда будет их сыном. Уолтер больше не приходится Китти мужем, но через сына он всегда будет принадлежать ей. Она будет матерью, она уже мать, она будет двигаться вперёд без него, и он хочет, чтоб она это сделала.

Его похоронят утром. Она не будет плакать, пока. Он знает, что она прольёт много слёз в последующие годы. Знает и может только надеяться, что её слёзы будут доказательством их крепкой связи и того, что каждый любил и был любим в ответ. Он надеется, что со временем эти слёзы станут символом вечного переплетения горя и благодарности. Будь у него силы говорить, он сказал бы ей: «Разве стали бы мы скучать по тому, чем не дорожили? А мы ведь дорожили так сильно».

Она отправится по Янцзы обратно в Шанхай, затем возвратится в Лондон.

Она будет носить кольцо лишь до тех пор, пока ей это нужно; он не просит, чтоб она вечно оставалась его наречённой. Не слова сделали их одним целым, не церемония; единым целым их делает только то, что теперь есть в её взгляде, когда она видит его. Вот почему он не мог разбудить её перед отбытием в лагерь. Он знал, что не сможет оставить её, когда она посмотрит на него так.

Она вернулась в Лондон, на ней шляпа, и когда маленький мальчик тянет её за руку, Китти улыбается ему.

Он распадётся на молекулы, но прежде им хорошенько полакомятся бактерии. Он изучал их, однако не мог изменить. Они живут, чтобы возвращать вещества обратно в почву, в землю.

Это будет скоро.

Её тело лежит поверх его тела, её щека упирается в его грудь.

Он верит, не так, как монахини, а по-своему – истово верит, что должен покинуть этот мир таким же, каким пришёл в него. Новым.

Он должен знать, что она прощает его. Это всё, что ему нужно.

Он произносит её имя, он произносит её имя.

Он просит.

Она говорит, что прощать нечего.

Если прощать нечего, значит, всё как он хотел. Он новый, нагой, настоящий, ничем не отягощённый, как в день, когда появился на свет. Страницы стали чистыми, все чернила смыты. Не осталось записей, слова больше не нужны.

Увидит ли он её слова? Ему даже не надо об этом спрашивать. Он чувствует её рядом с собой сейчас.

Сейчас они вместе, вот и всё.